Ольга Гурьян - Набег
— Смотри, вовсе две полосы у тебя разошлись. Пальцем поправь.
Гончар снова соскочил со своей скамьи и, схватив лоскут овчины, лежавший в миске с водой, принялся протирать им горшок. Потом осторожно снял готовый горшок с круга и отставил в сторону сохнуть.
— Нет моего терпения! — сказал он.
И Завидка увидел, что в самом деле терпение у отца кончилось. На худых щеках горели красные пятна, руки дрожали. Завидка виновато опустил голову, а над его головой высокий голос отца уже не мерно бубнил, будто, вертясь, гудит круг, а то взвизгивал, то прерывался.
— С тобой вожусь — свой горшок никак не доделаю. Все утро бьюсь с тобой. Какой из тебя гончар! Ремесло позоришь. Только и годишься козу пасти… Сын! Руки-крюки! Быть тебе подпаском, скоморохом, каликой перехожим… Уходи с моих глаз, совсем уходи и не попадайся мне. Скорей беги, пока я тебя до смерти не прибил!
Завидка слез со скамьи и уныло спросил:
— Куда ж ты меня гонишь?
Гончар схватил мокрый лоскут овчины, которым перед тем протирал горшок, и провел им по влажному лбу. Потом посмотрел мутными глазами на сына и сказал:
— Что ж, иди козу пасти, ни на что не годишься больше. Придется Тишку с Митькой за круг сажать. Может, понятливей тебя будут.
Завидка поднялся по ступенькам, ведущим из землянки на улицу, и начал отвязывать козу, которая успела уже сжевать и вытоптать скудную травку, росшую у жилища гончара.
Из сарая выглянула сестра Милуша и крикнула:
— Козу идешь пасти? Ты гусей тоже забери, пусть по речке поплавают.
Глава IV
СОСТЯЗАНИЕ
Там, где речка Рублянка впадала в Пятку Великую, на остром мысу, заросшем луговыми травами, спал мальчик, раскинув сильные руки и подставив солнцу широкую грудь. По-видимому, он спал уже давно, когда вдоль бережка к нему приблизился другой мальчик, гнавший хворостиной гуся с гусыней и тянувший за собой козу на веревке. Это был Завидка.
Увидев спящего, он захлестнул козью веревку за ствол ивы и к этому же стволу привязал за лапку гусыню. Гуся он оставил на свободе, потому что знал — гусь от гусыни никуда не уйдет, а будет ходить вокруг да около, приседая и кланяясь, не желает ли-де госпожа гусыня вдоль да по речке поплавать. Привязав гусыню, Завидка тоже лег на траву, спрятал голову в руки и подставил солнышку спину. Солнце ласково грело ребят, а речки в два голоса их баюкали. Рублянка тихо ворковала, будто сизый голубь, а Пятка, словно гусли, рокотала и всплескивала.
Долго ли, коротко ли они спали, когда на лугу показался Василько. Добравшись до мысика, он увидел спящих, остановился, достал из-за пазухи свой узелок и положил его под куст. Потом разулся, распоясался, расстегнул рубаху, сорвал длинную травку и начал дразнить гуся. Гусь выгнул извилистую шею и зашипел. Василько кинул в него комком земли и пощекотал травинкой Завидкину пятку. Тот мигом перевернулся и сел.
— А Куземка-то спит, — сказал он. — Будить его иль не надо?
— Ты, Завидка, осторожно буди, — посоветовал Василько. — Куземка наш спросонья грозен бывает. Как бы не ушиб невзначай.
— Не привыкать стать мне к ушибам, — встряхнув волосами, ответил Завидка и, нагнувшись к Куземке, зашептал: — Кузя, Кузенька, просыпайся. Просыпайся потихоньку. Чего спать?
— У-у, — пробормотал Куземка, открыл ярко-синие глаза, улыбнулся солнцу и, увидев Василька, спросил: — Годится?
— И не скрипнул, — ответил Василько.
— Вот он я какой! — сказал Куземка. — У меня не скрипнет. Не таковский. — Он широко потянулся. — Вот он я, кузнецкий сын. А что вы так долго не шли?
— Мы давно здесь, — ответил Завидка. — Это Василько не шел.
— И я давно. Я гуся дразнил, а вы спали.
— Эх, проспали! — огорченно сказал Куземка. — Мне давно домой пора. Отец, небось, проснулся после обеда, а меня нет. И мехи раздувать некому.
— Успеешь, — сказал Василько.
— И то, успею. Без меня раздуют. Ой, жарко! Искупаться, что ли? — И, вскочив, как был, в штанах и рубахе, кинулся в речку и поплыл на другую сторону.
— Промокнешь! — вслед ему закричал Василько.
— Ништо! — ответил Куземка и сильней забил ногами по воде. — Ой, вода хороша — парное молоко!
Василько, скинув штаны с рубахой, побежал в воду и поплыл за Куземкой. И Завидка, проверив, крепко ли привязана его скотина, тоже разделся и поспешил догнать друзей.
