Житие маррана - Маркос Агинис
— Веди себя как мужчина, марран вонючий?
Диего затих. Стражники опустили его на землю. Юноша встал, откинул со лба волосы и одернул рваную рубаху.
— Подойди, — приказал брат Бартоломе, восседавший на стуле.
Диего огляделся, медленно шагнул вперед. И тут произошло нечто невероятное: он молнией метнулся на одного из фамильяров, толкнул его на капитана Вальдеса, изо всей силы лягнул стражника и выбежал вон. Вскочил на коня и был таков. Солдаты кинулись вдогонку, но поздно: на улице только пыль клубилась. Они бестолково заметались в поисках своих лошадей и ринулись в погоню. Топот копыт мешался с яростными проклятиями. «Этот змееныш мне за все заплатит!» — ревел капитан.
Брат Бартоломе, пылая праведным гневом, покинул дом; за ним потянулись и все остальные. Альдонса без сил повалилась на стул, где еще недавно сидел монах. А Франсиско, убедившись, что его никто не видит, выскользнул на задний двор и спрятался в своем тайном убежище. Он растянулся на влажной земле и подумал: «Брат сможет укрыться здесь, если вернется». Его воображению рисовалась такая картина: Диего прискачет на бойню, затеряется среди повозок, мулов и рабов и незаметно пересядет на другую лошадь. Преследователи увидят коня без всадника, решат, что беглец удирает на своих двоих, и станут искать его в смрадных загонах, станут от злости лупить забойщиков и бегать, оскальзываясь в липких красных лужах. А брат тем временем будет уже далеко, на дороге в Буэнос-Айрес.
Перед закатом Каталина собрала немудреный ужин. Франсиско погладил маму по руке: он хотел сказать ей, что все не так страшно, что Диего все-таки сумел удрать и теперь, наверное, мчится к берегу океана. Ночью мальчик никак не мог уснуть, а едва задремал, как тут же и проснулся, разбуженный громким шумом. Снаружи что-то сверкало и гремело. Он выскочил во двор и остолбенел: у колодца стоял грязный и дрожащий Диего, а стражники связывали ему руки. При свете фонарей было видно, что все лицо у несчастного в синяках, рваная рубашка в крови. Юношу пинками погнали в гостиную, а офицер тем временем велел сбегать за братом Бартоломе. Альдонса кинулась было к сыну, но солдат оттолкнул ее, и женщина упала на колени.
Ожидание длилось целую вечность. Альдонса молила, чтобы ей позволили хотя бы дать мальчику напиться. Франсиско, не спросясь, помчался к колодцу, наполнил водой кружку и торопливо протянул брату, но один из фамильяров схватил его за ухо, вырвал кружку из рук и выплеснул воду под ноги пленнику. Послышались тяжелые шаги, и на пороге появился комиссар в сопровождении сонного кота. Фамильяр выпустил ухо дерзкого мальчишки и поспешил к доминиканцу. Брат Бартоломе с надменным видом расположился в пустой гостиной, одернул подол рясы, поправил распятие на груди и велел подвести арестованного. Нотариус поставил на стол чернильницу, достал перо и бумагу.
— Назовитесь.
Юноша пробормотал свое имя.
— Профессия.
Диего вдруг померещилось, будто монах, точно гигантский шар, медленно поднимается в воздух. Преодолевая головокружение, он заморгал.
— Профессия, — повторил комиссар.
— Не знаю…
— Собственность. Каким добром владеешь?
Диего потупился. Как странно звучит это слово — «добро». «Добрый». «Добро и зло». «Мое добро». Ноги у него подкашивались.
Комиссар начал загибать пальцы на левой руке:
— Деньги?
Диего замотал головой.
— Земли? Серебро? Лошади? Мулы? Рабы? Золото?
Нотариус усердно скрипел пером. Пленник, весь обмотанный веревками, качался, как кипарис на ветру.
Брат Бартоломе сжал наперсный крест и поднес его к самому носу арестованного так, что тот вынужден был поднять на него взгляд.
— Ты иудействовал?
Диего вновь замотал головой. Однако такой ответ не удовлетворил комиссара.
— Иудействовал? Отвечай!
— Нет… нет, — голос юноши дрожал. — Я добрый католик, вы сами знаете. Добрый католик.
Брат Бартоломе опустил крест.
— Так или иначе, — проговорил он, подавляя зевоту, — разбираться будет инквизиция. Тебя отправят в Чили, а оттуда в Лиму.
В мертвой тишине послышался только сдавленный стон Альдонсы. Допрос закончился. Нотариус спешно дописал протокол, стражники уволокли связанного Диего. Фамильяры почетным караулом выстроились вокруг комиссара, подняли свои фонари и удалились.
Остаток ночи мать с детьми провели в терзаниях. Наутро старший сын Нуньеса да Сильвы отправится туда, где находился его отец (или останки отца), а брат Бартоломе снова явится в их дом с ордером, чтобы заново описать имущество семьи закоренелых грешников. И заберет последние жалкие лохмотья.
Франсиско смог заснуть только на рассвете. Мысли путались, лишь один вопрос неотступно крутился у него в голове: «Когда придет мой черед?» Недавно ему исполнилось десять лет.
♦ ♦ ♦
Снова все повторяется: шаги, грохот засова, скрип ключа в замке, полоса света на полу. Входят стражники.
— Встать!
Узник ослаб, все тело нестерпимо ломит.
Кандалы снимают. На ржавых браслетах остаются клочки его кожи и гнойные струпья. Запястья и щиколотки вдруг кажутся до странности легкими. Но вокруг пояса тут же затягивается веревка. Длинная, толстая, крепкая.
— На выход!
— Куда меня ведут?
— Вперед, я сказал!
Пошатываясь, он идет к двери. Стражники крепко вцепились в руки пленника: не дают упасть и направляют. Они выходят в коридор. Наконец хоть что-то начало происходить.
25
Они исправно посещали церковь. Альдонса шла медленно, виновато потупившись; дочери поддерживали ее под руки. Франсиско же нетерпеливо сновал вокруг: то шел впереди, как проводник, то трусил сзади, точно собачонка. Соседи сторонились их: от семьи так и веяло скорбью и несчастьем. «Такими же одинокими, наверное, чувствовали себя три Марии, когда распяли Христа, — думал мальчик. — Над Иисусом глумились, как над папой и братом. И
