Розмэри Сатклифф - Меч на закате

— Ну? — отозвался я.

— О чем же ты пришел мне сказать?

Я нагнулся, взял из корзинки рядом с жаровней замшелое полено и осторожно положил его в огонь.

— Помню, однажды, — начал я, — когда я действительно был медвежонком, я слышал, как ты призывал одну великую победу прозвучать трубным зовом по всей Британии, чтобы разрушить саксонскую легенду в умах людей и чтобы племена и народы услышали этот зов и собрались под твое знамя не по одному, не по двое и не разрозненными боевыми отрядами, но целыми королевствами… Ты одержал эту победу осенью при Гуолофе. Здесь на юге, по крайней мере на некоторое время, саксы разбиты; Хенгест бежал; а герцоги Думнонии и Кимри, державшие оборону в течение тридцати лет, три ночи назад напились на твоей коронации. Может быть, это поворотная точка прилива — этого прилива. Но все же это только начало, не так ли?

— Только начало, — отозвался Амброзий, — и то только здесь, на юге.

— А теперь?

Он стянул с руки огромный браслет, который носил над левым локтем, — браслет червонного золота, выкованный в подобии дракона, — и сидел, поворачивая его в пальцах и наблюдая за тем, как свет пламени струится и играет в переплетающихся кольцах.

— Теперь нужно закрепить наши приобретения, восстановить здесь, на юге, Древнее королевство и превратить его в твердыню, которая стояла бы, как скала, перед лицом всего, что может швырнуть в нее море.

Я повернулся и взглянул ему в лицо.

— Это должен сделать ты — построить свою цитадель здесь, за старой границей, от долины Темзы до Сабринского моря, и удерживать ее против варваров…, — я нашаривал нужные мне слова, отчаянно пытаясь найти самые верные и обдумывая свою речь по ходу дела. — Что-то, что было бы для всей остальной Британии не только местом сбора, но тем же, чем сердце для человека и орел для легиона. Но я должен пойти другим путем.

Он перестал играть браслетом и поднял на меня глаза. Это были странные глаза для такого смуглого человека: они были серыми, как зимний дождь, и, однако, в их глубине таилось пламя. Но он не произнес ни слова. И поэтому через какое-то время мне пришлось нащупывать путь дальше без всякой помощи.

— Амброзий, пришло время, когда ты должен вручить мне деревянный меч и отпустить меня на свободу.

— Я подозревал, что дело именно в этом, — заговорил он после долгого молчания.

— Подозревал? Но почему?

Его лицо, обычно такое неподвижное и замкнутое, вновь на мгновение осветилось одной из этих редких улыбок.

— Твои глаза слишком ясно показывают, что делается у тебя на душе, друг мой. Тебе бы следовало научиться воздвигать хоть какие-то преграды.

Но пока мы с ним смотрели друг на друга, между нами не было никаких преград. Я сказал:

— Ты — Верховный король, и здесь, на юге, ты, возможно, действительно сможешь восстановить королевство и вернуть что-то из нашего наследия; но варвары наседают отовсюду; скотты из Гибернии опустошают западное побережье, и их поселения протянулись до самого подножия снежной Ир Виддфы; пикты со своими дротиками постоянно перескакивают через Стену; на севере и на востоке боевые ладьи Морских Волков тайком проникают в эстуарии, подбираясь все ближе и ближе к сердцу страны.

— А что, если я сделаю тебя Dux Britanniorum — герцогом Британским? — спросил Амброзий.

— Я все равно останусь одним из твоих людей и буду выполнять твои приказы. Неужели ты не понимаешь? Британия снова, как и до прихода римских Орлов, раздроблена на множество мелких королевств; если я буду сохранять верность какому-то одному королю, пусть даже тебе, остальная часть страны падет под натиском варваров. Амброзий, я всегда останусь твоим в том смысле, в каком сын, начинающий самостоятельную жизнь, остается сыном своего отца. Всегда, в любом более общем деле, я буду выполнять отведенную мне роль, не щадя сил; и если настанет день, когда без моей помощи ты не сможешь удержать этот прилив, я приду, чего бы мне это ни стоило. Но в остальном я должен быть свободным и независимым, вольным идти туда, где, по моему мнению, во мне нуждаются сильнее всего… Если бы я и принял римский титул, то это был бы титул командира наших мобильных конных отрядов в последние дни Рима — не Dux, но Comes Britanniorum.

— Значит, граф Британский. Три крыла конницы и полная свобода, — подытожил Амброзий.

— Мне хватило бы и меньшего — трех сотен людей, если бы они были братством.

— И ты веришь, что с тремя сотнями людей ты сможешь спасти Британию?

