Сергей Зарубин - Трубка снайпера

– Слушай, начальник, – обратился он к командиру. – Однако зря записал к спасателям. Я стрелять умею, охотиться приходилось.

– Я знаю, что делаю, – нахмурился командир. – Станови­тесь в строй!

Товарищи по взводу сказали, что склады захватили враги, оружия не хватает, что спасать имущество, рыть окопы и траншеи – тоже очень важное и нужное дело. Понял Номоконов, что на войне особо требуется послушание и дисциплина. Вот и теперь безропотно подчинился хирургу, заставившему делать костыли, и все-таки тер­пеливо ждал дня, когда вновь нальется силой тело и можно будет бросить скучное занятие.

Однажды утром встревоженно засуетились люди. Возле гос­питаля стояли санитарные машины, грузовики и подводы. Несли тяжело раненых; по двору, неумело опираясь на новенькие косты­ли, ковыляли ходячие. Слышались глухие раскаты артиллерийско­го боя. У синих озер, куда уходили войска, висели облака пыли.

– Немцы близко, – заглянул в столярку хирург. – Собирайтесь, товарищ санитар, с нами поедете.

– Санитар? – переспросил Номоконов. – Это как?

– При госпитале будете, – сказал хирург. – Сейчас соберите инструмент и – на машину! Долго еще придется лубки и костыли делать. Торопитесь!

– Хорошо, доктор.

Тронулись чуть ли не последними, когда уже прошли через село отступавшие войска. Надолго запомнился Номоконову коман­дир отделения санитаров сержант Попов. В кузове полуторки ко­ренастый человек с большими оттопыренными ушами и бегающи­ми глазами «знакомился» со своим новым подчиненным.

–Эй, папаша! Слышал? Санитаром назначен в мое отделение. Перевязывать умеешь? Жгуты накладывать, кровотечения останав­ливать?

Отрицательно покачал головой Номоконов – нет, не умел он этого делать и не понимал, почему его назначили санитаром.

– Повоюем! – усмехнулся Попов. – Ты вообще что-нибудь по-русски толмачишь?

Номоконов хотел сказать, что придется учиться, раз надо уха­живать за ранеными, но рыжий санитар, сидевший рядом с Попо­вым, очень его обидел: «Команду на обед он понимает». Номоко­нов нахмурился и отвернулся от насмешников. Долго ехали молча. Но вот внезапно остановилась вся колонна. Позади послышалась частая орудийная стрельба, внизу, в долине, взметнулись взрывы, и санитары забеспокоились. Убежал куда-то сержант Попов, вер­нулся, испуганно сказал: «Немцы и по этой дороге прорвались». Захлопали дверцы машин, из кузовов выскакивали люди. А потом Номоконов увидел страшную картину. Из-за поворота, вздымая клубы пыли, вылетел большой серо-зеленый танк и, выстрелив из орудия, врезался в заднюю санитарную машину с красным крес­том. В ней были раненые и больные. Яростно грохоча, танк при­нялся утюжить дорогу. С треском рушились повозки, метались кони, валились на обочину санитарные машины. А на пригорок уже выходили другие танки. Возле Попова, укрывшегося в густом ельнике, собрались шестеро. Сержант тревожно огляделся по сто­ронам, прислушался и со злорадством спросил Номоконова:

– Ага, и ты прибежал? Запыхался? Не хочешь пропадать? Никому не хотелось оказаться в плену, и Номоконов мысленно одобрил решение сержанта Попова уходить на восток. По шоссейной дороге, тяжело лязгая гусеницами, шли танки, шумели автомаши­ны, и санитары все глубже удалялись в лес. На семерых была одна винтовка и подсумок с патронами. Уже далеко впереди слышалась стрельба, и, ориентируясь по этим звукам, сержант повел всех за со­бой. К вечеру неожиданно наткнулись на двух обессилевших людей.

Это были свои: солдат, раненный в голову, и майор с большой рваной раной на боку. Перевязали их, посовещались. Попов при­казал разбиться на группы и выносить раненых. Рыжий санитар и Номоконов подхватили майора на руки, понесли, а сержант с вин­товкой в руке шел впереди и просматривал путь. Тихо продвига­лись по лесу, сменялись, часто останавливались передохнуть. Ско­ро группы разошлись и потеряли друг друга из виду.

Пришлось и Номоконову выбирать путь в лесу. Это было при­вычное дело: тысячи километров исходил он по таежным дебрям с оружием в руках. В раннем детстве – с луком и запасом стрел, по­том со старенькой кремневкой, с отцовским дробовиком. А в шес­тнадцать лет берданку заимел – в Урульге на ярмарке купил. Сотни крестиков, кружочков и точек наставил он на ложе той берданки. Каждый крестик, вырезанный кончиком ножа, – медведь, каждый кружок, выдавленный пустой гильзой, – изюбр или лось, а точки –всякая мелочь, попавшая на мушку. Кабаны, косули, соболи… Так делал отец. Оставлял отметки на оружии и сын. Года за три до вой­ны отобрали у Семена Номоконова берданку, сказали: «Не полага­ется охотникам нарезное оружие»…

Но где время, чтобы спокойно рассказать об этом сержанту с бегающими глазами, вынырнувшему из чащи. Он протягивает вин­товку и презрительно кривит губы:

– Твоя очередь. Просмотришь немца – плохо будет тебе. Возьми винтовку! Наверное, никогда и в руках не держал?

