Роберт Святополк-Мирский - Заговор князей

— Вот это уже дело! — радуется Богадур. — Когда седлать коней?

— Когда станут реки. Я думаю, через одну луну…

«… и поскольку наши стремления в некоторых вопросах полностью совпадают, я счел необходимым сообщить Вам о моих ближайших намерениях. В настоящее время мы ведем весьма плодотворные переговоры со Швецией о военном союзе против московского князя. В кратчайший срок я намерен заключить такой же союз с королем Казимиром. По моим сведениям в московском княжестве складывается весьма благоприятная обстановка для начала активных действий. В наших прежних беседах Вы не раз выражали беспокойство по поводу усиления московского государя за счет покорения Новгорода и концентрации в одних руках большого количества ценностей и земель. Наступает момент, когда мы можем и обязаны сделать все, чтобы вернуть московского князя к тому положению, которое занимали его предки. Мне стало известно о подготовке в Новгороде восстания и о недовольстве братьев московского князя, чьи уделы он значительно урезал, стремясь, очевидно к полному и тираническому единовластию в московском княжестве. Вы сами понимаете, насколько такое положение может стать опасным и чреватым последствиями для всех нас. В настоящее время я располагаю сорокатысячной армией, которая готова выступить в любой момент. Теперь все будет зависеть только от короля Казимира. Объединив усилия, мы сможем если не разгромить московского государя, то, по крайней мере, ослабить его в той мере, какая будет необходима в интересах нашей восточной политики. Я буду признателен за любую помощь, которую Вы захотите оказать в этом важном для нас всех деле.

Магистр запечатывает письмо личным перстнем и зовет своего канцлера.

— Отправьте это Великому Магистру ордена крестоносцев. Секретно. И передайте гонцу, который повезет письмо, что я хотел бы получить ответ не позднее, чем через месяц.

Казимир IV Ягайлович, король польский и Великий князь Литовский принимает послов из Вильно. В сущности, они даже не послы — просто это делегация подданных одной страны, приехавших к своему государю в другую страну.

Литовская Рада обращается с просьбой, дерзко смахивающей на требование. Во главе представительства — три высоких сановника литовского княжества: первый канцлер, воевода виленский, пан Олехно Судимонтович, воевода троцкий, маршалок земский пан Богдан Андреевич и староста земли жмудской пан Ян Кезгайлович.

Говорит канцлер:

— Ваше величество! Вот уже более пяти лет вы не почтили своим пребыванием Великое княжество. Мы знаем, что все это время вас отвлекали серьезнейшие дела на западе, которые могли быть решены лишь благодаря вашей глубокой мудрости и несгибаемой воле. Мы отдаем себе отчет в том, что целый ряд блестящих побед, одержанных вами за это время, и особенно приведение к полной покорности ордена крестоносцев, послужили также укреплению литовского княжества. Но, ваше величество, поймите нас: желая быть верными и послушными подданными, мы не хотим действовать без вашей на то воли, а сейчас наступила пора, когда жизненно необходимы решительные действия. В московском княжестве назревают важные события, которые, несомненно, потребуют нашего вмешательства. Мы прибыли сюда от имени всей литовской земли, чтобы пасть на колени и сказать: «Ваше величество! Великое княжество нуждается в государе! Мы нижайше умоляем вас — назначьте этим государем одного из ваших сыновей — они все прекрасно знают состояние литовских дел! Мы заклинаем — немедленно отпустите его с нами — того требуют интересы страны и народа!»

Делегаты опускаются на колени и покорно склоняют головы.

Король молчит.

Чуть позади за троном стоят четверо его сыновей, и в эту минуту они еще не знают, что судьба уготовила каждому из них надеть корону, а матери их войти в историю под прозвищем «Мать королей». И хотя они не сомневаются в ответе отца, в сердце каждого теплиться тайная надежда — а вдруг!

Но король, выдержав паузу, произносит спокойно и твердо:

— Вы прекрасно знаете, что я поставил своей целью объединить два сильных государства в одну могущественную державу, которой не страшны никакие враги. И потому, пока я жив, никто, кроме меня, не будет управлять Великим литовским княжеством.

