Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
— Рана плохая, — проворчал Анпе, тщательно шоркая хозяйскую спину.
— Как госпожа? — не слушая его, спросил Соджун.
Анпё вздохнул.
— Вы уже все знаете от няни, она все верно сказала. Чжонку за нее заступался, но только, чем больше он заступался, тем хуже становилось Елень.
Соджун хотел было поправить, что она не просто Елень, а госпожа, но промолчал. Он опрокинул на себя лохань воды, смывая пену. Отправил Анпё, и залез в купель.
Горячая вода расслабила измученное тело, но в голове не прояснилось. Как выйти из сложившейся ситуации, Соджун не знал. Рану дергало — рукой не пошевелить. Капитан попытался повернуть руку, чтоб рассмотреть все как следует — не получилось.
«Пес с ней»,— вяло подумал он и откинул голову назад.
Сколько он так просидел, неизвестно. Хлопнула дверь. Соджун повернулся и увидел радостного сына. Улыбнулся и полез из купели. Мальчик бросился помогать.
— Вымокнешь, — проворчал отец, но тому было все равно.
— Не страшно, — ответил счастливый подросток. — Ого, вы ранены! Больно?
— Не страшно.
Чжонку помогал, а Соджун будто впервые видел сына. Подросток был ему по подбородок, еще пара лет — и он догонит отца. Он что-то говорил и говорил, но капитан не вслушивался, только улыбался. Так уж случилось, что они с сыном стали близки благодаря знакомству с семьей чиновника Пак Шиу… От семьи, правда, осталась горсть.
Они вышли из купельной в тот самый момент, когда в раскрытые ворота въехала телега. Человека, впряженного в нее, в наступающих сумерках было не узнать. Он шел, тяжело ступая, с натугой, держась обеими руками за лямки, перекинутыми через шею и плечи. Сзади телегу толкали трое. Соджун обмер, увидев это. Чжонку смолк у его плеча. Ворота со крипом закрывались, а процессия повернула в хозяйственную часть двора. Они были так увлечены своим делом, что не заметили хозяев.
Соджун дернулся за ними, но Чжонку перехватил его, нечаянно зацепив больную руку. От боли, ударившей по нервам, капитан на мгновение ослеп и оглох. Его качнуло, перепуганный Чжонку поддержал. Когда же сознание прояснилось, он шагнул было вслед за телегой, но сын остановил, загородив собой путь.
— Нет, отец, будет только хуже, — прошептал подросток и глазами показал на женскую половину дома.
Соджун оглянулся, и в то же мгновение закрылась створка окна, спрятав любопытную красавицу. У капитана от бешенства потемнело в глазах. И тут его сознание ожгла мысль: а ведь все просто! Он понял, что нужно сделать в первую очередь. Осознал и улыбнулся — от такой улыбки у Чжонку подкашивались ноги. Вот и сейчас он вглядывался в лицо отца и …боялся.
— Отец, — позвал ребенок неуверенно.
Тот посмотрел на сына, глаза блестели.
— Иди в мои покои, я сейчас подойду, — сказав это, он бодрым шагом пошел к женской половине дома, сбросил обувь на крыльцо и, не стучась, вошел в комнату Микён.
Не обращая внимания на девушку, он схватил ее за руку, сдернул с подушек и потащил за собой. Кисэн, не ожидавшая ничего подобного, не успевая за господином, наступила на собственную юбку и упала к ногам Соджуна. Тот глянул на красивую склоненную головку и присел. Он был так зол, что едва контролировал себя. Приподнял за подбородок прекрасное лицо, заглянул в чудесные глаза, которые сейчас переполняла злость, и улыбнулся.
— Микён, сколько тебе лет? — спросил он тихо.
Девушка отвела его руку и встала. Мужчина поднялся следом.
— Ваше поведение…
— Я спросил, сколько тебе лет?
— Двадцать шесть.
— Моему отцу почти семьдесят. Сколько ему еще осталось — неведомо. А вот что будет с тобой, я могу сказать. Ты никогда не сможешь стать полноправной хозяйкой этого дома. Никогда. Он уже в том возрасте, что не сможет оставить наследника, а значит уйдешь в том, в чем пришла. Сможешь прожить?
Девушка молчала.
— Я знаю, что ты рассказываешь ему о том, что происходит в его отсутствие. Я даже знаю, что больше всего его интересую я и госпожа Елень.
Кисэн фыркнула:
— Какая госпожа? Она рабыня!
Соджун замахнулся. Девушка вскрикнула, закрыла лицо руками и от неожиданности даже села на пол. Капитан усмехнулся и опустил руку. Девушка спустя мгновение глянула на него мельком и разозлилась еще больше, в ее глазах мгновенно вскипели слезы.
— Даже если на тыкве нарисовать полоски, она от этого арбузом не станет, — припечатал Соджун. — Хоть тебя и нарядили в шелковые одежды, ведешь ты себя, как продажная девка. А Елень даже в застиранном платье рабыни — госпожа. Она не отведет взгляд и не прикроется руками, даже если ее хотят ударить. А я ведь могу сделать все куда проще. Мой отец застанет тебя в моей постели. Я ему скажу, что ты меня соблазнила.
— Да я…
Молодой господин улыбнулся и наклонился к девушке.
— А кому он поверит: мне, своему единственному сыну, или шлюхе?
— Чего… чего вы хотите? — помолчав, спросила Микён.
Соджун посмотрел на нее. Девушка встретилась с ним глазами и замерла. Эти глаза больше не издевались, не смеялись, они были настолько переполнены болью, что она, продажная девка, видела эту боль, обернувшую сильное сердце, почти раздавив его. И этой боли было так много!
— Мне не нужно от тебя ничего, — проговорил устало мужчина, — просто не доноси на нее. Говори, что день, как день, ничего особенного. Они работали, ты тренировалась, я не показывался во дворе — вот и все. Обещаю, я тебя отблагодарю. Ты не только сможешь забрать все, что тебе подарил отец, но я поспособствую тому, чтобы ты потом не стала продавать себя за миску супа. Это выгодно для обоих. Представь, что мы, как те бездомные котята, которых ты втихаря прикармливала в Бёнгване.
Девушка вспыхнула и покраснела.
— Господин…
— Будь союзником, а не врагом, — проговорил Соджун. Микён кивнула. — Ты хорошая артистка. Притворяйся при отце — будь собой без него. Я в долгу не останусь. Ну?
Девушка подняла на него свое прекрасное лицо и кивнула.
— Я согласна.
Соджун улыбнулся и вышел из покоев.
[1]Каягы́м(кор. 가야금) —