Он не насмехался надо мной, он никогда не насмехался ни над кем; он просто задавал вопрос.

Но я ответил ему не сразу, потому что мне нужно было быть уверенным. Я знал, что стоит мне дать ответ, и я уже не смогу взять его обратно.

— Я считаю, что если у меня будет три сотни людей на хороших лошадях, то я смогу отбросить варваров от наших границ хотя бы на время, — заговорил я наконец. — А что касается спасения Британии… я видел этой осенью, как улетают дикие гуси, и кто сможет вернуть их назад? Уже более ста лет мы пытаемся перекрыть этот саксонский поток; более тридцати минуло с тех пор, как последние римские отряды покинули Британию. Как ты думаешь, сколько еще пройдет времени, прежде чем тьма окончательно сомкнется над нами?

Такого я не сказал бы никому, кроме Амброзия.

И он ответил мне так, как, я думаю, не ответил бы никому другому.

— Бог знает. Если мы с тобой хорошо сделаем свою работу, может быть, еще сотня лет.

Снова хлопнула ставня, и где-то вдали послышался приглушенный взрыв смеха. Я спросил:

— Но почему бы нам тогда не сдаться сейчас и не покончить со всем этим? Так будет меньше сожженных городов, меньше убитых людей. Почему мы продолжаем бороться? Почему просто не подчинимся и не позволим прийти тому, что идет на нас? Говорят, что утонуть легче, когда не сопротивляешься.

— Из-за идеи, — отозвался Амброзий, начиная снова играть браслетом-драконом, но его глаза улыбались в свете пламени, и, я думаю, мои улыбались ему в ответ. — Просто из-за идеи, из-за идеала, из-за мечты.

Я заметил:

— Возможно, мечта — это лучшее, за что стоит умереть.

После этого мы оба некоторое время молчали. Потом Амброзий сказал:

— Пододвинь сюда табурет. Похоже, нам с тобой обоим не до сна, и, без сомнения, у нас есть о чем поговорить.

И я понял, что какая-то часть моей жизни закрылась у меня за спиной и что впереди меня ждет новый порядок вещей.

Я подтащил к себе табурет со скрещенными антилопьими ножками — он был крепче, чем казался на первый взгляд, — и сел. И мы продолжали молчать. И снова тишину прервал Амброзий, задумчиво проговорив:

— Три сотни верховых плюс запасные лошади. Как насчет обоза?

— Чем меньше он будет, тем лучше. Мы не можем обременять себя вереницей неуклюжих фургонов, мы должны передвигаться свободно, как птичья стая. Несколько быстрых повозок с мулами для полевой кузни и тяжелой утвари, четыре-шесть десятков вьючных животных и погонщики — которым придется также сражаться при необходимости, а на стоянках выполнять обязанности конюхов и поваров. Младшие из нас должны будут служить оруженосцами у старших. Что касается остального, то нам придется самим возить все свое снаряжение, и так долго, как это потребуется, а пропитание искать на местах.

— Это может сделать тебя непопулярным в тех местах, где ты будешь искать пропитание.

— Если люди хотят сохранить крыши на своих овинах, они должны заплатить частью хранящегося там зерна, — возразил я.

Это был первый из множества раз, когда мне пришлось говорить примерно эти же слова.

Он поглядел на меня, слегка приподняв одну бровь.

— У тебя все разложено по полочкам.

— Я думал об этом в течение многих ночей.

— Итак. Три сотни вооруженных всадников с запасными лошадьми, повозки с мулами, вьючные животные — я так понимаю, мерины? — с конюхами и погонщиками. Ты подумал, откуда все это возьмется? — он наклонился вперед. — Я не сомневаюсь, что ты мог бы набрать столько, и даже больше, гораздо больше людей из рядов нашего войска; вся наша лучшая молодежь и так бежит за тобой, стоит тебе только свистнуть; а я останусь с Аквилой и несколькими ветеранами, которые сохранят мне верность в память о былых временах.

Он перекинул сверкающий браслет из правой руки в левую и обратно.

— Только вот я не могу построить крепость и укомплектовать ее гарнизон, имея в распоряжении всего несколько стариков. Я дам тебе сотню обученных воинов по твоему собственному выбору, и раз в два года ты сможешь брать двадцать лошадей из арфонского табуна — так долго, как тебе понадобится. Остальных, и лошадей, и людей, ты должен будешь найти сам.

— Это уже начало, — сказал я. — Проблема лошадей беспокоит меня больше, чем проблема людей.

— Почему это?

— Наша местная порода стала более низкорослой после того, как легионы прекратили ввозить скакунов для своей конницы.