Аркадий Савеличев - Последний гетман
– Нет-нет, не надо крови!…
Не могли ослушаться гренадеры. Шпагу незадачливого офицерика просто изломали, а самого, поколотив, связали.
Дальше, в глубь дворца, цесаревна передом пошла. Правда, обочь брат Алексей с обнаженной шпагой, и офицеры, многие с палашами, и гренадеры со штыками.
– А ты… холява хохлацкая!…
Кирилка не посмел противиться очередному окрику брата, остался возле каких-то дверей, по всей видимости, спальных.
Пожалуй, слишком крепко там спали! Немного времени прошло, как из распахнувшихся дверей вышел брат Алексей с малюткой на руках, который и был до сего времени царем российским, Иоанном Антоновичем, а за ним его мать, правительница Анна Леопольдовна, ее париком прикрывшийся герцог-муженек, и чуть позади – грустно поникшая цесаревна Елизавета. Как подметальщица всего этого дворцового сора… Такое у нее было сердце, даже в эти минуты, жалостливое: поцеловала сопящего на руках у Алексея только что свергнутого императора со словами:
– Бедное дитя… Твои родители в твоей судьбе повинны. Пожалуй ко мне в гости… государь мокрозадый!
О том шепнул, отрясая пелены, смущенный Алексей. Елизавета хмыкнула:
– Дождичек – да во благо!
Уже огромной толпой, конной и пешей, возвращались обратно. Маленький и бедный дворец цесаревны не мог вместить всех. Кирилка слышал, как распоряжался, кому-то передав на руки свергнутого императора, брат Алексей, как-никак камергер цесаревны… Господи, да сейчас уже Государыни! Зычно покрикивал:
– Все, что есть в здешнем погребе, – на двор! Тащи столы, стели там досцы. Мало! Послать интендантов в Зимний дворец, к тамошним погребам. Гуляй, преображенцы!
«Лихо! – думал восхищенный Кирилка. – Хозя-яин!…»
С этой мыслью он перебегал из комнаты в комнату, в густой толпе всем, конечно, мешая. Но его не бранили, а кажется, даже считались. Шепот слышался:
– Бра-атец его сиятельства…
– Тож потребен фавор…
– Судьба, она кака-ая златокудрица!… Пожалуй, это уже относилось к самой цесаревне… да нет – Государыне! – скинувшей кирасу, шубу и плат подорожный. Золотисто-светлые волосы рассыпались по плечам и, кажется, высекали искры, заражая всех преданностью и весельем. Поласковее, чем у брата Алексея, но голос ее тоже требовательно разносился по комнатам тесненького, заштатного дворца:
– Чего невеселы? Дело сделано – гуляй, православные!
Где-то в соседней комнате, на руках у неумелых нянюшек и подвернувшихся солдат, ревмя ревел плохо спеленутыи горе-император Иоанн Антонович, а на свободном от бутылок столе сочиняли спешный манифест:
«Божьей милостью мы, Елизавета Первая, императрица и самодержица всероссийская, объявляем во всеуслышание, во всенародное известие…»
Кирилка вертелся возле стола со склоненными, умными головами и так всем мешал, что сзади дернул его за шпагу брат:
– Да брось ты эту ненужную дрычину! Кирилка нехотя исполнил приказание – засунул шпагу под диван и сам в уголок забился. Гро-озен новый царский камергер!
III
А какое-то время спустя брат Алексей, уже при лентах и орденах, всамделишный граф, более мягко и более доходчиво поучал:
– Конечно, невелик от тебя прок был в ту ночь, но молодец, что показался. Наши батьки – не герцоги. Урок: себя кажи при каждом удобном случае. Тянись в струнку. Голову кверху, а глаза долу… но не до штиблет чужих! Гонор. Умство. Значит – учись, неуч несчастный! Что меня касаемо, так староват уже, а ты в самой поре. Еще за мое здравие и за границу прокатишься. Смекай!
Дело уже не во дворце происходило, из дворца Кирилку пришлось убрать. С глаз долой. Государыня Елизавета хоть и была покладистой, но иногда яростью наливалась вроде батюшки Петра Алексеевича. Только такой хохлацкий остолоп, как пообтершийся в Петербурге братец, и мог по своей великой начитанности вступить в спор, заметив:
– Государыня, да не могут русские полки пойти в Англию!
Кто-то должен был помогать, а как обойтись без русских? Бестужев сидел, Воронцов, все дипломаты знатнейшие судили-рядили – якшаться ли с англичанами. Известное дело, дружба на солдатской крови вязалась. Полки! Двигай полки через всю Европу! Серьезные разговоры вроде как под шутку шли, а этот неуч все всерьез принимал. Вот и брякнул: не могут!
Елизавета как с котенком забавлялась с младшим братцем, но тут вскинулась златокудрой головой:
– Как это не могут, если я прикажу?
Бестужев и Воронцов между собою не ладили. Кирилка им как раз впору пришелся. Смолчали: ну-ну, что-то дальше будет?..