Олехно Судимонтович прикусывает губу и искоса смотрит на Яна Кезгайловича. Тот подавляет вздох и снова опускает голову. Тогда начинает говорить Богдан Андреевич:

— Ваше величество! Позвольте рассказать вам подробнее о том, что происходит в московском княжестве, ибо эти события, по нашему глубокому убеждению…

— Я знаю, что там происходит — холодно перебивает его король. — Ко мне поступают подробнейшие донесения, и я внимательно изучаю их.

— В таком случае вы, ваше величество, несомненно, осознаете, что сейчас все зависит только от вашего решения! Впервые за много лет выпадает благоприятная возможность нанести сокрушительный удар нашему опаснейшему противнику.

Король снова молчит.

— Ваше величество, — мягко произносит Ян Кезгайлович, — если вы не желаете дать нам одного из принцев, мы нижайше просим вас самолично прибыть в Литву, ибо, как вы изволите видеть, присутствие там государя сейчас крайне необходимо.

Эти «нижайше просим» и «крайне необходимо» произнесены таким тоном, что король понимает — если он не приедет в Литву, там начнется смута. Он ощущает горечь.

Вот уж, эти литовцы! В своих узких и недальновидных расчетах они, не умеющие объединиться, снова натворят глупостей и действительно не сумеют использовать благоприятную ситуацию.… В тиши своих замков они сплетают хитроумные планы, распаляют воображение мыслью о своем величии, а когда начинают действовать, выясняется, что все их расчеты построены на песке. Они терпят поражение и снова разбегаются по углам, чтобы жаловаться на судьбу и обвинять другу друга в неудачах…

— Вы сами сказали, — подчеркивает король, — что окончательная победа над крестоносцами, которые принесли Литве так много страданий, была и для вас крайне важным делом. Я должен завершить его. Уже в этом месяце состоится церемония присяги Великого магистра ордена на верность польской короне. Эту присягу приму у него я. Надеюсь, что политическое значение такого акта вам понятно.

— Значит, — подхватывает Ян Кезгайлович таким тоном, словно ловит короля на слове, — мы можем передать Раде, что, закончив дела с орденом, ваше величество незамедлительно прибудет в Литву?

Король улыбается:

— Да, — твердо произносит он. — А чтобы Рада больше не упрекала меня в недостатке внимания к Великому литовскому княжеству, можете добавить, что я твердо намерен провести у вас ближайшие четыре года.

Посланцы облегченно вздыхают и рассыпаются в благодарностях. Им удалось выполнить свою миссию, и они довольны. Последние слова короля предвещают серьезный подход к московскому вопросу, а это сейчас волнует Раду больше всего.

Аудиенция подходит к концу и, пользуясь возникшим настроением общего согласия, Олехно Судимонтович осмеливается спросить:

— Не можете ли вы, ваше величество, указать приблизительную дату прибытия — мы хотели бы достойно подготовиться к встрече нашего государя!

— Почему же «приблизительно»? — отвечает король, — Могу сказать точно — я выеду в Литву ровно через месяц.

Иван Васильевич торжественно жалует грамотой, деньгами и имением Аристотеля Фиорованти, приглашенного из Венеции по рекомендации великой княгини Софьи — у нее, как воспитанницы кардинала Виссариона, было масса полезных знакомых в Риме, Ватикане, Милане и Венеции — и вот этот чужестранец на редкость быстро, научившийся русскому языку, венецианец, католик, с таким невероятным мастерством построил из белого камня главный православный соборный храм в Москве, повторяющий по своим формам знаменитый собор во Владимире, только больше, богаче, величественнее, но это еще что! — он недавно показал великому князю свои пушки (да он, оказывается, и литейщик отменный!) — и это были такие великолепные пушки, что даже скуповатый Иван Васильевич расщедрился и решил пожаловать, как следует.

Церемония подходит к концу, затем должен последовать пир с обильными, изысканными, чисто московскими яствами и очень крепким медом, который, впрочем, Аристотель Фьорованти уже научился употреблять не хуже урожденного московита, так что ему не грозит участь многих иноземцев, которых приходится выносить с обеда в самый его разгар — одним словом, веселье обещает быть славным и приятным.