Антон Дубинин - История моей смерти

Так мы были на пиру после турнира кавалерами подле двух сестер из Замка Белой Башни. Я очень радовался, что всех знаю и могу называть Алисе по именам, кого она спросит; она первый раз была в Городе и даже короля с королевой никогда не видела! А король наш Арнольд, как известно, лучше всех на свете. Я всегда его любил — еще и за то, что на турнире он как-то раз побил сэра Райнера. Правда, он обычно не выступал на турнирах. А очень жаль.

Король, такой весь золотой и сияющий, в серебряной одежде с горностаем — такие у королей цвета, белый, золотой и горностаевый мех — вручил награду победителю: сокола и новый меч. Угадайте, кто был победителем? Правильно, сэр Райнер. И мне очень не понравилось, как Алиса на него смотрела, когда его награждали. Она спросила, кто этот рыцарь в красном. (Подумаешь! Я тоже был в красном! Это мой геральдический цвет!) Я ответил, конечно… Ну, казалось бы, один раз спросила — и хватит, верно? Нет же, весь вечер оказался посвящен этому выскочке: и какого он рода, и часто ли он побеждает, и не он ли — они с Марией видели — сегодня опрокинул с коней больше всего рыцарей… В общем, к концу пира меня уже тошнило от сэра Райнера. Мало того, что у меня от его удара все плечо болело (это была общая схватка, на поединок с ним я не решался. Не из-за трусости — просто не было подходящих доспехов! У него-то посеребренные латы, а у меня — несчастная кольчужка. Потому что не все из нас — королевские богатые родственники, вот так.) Зато когда король попросил Роланда спеть, и он запел балладу на мои стихи — тут-то я отыгрался! Я видел, как Алиса слушала. Она даже совсем не смотрела на Райнера. Совсем!

Но, кажется, влюбился я в Алису все-таки не тогда. А потом, когда приехал домой на вакации.

Забирать меня домой приехал сэр Овейн. Хоть в Опасном Лесу драконы и повывелись, зато завелись, по его рассказам, разбойники; так что просто взять и поехать домой, без хорошего сопровождения, было нельзя. С управляющим увязался Рейнард — брат соскучился по Городу и отпросился у отца съездить за мной. Мы уезжали вместе в Роландом: он тоже отправлялся домой на лето, и нам было по пути до самого нашего феода. За Роландом его отец тоже прислал сопровождающих: пятерых егерей и одного рыцаря, по имени Этельред.

Если на свете бывают зловещие люди, то это именно Этельред. Он не понравился мне с первого взгляда! И неудивительно: он смотрел на меня так, будто собирался просверлить мне взглядом голову и разузнать, что там внутри. Мы ехали вместе целую неделю, и за все время Этельред не перемолвился со мной и словом! То есть на вопросы он отвечал — односложно или кивком головы, но это и все. Насколько Роланд был светлел, настолько Этельред — сама темнота. Я видел черноволосую Марию, и в ее случае это было весьма красиво, потому что редкостно; а Этельред походил на ворона, темный не только волосом, но и лицом, и глазами. Даже непонятно было, сколько ему лет: то ли двадцать с небольшим, то ли пятьдесят. Интересно, а он улыбаться умеет, думал я, искоса глядя на его сжатые жестокие губы, сдвинутые темные брови — как будто Этельред все время хмурился. Я потихоньку расспросил Роланда о нем — но тот засмеялся.

— Ты, никак, боишься старины Этельреда? — спросил он, смеясь. — Да, он полезный вассал: отпугивает врагов и друзей за версту. Ничего, привыкай, он всегда такой. Со мной и с отцом он тоже не очень разговорчивый.

Этельред, по словам Роланда, был их наследственный кастелян, то есть управляющий замком, как у нас — сэр Овейн. Раньше кастеляном служил его отец. Особенно я невзлюбил Этельреда, когда мы все на первом же привале уселись поужинать и стали молиться перед едой. Черный Этельред один сидел неподвижно, глядя в сторону. Я уставился на него во все глаза, а он сидел, прищурившись, и не обращал внимания. Даже не перекрестился.

Я лег спать между Роландом и Рейнардом; с другой стороны от моего друга улегся этот Этельред. Я долго думал, как бы спросить так, чтобы он не услышал; наконец, когда он вроде бы уснул, я пихнул Роланда в бок и прошептал вопрос на самое ухо — почему его рыцарь не молился вместе со всеми?

— Да он, наверное, молился по-своему, — отвечал мой друг, растягивая рот зевком. — Он, понимаешь ли, не христианин. Язычник, как по ту сторону гор.

Я так и подпрыгнул в постели.

— А что ж вы его не окрестили?

— Да он не хочет, — пожал плечами Роланд. Похоже, они у себя на севере так привыкли к Этельреду, что им это не казалось чем-то ужасным. — Против воли разве окрестишь? К тому же он рыцарь хороший, верный и храбрый, и боец — дай Боже. Так что отец ему позволяет оставаться, как тому нравится.

— Язычники разве не все колдуны? — спросил я осторожно. Роланд шикнул:

— Тише ты! Такое говоришь — а он небось все слышит. У него знаешь какой слух острый? Вот вызовет тебя на бой за оскорбление, а дерется он страшно… Не хуже нашего чемпиона Райнера.

