Петер Пранге - Княгиня
— И тебя, конечно же, удивляет, — наконец перешел к заключению Урбан, — мол, какое до всего этого дело мне, скульптору, ваятелю? Не так ли?
— Безграничное почтение, питаемое мною к вашему святейшеству, не позволяет мне задать подобный вопрос.
Папа осторожно опустил собачку на пол.
— Нам предстоит подать этому миру знак.
Понтифик снова перешел к официальному Pluralis Majestatis.[1] В голосе папы звучала твердость, заставившая Лоренцо невольно вздрогнуть.
— Знак, доселе невиданный в мире. Рим обязан вернуть себе былое величие столицы мирового христианства и оплота против грозящей с Севера опасности. Нами принято решение превратить этот город во врата рая, в земной и благословленный Господом символ во славу католической веры. Камень за камнем предстоит нам сложить стены этой твердыни, и ты, сын мой, — уточнил папа, ткнув перстом в стоящего перед ним Лоренцо, — ты, будучи первым в Риме творцом и художником, Микеланджело нового времени, и станешь тем, кто ее возведет!
Переведя дух, Урбан изложил Лоренцо свои планы. И когда час спустя он наконец завершил свою речь, голова скульптора шла кругом. Лицо понтифика расплывалось перед его взором, и молодой человек уже готов был пожелать, чтобы этой аудиенции вообще не было.
Ибо речь шла не просто о парочке золотых и пустячной славе. Речь шла о вечности.
2
— Какое приключение, Уильям! И все же мы здесь! В Риме!
— Приключение, нечего сказать! Чистейшее безумие, а не приключение, вот как это называется! Боже мой, ну почему я не остался в Англии? Горе нам, если кто-то из проклятых шпионов пронюхает о том, что к нашим бумагам доверия здесь нет.
— Подумаешь! Они все равно с чтением не в ладу! Вверх ногами все бумаги читают!
Заходящее солнце золотистым цветом заливало Порта Фламиния, северные ворота в Рим, когда два жителя туманного Альбиона подъезжали к городу. Один из них — очаровательный, безусый молодой человек в широкополой шляпе, его гордая самоуверенность отпрыска знатного рода бросалась в глаза, другой, которого звали Уильям, высокий, сухощавый, с крючковатым красным носом, явно принадлежал к породе старых холостяков, был в три раза старше своего спутника и, вне всякого сомнения, являлся его слугой. Оба англичанина слезли со своих увешанных сумками и дорожными мешками коней — им преградил путь таможенник-лейтенант, чья борода по пышности успешно соперничала с плюмажем на шлеме. Напустив на себя важность и неприступность, что отразилось на его физиономии, лейтенант занялся проверкой свидетельств, без которых въезд в Рим был заказан. Два солдата начали осматривать багаж прибывших с целью обнаружения контрабанды. С нагловатой будничностью они расстегивали притороченные к седлам сумки, бесцеремонно ворошили их содержимое и даже заглядывали под хвост лошадям, будто там могли укрыться запрещенные к ввозу товары.
— Столько лет я ваш наставник и учитель, — брюзжал старший путник, пока офицер, кипя от раздражения, складывал их бумаги, — но то, на что вы осмелились и подбили меня, не сравнимо ни с чем: отправиться в папскую столицу, куда, согласно высочайшему повелению короля Британии, въезд его подданным строго-настрого запрещен! Если наши с вами земляки прослышат об этом и доложат посланнику, как нам в таком случае возвращаться домой?.. Эй ты, бандит, может, все же хватит?
Возмущенно размахивая руками, англичанин бросился к таможеннику, судя по всему, намеревавшемуся ощупать его подопечного.
— Не тревожьтесь, Уильям, я знаю, что ему нужно, — ответил молодой господин по-английски и тут же обратился к офицеру на почти безупречном итальянском: — За сколько ты готов пропустить нас?
К его вящему удивлению, офицер в ответ даже взглядом не удостоил юношу, а решил наброситься на Уильяма:
— Раздеться!
Хотя Уильям владел итальянским ничуть не хуже своего молодого спутника, в первый момент он не уразумел, о чем идет речь.
— Раздеться! — снова рявкнул офицер и тут же принялся расстегивать пуговицы и прощупывать швы на одежде Уильяма.
— Именем короля Англии протестую! — дрожащим от возмущения голосом выкрикнул Уильям.
Прохожие вовсю забавлялись при виде его жалких попыток прикрыть наготу ладонями.
— А теперь твоя очередь! — крикнул таможенник молодому господину. — Личный досмотр!
— Только попробуйте прикоснуться ко мне! — предупредил тот. Юноше бросилась кровь в лицо. — Никакой контрабанды я с собой не везу!