А дальше Елизавета всю случайную мысль уже по-царски развивала:
– Надо же, в случае чего, помочь англицкому королю.
Надо было понимать, что один из главных советников Государыни был за союз с Англией, а другой за союз с Францией… да тут и Австрия, и Пруссия, и Саксония, и Дания… несть числа им!… Откуда знать все это Кирилке? Вон старший брат, первый камергер, – попивал винцо то французское, то австрийское – да помалкивал. Ему-то какое дело до всего этого? Младшему угораздило между главными спорщиками, между Бестужевым и Воронцовым втюриться. Не замечал, как они, вдруг объединившись, дипломатично похихикивают. Поучал, как истый царедворец, говоря:
– Там дорог нет, Государыня.
Елизавета, конечно, чему-то когда-то училась маленько, но ведь истинно самую малость – к чему ей знать про дороги европейские? Слегка задумалась, но тут же вскинулась сердитой златокудростью:
– Прикажу – дороги будут!
На беду и брат в другом укромном уголке с другими царедворцами увлекся – обсуждали достоинства вина французского и вина венгерского. Воронцов да Бестужев скуку нагоняли – ну их!
А брате-то, за эти месяцы подначитавшийся, с поклоном, с вежливостью:
– Государыня, Англия-то на острову.
Что-то спуталось в голове у Елизаветы, не привыкшей задумываться над такими пустяками. Уже гнев над головой озолотился:
– На острову? Да чего ж на остров забрался англицкий король?
Она, наверно, уже вспомнила географию, да поиграться с малым дурачком захотелось. Скукотища с этими советниками, особливо с Бестужевым-то! Поощрительно даже поторопила:
– Ну-ну, сказывай, чего это англицкий король забрался на остров?- Не могу знать, Государыня, – изволил даже ухмыльнуться подначитавшийся хохленок. – Одно проясню: с берега до Англицкого острова далековато…
– Глупости говоришь! – и гнев, и какая-то смешливая подначка заодно. – У нас вон сколько островов? Весь Петербург батюшкой Петром Алексеевичем усажен на острова. Ничего, перебираемся. Хоть и на Васильевской?.. Через какую-нибудь захлюстанную Неву – да король англицкий войска не проведет?!
Бестужев с Воронцовым уже в открытую похмыкивали, примирясь в своей вражде. Все-таки политика – дело скучное, а тут ведь и посмеяться можно, не опасаясь царского выговора. Забавно!
– Смею заметить, Государыня, – с отменной изысканностью изъяснялся новоявленный дипломат, – там не Нева – широченный пролив, Ламаншем прозываемый… Смею еще…
– Не смеешь! – крепко пристукнула Елизавета не таким и худеньким кулачком. – Пошел вон.
Старший брат к тому времени уже оторвался от бокала с венгерским и от кресла, как раз привезенного из Англии, запохаживал за спиной слишком разговорившегося братца. При последнем слове и потащил его за шкирку к порогу, повторив:
– Во-он!…
Видно, долго пришлось успокаивать разбушевавшуюся Государыню, а заодно и Бестужеву с Воронцовым попенять за неурочный розыгрыш, – в комнату к Кирилке зашел лишь часа два спустя. Первым делом дал хорошего подзатыльника и еще вопросил:
– Смекаешь, за что?
– Можливо, по глупству… гэта, як казав батька…
Второй подзатыльник был покрепче, так что Кирилка даже всхлипнул. Хорошо, что хоть смолчал. Старший брат пришел с бокалом в левой руке, малое время спустя, как допил, тоже угомонился…
Постигая придворную науку, Кирилка на какое-то время поостерегся соваться на половину брата, где большую часть вечернего времени пребывала Государыня. В дальнем конце огромного, вечно шумного дворца у него была своя комнатка, там и просиживал за книгами. Ну как опять на Государыню нарвешься?.. Но гнев у нее как у матери, быстро остывал. Да и возлюбила неизвестно с чего. Пару дней и всего-то прошло, как бежит одна из фрейлин, глазками туда-сюда играет:
– Кирилл… Григорьевич… Государыня кличет. Немедля!
Он тоже глазищами поиграл, но сразу засуетился. Не до фрейлин! Хоть одна другой лучше. Быстро причесался перед зеркалом, маленько себя со всех сторон огладил и побежал.
– По вашему велению… ваше величество…
– Садись, велень! – смеясь над его растерянностью, указала Елизавета место рядом с собой на диванчике.
Вечер был сырой, ветреный, с дождем и снегом, за тяжелыми бархатными шторами какое-то железо погромыхивало. Потому и придвинуты были диванчики к ярко пылавшему камину. На одном брат Алексей в растяжку ноги опустил, так что белые чулки даже задрались, на другом, без всякой растяжки, места хватило и для нехуденькой Государыни, и для нетощенького, уже хорошо откормившегося приживальщика. Между диванчиками небольшой столец, с немецкими хрустальными графинчиками и со всякими сладостями, в том числе марципанами, до которых Кирилка был большой охотник. Правда, пока стеснялся. Государыня сама с серебряного подноса взяла:
