Николай Кондратьев - Старший брат царя. Книга-1

- Стреляйте, дьяволы!

Лучники на скаку подняли луки и одновременно пустили стрелы. Волк высоко подпрыгнул, перевернулся в воздухе, упал, еще некоторое время перебирая ногами, пока не затих. Даниил увидел: одна стрела торчала в голове волка, две — в ребрах.

Добрые лучники у государя!

...Юрша направился к цареву коню. Тот возбужденно прыгал, становился на дыбы, пытался укусить поврежденную ногу и пронзительно ржал; он покрылся потом, клочья пены спадали с удил. Завидя незнакомого человека, бросился на него. Юрша увернулся и отбежал. Около остановился Аким, старший его десятка, хотел спешиться, но Юрша, жестом удержав его, сказал:

— Скачи к царю, будешь возле него. Ко мне пришли двоих.

Аким ускакал, а Юрша прошел назад, туда, где конь упал на колени, и около полузасыпанного землей валуна обнаружил нору. Лучше рассмотреть ее помешал окрик:

— Что с Вороном?

Юрша оглянулся и не поверил своим глазам: на коне, одетая мужиком, сидела Таисия, боярышня! Чернобровая, порозовевшая от быстрой езды, она смотрела на него огромными сердитыми глазами.

— Чего уставился? Оглох? С государевым конем что, спрашиваю?!

— Здравствуй, боярышня. Конь в нору ступил. Видать, ногу сломал.

— Бедный! — Она спешилась ловко, по-мужски, и, бросив поводья подоспевшему Ваську, пошла к коню. Юрша преградил ей дорогу:

— Туда нельзя, боярышня. Он сбесился от боли.

— Меня не тронет. Я его хлебом баловала. — Она побежала, Юрша следом.

В это время в кустах рядом возник собачий лай с повизгиванием, его заглушил вопль Васька:

— Берегись! Волк!

Юрша увидел в траве серую спину зверя саженях в двух от Таисии. Выхватив саблю, он дико вскрикнул и бросился на волка. Таисия повернула назад, волк — за ней. Боярышня — к Юрше, а тот, обхватив ее левой рукой, сбился с точного удара — сабля скользнула по хребту зверя. Вторым разом уже около самых ног вонзил острие в оскаленную пасть волчицы. Она, разбрызгивая кровь, из последних сил грызла землю, потом замерла. Известно: волки умирают молча.Только теперь Юрша почувствовал, что боярышня безжизненно повисла на его руке. Воткнув в землю окровавленную саблю, он подхватил Таисию и понес к коням, которых Васек не мог подвести ближе, — они, чуя волка, в страхе шарахались...

На руках у Юрши Таисия пришла в себя, быстрым взглядом окинула русую бороду, озабоченное лицо своего спасителя, доверительно и благодарно обняла его за шею, прошептав: «Спаси тебя Бог. Отпусти, я сама...» Но Юрша только крепче прижал ее к себе — уж очень приятной оказалась ноша. Задержался несколько близ коней. Васек успокаивал их. Боярышня не противилась, ее рука так и обвивалась вкруг его шеи. Но попросила еще раз: «Хватит... Отпусти...» И опять не послушал я: легко поднял боярышню, посадил ее в седло. Поклонился, отошел к оставленной сабле, смущенный и встревоженный.

Таисия не уезжала. Она видела, как псари отогнали рассвирепевших собак от убитой волчицы, как десятник и два подоспевших стрельца успокоили Ворона, расседлали его. Хотели осмотреть поврежденную ногу, но тот не позволил, поднялся на дыбы. Его оставили в покое. Юрша, вскочив на коня, подведенного стрельцом, подъехал к Таисии. Не без тайной радости заметив, что она с большим интересом рассматривает его, поклонился, негромко сказал:

— Мне надо к государю, боярышня.

— Благодарствую тебе, десятник. Ты спас мне жизнь.

— Готов служить тебе, Таисия Прокофьевна! А сейчас дозволь отъехать. Мои вои повезут сбрую с царева коня и тебя проводят. Прощай.

Юрша ускакал. Таисия долго смотрела ему вослед.

Даниил только оглушил первого волка. Тот сразу после удара чеканом упал, но тут же поднялся и, покачиваясь, побежал к кустам, постепенно набирая скорость. Царь Иван, теперь уже на лошади десятника, нагнал его. Волк огрызнулся, а затем прыгнул, пытаясь напасть на лошадь. Но Иван ловким ударом чекана размозжил ему голову. Это произошло на глазах других охотников, под их многоголосое одобрение.

Когда Даниил подъехал к свите, на него никто не обратил внимания. Многие громко обсуждали охотничью ловкость государя. Ведь надо же, потерял коня, пересел на другого и все-таки догнал и убил волка! Даниил попытался объяснить, что это он помог государю, но его никто не хотел слушать. Раздосадованный, он приблизился к своему дяде и громко сказал:

— Это я первым ударил волка. Я задержал его!