Да, боевая трехлинейная винтовка впервые в руках у Номоко­нова. Бережно принял он ее от сержанта, вздохнул, осторожно раз­двинул ветви, пошел вперед.

Вскоре командир отделения грубо отобрал винтовку, передал рыжему санитару, а тот, когда опять пришел его черед нести ране­ного, швырнул ее на траву. Очень удивило Номоконова такое отно­шение к оружию, но он снова промолчал.

Когда опустились в лес вечерние сумерки, сержант и ры­жий санитар отошли в сторону и опять стали совещаться. Несидел без дела и Номоконов. Он нарыл ножом немного холодной земли, завернул ее в платок и положил майору на лоб. Раненый шевелил воспаленными губами. Ни капли воды не было у санита­ров. Номоконов срезал кору дерева, наскреб целую горсть живицы и выжал сок в рот человеку. Подошел сержант Попов, нагнулся к майору, обыскал его, забрал документы, деньги и строго сказал, что пойдете санитаром разведать местность. И это решение одоб­рил Номоконов: в темноте группа могла совсем неожиданно наткнуться на немцев. Потянулся сержант за винтовкой, заки­нул за плечо, но вдруг снял ее и прислонил к дереву.

– Карауль командира, – сказал он и исчез в зарослях.

Долго ждал Номоконов сержанта и его товарища, много пере­думал в ту тревожную темную ночь. На востоке то затихала, то снова разгоралась беспорядочная стрельба, в небе гудели чьи-то самолеты, слышались глухие разрывы. Раненый бредил. Щемящее чувство тревоги и тоски охватило Номоконова. Берестяной чум на берегу порожистой Урульги видел он, простор забайкальской тайги, скалистые гольцы, светлые струи горных рек. Там еще в юношеские годы бродил он с ружьем по звериным тропам. В свой дом в Нижнем Стане переносился мыслями солдат…

Давно, еще в 1919 году, женился Семен, но словно чья-то же­стокая рука все время забиралась в его маленький чум и уносила счастье. В 1920 году смерть унесла первенца, сына Юру. Потом, только родившись, умерли другие сыновья: Алексей, Александр, Николай. Уже трехлетней скончалась дочь Елена. Шестой ребе­нок, сын Владимир, поборол скарлатину, косившую детей, но сильно похудел, еле двигался. Однажды, вернувшись на стойби­ще, не увидел Семен родного человека, помогавшего собираться на охоту. Какая-то болезнь унесла в могилу его жену. Сын Володька, кем-то привязанный за ногу к койке, грыз старую кость и был очень похож на волчонка.

Потом другая подруга ставила чум и оберегала его слабого сына – Марфа Васильевна. Не захотела молодая красивая жена скитаться по лесным урочищам, жить в одиночестве, вдали от деревень. Уговори­ла мужа осесть на земле, записаться в коммуну, обещала крепких сыновей – помощников в нелегких делах, наследников. Уже не в дымном чуме, а в бревенчатом домике родился сын от второй жены – Прокопием назвали. Опять заглянула в дом охотника знакомая болезнь, а только не поддался ей малыш! Подросли сынишки, ок­репли, пошли в школу. Перед войной опять прибавка в семье полу­чилась. Сын родился – Миша.

Что делает теперь семья, как живет? Володьке шестнадцатый год пошел. Нет, еще не кормилец. Проньке – одиннадцать, а Мишка только-только ползать начал. Как здоровье жены, у которой скоро снова будет ребенок? Есть ли в доме хлеб? Не много выдали перед войной на трудодни.

Ночной мрак был кругом. Напрасно всматривался и прислу­шивался Номоконов – сержант и рыжий санитар не возвращались.

– Люди, – тихо позвал раненый, – вы здесь?

– Здесь, – встрепенулся Номоконов. – Возле тебя.

– Дай руку, – слабым голосом попросил майор. – Где остальные?

– Поглядеть дорогу ушли, – погладил Номоконов руку ране­ного. – Утром дальше двинемся, носилки сделаем.

– Напрасно… Умираю… Откуда ты, чей?

– Номоконов я, свой…

–Запомни. Документы возьмешь… Партийный билет, адрес… Домой напиши. Стояли до конца, раненым из боя вынесли… Дочке моей расскажи. Сделаешь?

– Все выполню, командир. Чего загоревал? Со мной не про­падешь.

– Нет, товарищ, все кончено… – Раненый снова бредил и метался. Временами возвращалось к нему сознание, и тогда он скрипел зубами.