Они уже успели выбраться на высокий камень у крутого берега Пятки и теперь с визгом и воплями прыгали с него в воду то вниз головой, то вперед ногами, вытянувшись струной или перевертываясь в воздухе. Завидка, взобравшись на камень, присел, обхватил руками колени и громко крикнул:
— Ух!..
И когда оба приятеля взглянули на него, клубком слетел в воду.
— Дурная голова! — прикрикнул на него Куземка. — Чего прыгаешь не глядя? Глубоко тут, верно, да на дне камни есть. Прыгай, как все люди.
— Треснется головой о камень — расколется, как пустой горшок, — сказал Василько и рассмеялся. — Ему жизнь надоела.
— Ага, надоела, — ответил Завидка и встряхнул волосами. — Авось впереди лучше будет. Давайте вперегонки!
И, нырнув, он поплыл под водой. Когда вынырнул, чтобы набрать воздуху, то увидел, что Василько его догоняет, а Куземка далеко впереди и вокруг него радугой взлетают и падают брызги.
Завидка снова нырнул, а когда высунул голову, то Василько накрыл ему лицо мягкой ладонью и, заливаясь смехом, начал топить. Завидка вывернулся, схватил его за ногу и потащил вглубь. Василько завизжал. Тогда Куземка повернул обратно и под водой боднул Завидку головой, а вынырнувшего Василька огрел по спине ладонью. Шлепок получился такой звонкий, что Василько от смеха опять чуть не потонул. Тогда Куземка сказал:
— Хватит!
И все трое выбрались на мысок. Василько и Завидка, покатавшись по траве, оделись. Куземка стащил с себя мокрую рубаху и штаны, выкрутил так, что треснуло, и повесил сушиться на куст.
— Что будем делать? — спросил он. — Детинец городить, как вчерашний день? Ров рыть, что ли?
— Я с этим детинцем вовсе обезручу, — сказал Василько, — все ладони в мозолях. Давайте босиком по траве бегать и ржать, будто мы дикие кони, и копытами лягаться.
— Эка невидаль босиком! — сказал Завидка. — Давайте лучше из лука стрелять — кто дальше.
И все согласились.
Луки и стрелы были у них самодельные и хранились в кустах. Завидка потрогал пальцем заостренную палочку и сказал:
— Эх, были б у нас настоящие стрелы!
— Вот я откую стрелу, — пообещал Куземка. — Я такую откую, чтоб свистела при полете. У самой бородки дырочки пробью в острие. Она полетит и засвистит, как соловей.
— Ты бы простую отковал, чем свистящую-то обещать, — сказал Василько и первым взял лук.
Привычно, почти не целясь, спустил он тетиву, и стрела, перелетев через Пятку, скрылась с глаз.
— Это не считается! — крикнул Завидка. — Мы еще не уговаривались.
— Ну и уговаривайся, мне что! — ответил Василько и пустил стрелу прямо в синее небо.
— Надо уговориться, на что стрелять будем, — сказал Завидка. — Что тому будет, кто дальше всех попадет?
— Почет будет. На пиру будет князем, возьмет себе лучший кус, — сказал Василько. — У меня, братцы, в узелке лебединая нога есть.
— Только через реку не стрелять, а то не видно, куда стрела упала, — сказал Куземка. — Стрелять на лугу и по жребию, кому первому выпадет.
Первому ему и выпало стрелять.
— А во что целиться-то? — спросил он, натягивая лук сильными руками. — Вон в тот камушек. Идет, что ли?
И, не дождавшись ответа, спустил тетиву. Стрела полетела и, задрожав, вонзилась в землю у самого камня.
— Хорошо! — воскликнул Василько. — Лучше не бывает!
— И лучше можно! — крикнул Завидка. — Стрела камень-то и не тронула, в землю впилась. В камень целься, а не в землю.
— Я и не целя попаду, — небрежно ответил Василько. — И не глядя попаду. Меня ночью разбуди — я в темноте попаду. Не первый год из лука стреляю!
И спустил тетиву с такими ужимками, что стрела полетела в сторону и попала в густой куст.
— Никак, вскрикнул кто-то? — испуганно спросил Куземка.
— Послышалось тебе, — ответил Василько. — Это тетива взвизгнула. — И протянул лук Завидке.
Завидка принял лук и медленно поднял на уровень груди. Еще поднял и немного опустил. Сердце билось так, что во рту было солоно. Вот он богатырь, Давидка Тимофеевич. Василько ему кланяется. Куземка ему кланяется. Ото всех почет. И подносят ему лебединую ногу.
— Что тянешь? Стреляй! — крикнул Василько. Завидка даже не посмотрел на него. Он вдруг почувствовал, что его рука, стрела, взгляд отсюда и до камня как бы слились воедино, одной длинной чертой. Чуть заметная трещина в камне выросла и приблизилась. Завидка спустил тетиву.