— А это что?
Офицер ухватился за золотой крест на груди молодого человека.
— Только посмейте! Этот крест освящен самим папой!
— Папой?
Гримаса крайнего изумления выступила на лице офицера-таможенника. Если еще мгновение назад он лютовал, будто намереваясь перебить всех на свете англичан, то теперь его лицо засияло, словно он вдруг обнаружил в этом юноше своего пропавшего сына.
— Так вы не еретики? Хвала Господу нашему Иисусу Христу!
И прежде чем оба британца сообразили, что к чему, он бросился к ним с объятиями, тыча своей бородищей им в лицо.
— Что же вы ждете, друзья мои? Садитесь на лошадей и скачите в город! Празднуйте вместе с нами! Да здравствует Урбан, новый папа!
Не успел офицер договорить, как оба уже были в седле. Едва они выехали за каменную стену, как молодой человек рассмеялся и поцеловал свой крест.
— У-ух, и на этот раз сошло с рук!
— Сошло с рук, говорите? Да мы едва избежали катастрофы! — бушевал Уильям, приводя в порядок свое платье. — Что, если бы вам пришлось обнажиться перед ними! И что же это за страна — Италия! Одни бандиты и мошенники!
— Перестаньте браниться, Уильям! Лучше посмотрите кругом! Какой прекрасный город! — Высокий голос юноши дрожал от восторга, когда он вертелся в седле и размахивал руками, будто желая показать своему слуге и наставнику враз весь Рим. — Вон туда взгляните, на этот сад! Вы когда-нибудь видели такие растения? А здания? Что ни дом, то дворец! А как одеты женщины! Куда богаче и красивее, чем наша с вами королева! Вы только вдохните воздух! Так, наверное, пахнет в раю!
— Вот-вот, сладкий яд красоты, он самый, — пробурчал в ответ Уильям. — Не зря король воспретил своим подданным показываться в этом городе. Да, поневоле голова пойдет кругом от всех этих красот, а что за ними? Гниль и распад! А римляне — да они же сплошь иезуиты! Стоит им только раскрыть рот, как они налгут вам с три короба. А если улыбнулись вам, знайте — задумали вас укокошить. Всюду сладкоголосые распевы сирен, и все для того, чтобы оторвать от мачты крепко-накрепко привязанного к ней узами истинной христианской веры благочестивого человека. Но горе тому, кто к ним прислушается и последует за ними! Определенно его ждет участь хрюкать в свинарнике Цирцеи!
— Ого! Вы только посмотрите на этих двоих!
Юный господин, пришпорив коня, уставился вслед промелькнувшим в толпе двум красавицам с ярко-красными губами и черными как смоль локонами высоких причесок.
— Ядовитые цветы, произрастающие в трясине нечестивой похотливости, — наставительно заключил Уильям.
— Зато сколько в них достоинства! А что это вон там? — Рука юноши указывала уже в другую сторону. — Вон у той будки, где тьма народу?
— Полагаю, прорицатель. — Крючковатый нос наставника презрительно сморщился. — Хотя здешние люди по три раза на дню ходят в церковь, они продолжают верить в колдовство.
— Прорицатель? — Юноша был явно заинтригован и даже остановил лошадь. — Надо с ним побеседовать!
— Вы желаете оскорбить меня? — взвился Уильям. — Что же, по-вашему, я зря потратил столько лет на то, чтобы воспитать вас в благочестивом духе, а вы тут собрались туманить свой разум разными нелепицами?
— Мне необходимо знать, какая судьба меня ждет!
— Ну вот что, хватит! — Уильям схватил под уздцы коня своего господина, на что лошадь ответила протестующим ржанием и поднялась на дыбы. — Видите, в конце площади постоялый двор? Туда мы сейчас и направимся. Там и переоденетесь. Или вам больше по душе предстать перед кузиной в подобном наряде?
В трактире постоялого двора народу за столами было немного. Уильяма это ничуть не удивило. Ведь, как все нормальные мошенники, итальянцы предпочитают обедать за полночь, когда люди достойные десятый сон видят. И когда молодой господин с портпледом в руках направился в свою каморку, Уильям велел хозяину позаботиться о лошадях. Сам же, не теряя времени, уселся за путевые заметки. Однако из этого ничего не вышло. Едва он с дорожным письменным прибором устроился за столом, как хозяин легонько дотронулся до его плеча:
— Scusi,[2] синьор, могу я узнать, откуда вы?
— Откуда я могу быть? — Сказав это, Уильям для пущей верности плюнул на покрытый опилками пол. — Оттуда, откуда прибывают все почтенные и порядочные люди, — из Англии.
