Шведское огниво - Сергей Зацаринный
– Нет.
– Коротко и ясно.
Эмир был явно доволен. Теперь он вполне мог послать Сундж-Буге, главе рода кунгратов, жалобу на сына, чьи нукеры столь непочтительно вели себя в Богохранимом Сарае, не передавая дело на рассмотрение судей. Угадав мысль эмира, один из яргучи тоже подал голос:
– Этот иудей не может быть обвинен в измене. Он ведь не давал никакой клятвы. К тому же он не монгол.
– Он получил тайное послание! – выкрикнул нукер. – От врагов хана из Венгрии!
– Вот как! – насторожился эмир.
– Это хотя и не измена, но злоумышление против государя, – добавил судья.
– Мне поручили доставить его вместе с этим письмом в ставку хана!
– Это мы уже слышали, – невозмутимо парировал эмир. – Только твои слова пока остаются всего лишь словами. Ты действительно получил письмо из Венгрии? Э-э-э…
– Касриэль, – с готовностью выступил вперед меняла. – Я получаю много писем из разных земель. Такова моя работа. Писем из Венгрии я в последнее время не получал. Было письмо из Праги, но это в Чехии. Оно у меня, и я хоть сейчас могу предоставить его. В нем нет ничего предосудительного – обычное заемное письмо.
– Твои заверения могут оказаться такими же пустыми, как и речи этого нукера! – сердито заявил старый яргучи.
– Давайте уже что-нибудь решать! – призвал эмир.
– Что мы можем решить? Мы имеем одно голословное заявление против другого. Можно постановить провести расследование. По заявлению этого юноши. Но это не дело суда.
– Вы можете изъять все бумаги в моей конторе и просмотреть их, – предложил меняла. – Коли этот достойный юноша утверждает, что в них есть какое-то злоумышление.
– Так и поступим, – согласился эмир. – Пусть битакчи отправляются с тобой и привезут все бумаги.
– А на время расследования этот меняла должен находиться под стражей! – потребовал посланец Могул-Буги. – Пусть охрана не спускает с него глаз. Кто будет виноват, если он сбежит? Или уничтожит улики?
Виноватым быть не хотелось никому. Касриэль с писцами и стражниками покинули суд.
– Может быть, ты хочешь сказать что-нибудь в защиту единоверца? – вспомнил один из судей про почтенного Соломона, терпеливо томившегося на скамье у стены.
Тот проворно вскочил и вышел на середину. По комнате распространился запах благовоний. Соломон смиренно склонил голову, увенчанную прекрасной желтой чалмой, какие носили евреи еще в Багдаде халифов, и строго вымолвил:
– Мне нечего сказать по этому делу. Я здесь совсем по иной причине.
Изумлению наиба не было границ. Неужели хитрая лиса Соломон пошел на попятную и отступился от менялы?
– Мое дело касается вопросов веры, – между тем продолжал тот. – Точнее сказать… – Он выдержал паузу и возвысил голос. – Оскорбления веры! Ведь именно с этим вопросом люди должны идти в суд, который разбирает дела по Ясе великого Чингисхана. Тем более что наш обидчик здесь! – Соломон сделал шаг вперед, полуобернулся и величественно вскинул руку в направлении нукера Могул-Буги. – Этот человек вчера вооруженным явился со своими товарищами в нашу синагогу, где мы молились по случаю наступления нового года. Прервал наш праздник, оскорбил наших прихожан. Мы просим защиты у дивана и эмира!
Нукер вспыхнул, бросился к Соломону и тут же встал как вкопанный, словно натолкнувшись на грозный голос одного из яргучи:
– Остановись, несчастный! Или ты умрешь прямо сейчас! Если ты не понял, то я поясню: тебя обвиняют в святотатстве! – В суде повисла тяжелая, как ртуть, тишина. – Мы слушаем твои оправдания. Помни, каждое твое слово сейчас весит, как каменная глыба, а вот твоя жизнь – легче воробьиного перышка.
– К тому же ты обманул нас, – печально добавил эмир. – Оказывается, ты не обратился с просьбой к моему наибу, а самовольно схватил человека без всякого закона.
Он был прекрасно осведомлен Златом о подробностях дела, но счел приличествующим именно сейчас проявить рвение к правосудию. Раз уж представилась возможность щелкнуть по носу молодого да раннего Могул-Бугу. Ведь сам эмир оказывался вообще в стороне. Евреи пожаловались – суд вынес решение.
Дело принимало нешуточный оборот. За святотатство по Ясе – смерть. Яргучи не могли не понимать, что наживут в лице Могул-Буги смертельного врага. Его сестра – любимая жена Узбека. Та самая ночная кукушка, что перекукует любую дневную. За ним – могущественный род кунгратов.
Между тем молоденький нукер испугался не на шутку:
– Я не знал! Не знал, что это молельный дом! Клянусь! Откуда мне знать? Церковь вон сразу видно – крест. Мечеть тоже легко отличить.
– Это способно лишь смягчить твою вину, но не снять ее.
Неожиданно за юношу вступился один из судей:
– Не всякое место, где люди молятся, можно считать храмом. В свое время хан Угедей не причислял к ним еврейские синагоги! Скажи, почтенный, можно вашу молельную считать храмом?
Соломон замялся. Но его неожиданно поддержал Бадр-ад Дин:
– Какая разница: храм – не храм! Людям помешали справлять их обряды, вторгшись на молитвенное собрание. А что он не знал, так это его вина. Мог бы и поинтересоваться.
Вмешательство мусульманского кади судьям было совсем не по душе. Он явно лез не в свои дела. Однако связываться с мусульманами тоже никому не хотелось. Как-никак сам Узбек объявил себя султаном, защитником их веры. Поди поперечь. На всякий случай спросили обвиняемого:
– Ты мусульманин?
Тот после недолгого колебания подтвердил. Тогда спросили Бадр-ад Дина:
– По вашей вере его поступок предосудителен?
Кади поскреб затылок и подтвердил:
– Если бы почтенный Соломон обратился с жалобой ко мне, я бы присудил этому юноше штраф.
– Юноше не повезло, что Соломон не поступил именно так, – прервал прения эмир. – Сейчас это дело слушает диван-яргу, который руководствуется Ясой.
В зале снова повисла тишина. Все посмотрели на нукера с жалостью.
– По Ясе приговор может быть только один, – подал голос старший яргучи.
– Похоже, этот юноша действительно совершил свой скверный поступок по неразумению, – неожиданно объявил Соломон. – Он так молод и усерден не в меру. Если он раскаивается, я готов отозвать жалобу и примириться.
– Мы ждем твоего слова, отрок! – Яргучи явно умышленно обратился к подсудимому как к совсем несмышленому мальчику. – Кстати, назови свое имя.
– Сулейман, – буркнул тот, покосившись на Бадр-ад Дина.
– Так мы с тобой, оказывается, тезки! – всплеснул руками иудей. И, не дожидаясь ответа, воскликнул: – Прощаю! Прощаю! Прошу суд прекратить дело по примирению сторон. Надеюсь, плату дивану за беспокойство Сулейман не откажется выплатить? Пусть яргучи назовут ее размер.
– Пять сумов.
– У тебя есть деньги? – участливо повернулся Соломон к растерявшемуся нукеру. – Я одолжу.
Эмир уже едва сдерживал смех. Всем было понятно, что незадачливый посланец Могул-Буги по меньшей мере