Я еще, помнится, поинтересовался, почему бы тогда не послать Этельреда на турнир против Райнера, пускай задаст ему! Но Этельред, оказывается, никогда не дрался на турнирах. Неизвестно, почему. Не дрался, и все. Откуда ж тогда известно, какой он боец, спросил я удивленно, ведь никакой войны уже давным-давно не было, где же рыцарю проверить себя… Роланд пробормотал невнятно, что на северной границе королевства всякое бывает, и отвернулся, желая спать. Я подумал, что он и сам толком не знает, как Этельред дерется. А по тому, как он двигается, и в самом деле похоже было — хороший воин.

Наутро Этельред так на меня смотрел, что я понял — он все-таки слышал ночной разговор. Он ни словом о том не обмолвился, но на лбу было написано — «колдуна» он мне не простил. Я даже думал, не подъехать ли извиниться… Но вышло бы нехорошо: вдруг все-таки Этельред ничего не слышал, а я подойду и ему все выложу? «Простите, мол, колдуном вас обозвал… Ах, вы не слышали? Тогда считайте, что не обзывал».

К моему другу Этельред обращался — лорд Роланд. Вот так! Не то что наш Овейн, всю дорогу меня попрекавший, как мальчишку под присмотром. «Эрик, не вырывайся вперед! Здесь тебе не луга возле дома», «Эрик, не думаешь ли ты, что мы с Реем должны ставить шатер без твоей помощи» и так далее. И чем дальше мы ехали вместе, тем больше я убеждался, что Этельред меня не любит. Непонятно, за что. Просто так. Может, потому что Роланд всю дорогу был рядом со мной и пел песни на мои стихи? Или подарил мне на прощание красивую красную одежду? Или жил со мной в Городе, а не с ним в замке? Может, потому что Роланд — меня любил?.. Мог ли Этельред мучиться ревностью? Не знаю. Я спросил у Роланда — и тот отвел глаза, так что я понял, что не ошибся.

— Не обращай внимания, — сказал мой друг, — вовсе он тебя не ненавидит. С чего бы? Вы всего неделю как знакомы! Просто Этельред… ко мне очень привязан. Ревнует меня ко всем друзьям, знаешь, как пес — хозяина. Друзья отнимают меня у него, наверное, так ему кажется. Это все пустяки. Что тебе до него?

И правда, что мне до человека, которого я почти никогда не буду видеть? Так я тогда думал. Но в кои-то веки был рад расстаться с Роландом, когда мы доехали до нашего феода, потому что заодно расставался и с Этельредом. Впрочем, они провели у нас дома одну ночь. Это я их пригласил.

Отец был с гостями весьма любезен, спрашивал, как дела на севере, рассказывал про разбойников в нашем Опасном Лесу, что завелись у большой дороги к Городу, и кочуют вдоль тракта с севера на юг, так что никак их не поймаешь. Поутру сам встал проводить гостей. И только когда они уехали, спросил меня, что я знаю об этом Этельреде.

Я честно сказал, что он язычник. И что он — кастелян замка Орла. И еще — что мне кажется, зря они его взяли кастеляном, потому что он человек злой. Не сказал я только одного — что Этельред, кажется, меня за что-то не любит. И еще не смог ответить на вопрос, кто его отец.

Отец мне тогда ничего не объяснил, только покачал головой. А потом я и думать забыл об Этельреде, потому что радовался вакациям. Я понял тайну: дома лучше всего, когда там не живешь, а ненадолго приезжаешь отдохнуть! Тебе все так рады, не знают, чем угостить, не заставляют делать ничего скучного — мол, ты на учении и без того устал, отдыхай! Летом мы с братом много тренировались, объезжали новых коней, купались (и выяснилось, что плаваю я вовсе не хуже Рея! Даже с грузом, подвязанным к рукам и ногам, чаще я его обгонял, а не он — меня.) Я написал два коротких лэ, чтобы осенью показать Роланду, но самое главное — мы навещали сэра Руперта и часто виделись с его дочерьми.

Чем дальше, тем сильнее я влюблялся в Алису. Да и она, похоже, была мне очень рада. Она здорово скакала верхом, лучше, чем все знакомые мне девушки, и мы часто ездили с ней по краю леса кататься, к монастырю, или просто погулять, или даже наперегонки. Она обо всем расспрашивала, просила научить астрономии, сделала мне дар — на подаренной Роландом одежке по вороту вышила белые цветы. Алый и белый, это наши геральдические цвета; у Рея всегда находилась одна причина радоваться, что он не старший сын — он не должен был носить гербовых одежд. Он красный цвет не любит, скорее уж синий; вот и ходил все время в любимом синем камзоле с висячими рукавами. Синий — это цвет сэра Руперта, у него герб — белая башня на синем фоне, а девиз — «Верою крепок». Поэтому похоже было по цветам, что Рейнард — его сын или вассал. Или по меньшей мере рыцарь Марии, старшей Рупертовой дочки. Я по этому поводу много дразнил его тем летом. Впрочем, он меня в отместку дразнил вассалом и почитателем сэра Райнера, одевшимся в его цвета. Помимо всего, мы ссорились из-за Роланда.