Боярина Прокофия всего передернуло, он свирепо зашептал:

— Чего болтаешь, несуразный! Все видели, как государь догнал и прикончил зверя самолично! — И, переведя дыхание, сказал: — Ты, племяш, придержи язык! Да ховайся отсель!..

Этот разговор произошел, когда лучники подтащили волка к царю и старший объяснял, как им пришлось пустить стрелы. Поэтому Иван не разобрал слова Даниила, но насторожился от шепота боярина, весь превратился в слух и понял, о чем речь.

Прокофий, перехватив мрачный взгляд царя, в страхе замахал руками на племянника:

— Ступай, ступай! Не до тебя! Тут Таисия где-то, уведи ее домой.

В этот момент подкатила подвода с бочкой кваса. Слуги начали раздавать охотникам ковши. Прокофий подал Ивану отдельно привезенную сулею, сперва отпив из нее пару глотков — пусть видит, что без отравы.

Травля закончена. Псари дудками собирали разбежавшихся собак и вели их к туше вепря на кормежку. Замолкли голоса людей и стрекотание трещоток. Загонщики, тонинские мужики и бабы собрались в указанном месте пониже холма, но другую сторону которого находились царь и бояре. Тут возле родничка их ожидала подвода, каждый загонщик подходил и получал краюшку только что испеченного душистого хлеба и пару луковиц со щепотью соли. Садились и ели в тишине, стараясь не уронить ни одной крошки на землю — то великий грех.

Утолив голод, пили из родника и разговаривали негромко. Вспоминали, как метались напуганные звери и как они сами пугались зайцев; приглушенно смеялись. Не расходились потому, что приказано тут встретить поклоном царя-батюшку.

Бабы и молодицы собрались отдельно, иные переглядывались с парнями. Однако даже здесь, на приволье, вдали от родителей, игривость молодежи гасла под строгими взглядами пожилых односельчан. И тут кто-то из баб низким голосом произнес речитативом всем знакомые слова. Будто дожидаясь этого, остальные сразу подхватили хором, и над полями и рекой к голубому небу понеслась песня такая же бескрайняя, как просторы вокруг:

Ой-да, послали меня молоду в поле полоть лебеду-траву.

Ой-да, целый день гнула спинушку,а домой пришла — муженек бранит:

Ой-да, почему ты не улыбчива?

Почему мужу не услужлива?

Ой-да, к мужу я приласкалася, поднесла воды, сапоги сняла.

Ой-да, дети малые в избе слезами заливаются.

Ой-да, во дворе-то коровы ревьмя ревут, надрываются.

Ой-да, коровушек подоила я, детишек уложила спать.

Ой-да, свекор-батюшка волком рыкает.

Я молода ему улыбнулася.

Ой-да, свекровушка то заметила, понесла меня на чем свет стоит!

Ой-да, со свекровушкой я поладила, уложила в постель, ноги вымыла.

Ой-да, а потом свекора уважила...

Перестал рычать, стал подхваливать.

Ой-да, все поделала, все уладила,

и самой пора прикорнуть-уснуть.

Ой-да, прикорнуть-уснуть не пришлося мне:

Ой-да, заиграл пастух да в золотой рожок.

Любит русский человек послушать задушевную песню и подтянуть, хоть вполголоса. Замолчали самые говорливые из мужиков, подошли поближе к бабам. Окрепла песня, окрасилась многоголосием, переливами и повторами, шутливая и задорная.

Туда, где лежали два убитых волка, псари подтащили и волчицу. Старший псарь, сняв шапку, стоял потупившись. Царь заметил его:

— Говори.

— Государь, зверя посек твой десятник Юрша.

На удивление свиты, эти слова не рассердили, а, наоборот, обрадовали Ивана, его глаза весело сверкнули:

— Десятник, говоришь? Юрша, ты где?

— Тут, государь.

— Ну-ка подь ближе. — Дети боярские с заметной неохотой отвернули коней, пропуская десятника. — Скажи нам, как ты в нашу забаву впутался?

— Помилуй, государь. Я защитил... — На долю секунды замялся Юрша, потом, смутившись, закончил: — Защитил твоего коня. Волк набросился на него, государь.

— Молодец! Везде поспеваешь. Вот только шкуру попортил.

— Виноват, государь. Поспешил.

— Ладно. Придется простить. Я у тебя в долгу, Юрша, твой конь подо мной. Боярин Прокофий, дашь десятнику лучшего коня в полной сбруе. Да чтоб пригляднее вот этой. — Иван тряхнул уздечкой. — В другой раз чтоб не зазорно было государю держать.

Боярин Прокофий подался вперед:

— Государь, изволь пересесть, для тебя коня пригнали. Лебедем его зовем.

— Для меня? Давай сюда Лебедя.

Два конюха подвели серого в яблоках жеребца. Он, казалось, нарочито красовался перед царем: мелко семенил ногами и лебедем изгибал шею. Царь крутанул рукой, конюхи повели коня вокруг волчьих трупов, Лебедь затрепетал, захрапел, конюхи еле удерживали его. Иван восхищался: