Раффи - Хент
Все это свершалось среди дыма, заслонявшего солнце точно густой туман. Орудия не переставали греметь. Ядра ударялись в стены крепости, но она гордо стояла на высоком холме и еще могла отражать удары неприятеля.
На одном конце лагеря внимание всех привлекал какой-то странный человек, который шел прыгая, хлопая в ладоши и пел наивную курдскую песню.
Баба старая в лягушку превратилась,И на дно она морское опустилась.Там песку она достала не простого,Полну пригоршню песочка золотогоЗа козу песок она отдала.А козе ноги не доставало!Ты скажи мне, козочка,Дорогая козочка,Почему грязна ты,Почему хрома ты?
— Юродивый! — кричали со всех сторон курды и, окружив его, заставляли повторять песню.
И действительно, этот человек был юродивым или прикидывался им. Он был одет, как у нас одеваются шуты, бродящие по селам с канатными плясунами. Стоя под канатом, они паясничают и развлекают народ. Был он высокого роста, с диким выражением лица. На голове его красовался высокий безобразный колпак, сшитый из кусков старого войлока и увешанный маленькими колокольчиками, которые звенели при малейшем движении головы юродивого. Лицо его было вымазано ваксой и расписано разноцветными линиями. Все его платье состояло из старой разорванной шинели, надетой на голое тело и подпоясанной веревкой; ноги были босы.
— Ну-ка, зареви ослом, — говорили ему.
Юродивый нагибался и, широко раскрыв рот, отчаянным криком подражал ослиному реву.
Окружающие смеялись и бросали ему медные монеты. Юродивый, поднимая деньги, удивленно рассматривал их и, бросив в сторону, просил хлеба; получив хлеб, он разламывал его на куски и глотал не разжевывая.
— Ты, вероятно, пляшешь как медведь, — кричали ему, — покажи-ка нам свое искусство.
Юродивый ползал на четвереньках, поднимал ноги, ходил на руках и проделывал различные другие акробатические упражнения. Целый день он оставался в лагере курдов, развлекая их — болтал по-курдски, ругал и проклинал русских, кричал, что надо уничтожить всех гяуров.
До поздней ночи раздавался по лагерю голос юродивого, но с рассветом юродивый исчез…
III
Полуденное солнце жгло немилосердно. Было удушливо жаркое время дня, когда дороги освобождаются от путешественников и каждый старается скрыться в тени, подышать свежим воздухом.
В это время по дороге, ведущей из Баязета в Алашкерт, шел одинокий путник. Дорога вилась зигзагами по горным теснинам; бесконечные спуски и подъемы могли утомить путника, но он, казалось, не чувствовал усталости.
Он шел быстрыми шагами, безостановочно, не глядя по сторонам, точно его влекло вперед весьма важное дело и каждая минута была очень дорога.
Путник был молод и одет как юродивый, которого мы видели накануне: та же изношенная шинель покрывала его голое тело, тот же пояс, недоставало только колпака, увешенного колокольчиками, и на лице не видно было следов ваксы. Голова его была защищена от палящих лучей солнца шапкой, сплетенной из свежего тростника, какие плетут и носят крестьяне во время полевых работ. Этот патриархальный головной убор затенял его мужественное, но грустное лицо. Путник казался очень опечаленным.
Вдруг, услышав ржанье лошади, он остановился и осторожно стал осматриваться. Звуки повторились. Убедившись, что они доносятся из ближайшего ущелья, путник после минутного размышления направился к нему. Отойдя немного от дороги, он поднялся на первый холмик и устремил взор в глубину ущелья, поросшего травой. Там паслась оседланная лошадь, дальше виднелись кустарники, среди них путник заметил длинную пику с блестевшим острием.
«Здесь должен быть человек, он один, потому что пасется одна лошадь, которая, наверно, принадлежит ему; нет сомнения, что он курд — тут курдская сбруя и пика; он непременно спит, потому и спутал ноги лошади, чтобы она не уходила далеко». Так размышлял путник. Вдруг его осенила какая-то мысль, и он быстро спустился с холмика.
В ущелье протекал ручей, поросший по берегам густым камышом; там и скрылся путник. Он пополз к кустам, из которых торчала пика. Его гибкое тело скользило в камышах, точно змея. Тихий ветерок мерно покачивал головки камышей, и шум их заглушал шорох от каждого движения прокрадывавшегося смельчака. Все благоприятствовало ему…
Он приблизился уже к тому месту, где была пика. Здесь, в нескольких шагах от цели, путник притаился и, не вставая, начал наблюдать из-за камышей. Невдалеке, под тенью кустов, лежал человек, видимый лишь наполовину; он был одет как курд. Полуденный жар загнал его на отдых, но спал он или нет, трудно было сказать: он лежал спиной к путнику, растянувшись на густой траве.
Путник, глядя на него из своей засады, не мог определить, закрыты ли глаза курда, а знать это ему было необходимо. Глаза его горели. От сильного волнения мысли путались, и он не знал, на что решиться. Ему, безоружному, предстояла борьба с дикарем, вооруженным с ног до головы. Но нужно было решать: каждая минута была дорога…
В это время он заметил, что курд поднял голову, осмотрелся, взглянул на лошадь и, увидев, что она близко, снова опустил голову на сумку, заменявшую подушку.
«Итак, курд не спал или только сейчас проснулся», — подумал путник. При этом лицо его передернулось, а губы начали дрожать. Взглянув на пику, он заметил, что она довольно далеко от курда и ближе к месту, где скрывался он сам. В глазах его блеснула радость.
Как тигр, он бросился из своей засады, схватил пику и, представ перед лежащим врагом, крикнул:
— Оружие!
Курд презрительно взглянул на эту странную фигуру в изорванной шинели, с комической шапкой на голове и, не изменяя своего положения, схватил пистолет и сказал:
— На тебе!..
Раздался выстрел — пуля пролетела мимо.
— Мерзавец! Ты еще сопротивляешься? — закричал путник и воткнул пику прямо в горло курду.
Горячая кровь брызнула фонтаном; голова курда покачнулась, и он упал. Затем он поднялся, схватил кинжал, но обессилевшая рука едва вытащила его наполовину из ножен.
— Пес! За что убиваешь? — простонал он в предсмертных судорогах.
— Ты много убивал наших… ты грабил нас… Я у тебя научился убивать, грабить. Мне предстоит далекий путь, а у меня, как видишь, ни платья, ни оружия, ни коня. Твое платье, оружие и красивый конь были мне необходимы. Я хорошо знал, что живой ты ничего не отдашь, поэтому и успокоил тебя навеки. Может, ты лишился баязетского грабежа, но зато братья твои работают там хорошо!..
Курд ничего не слышал; глаза его закрылись. Он умер.
Все это произошло в несколько минут.
Путник раздел свою жертву донага, оттащил труп к камышам и спрятал там, накрыв своей шинелью. Затем, надев платье курда, взял его оружие, вскочил на прекрасного коня и продолжал свой путь.
IV
На следующий день после этого происшествия всадник в платье курда незаметно проскользнул в лагерь генерала Тер-Гукасова и объявил, что имеет важное письмо к генералу. Дежурный офицер, допросив его, взял письмо, а самого гонца оставил у палатки, где тот водил коня, который был весь в мыле. Через несколько минут его позвали к генералу. В палатке сидел военный, среднего роста, плотный, с суровым лицом, выражавшим львиную отвагу. Это был Тер-Гукасов. Он сидел у письменного стола, наклонив седую голову над вскрытыми письмами; при входе гонца он взял одно из писем, начал читать его и усиленно курить. На лице генерала отражалась сердечная боль и печаль. Вдруг он повернул голову к гонцу и спросил:
— Ты армянин?
— Армянин, сын священника, — ответил молодой человек.
Генерал бросил на него проницательный взгляд и продолжал допрос.
— Есть ли запас хлеба в крепости?
— Через несколько дней начнут пожирать друг друга, если не умрут голодной смертью.
— А вода есть?
— Нет. Нужно добывать ее за крепостью. По ночам с трудом спускаются с цитадели десять-двадцать человек; на них почти всегда нападают курды, так что редко кто возвращается обратно.
— А огнестрельные припасы? Есть ли у них порох, пули?
— Все было израсходовано, но один из наших армян разыскал где-то в крепости оружие, порох и ядра, зарытые турками; теперь перебиваются этим.
— Как удалось тебе выбраться из крепости?
— Рано утром я спустился с крепостной стены и прямо направился в лагерь врагов, где целый день тешил и смешил их: пел, плясал, дурачился, а потом, побывав везде и все разведав, попрощался с ними.
Генерал смотрел на него с удивлением.
— Вот так безумец, что ты говоришь!
— Да, ваше превосходительство, — ответил спокойно молодой человек, — мне, видно, суждено играть роль безумца, и это спасает меня от многих опасностей. Я прикинулся юродивым и вошел в лагерь неприятеля.
