Арнольд Цвейг - Воспитание под Верденом

— Люди совсем обезумели, — задыхаясь, говорит Зиммердинг, — они не хотят оставаться здесь. Ведь они — безоружные ландштурмисты, а не фронтовики, что им здесь делать?

— Вовсе не так глупо, — говорит, вполголоса Нигль. Когда ом замечает Зюсмана с шахтерской лампой в руках, его неподвижный взгляд загорается яростью. К сожалению, строгая выправка и официальное обращение сапера не дают ему повода придраться.

— Людей пришлось будить, — приказывает он передать лейтенанту, — кое-кто свалился с нар, есть ушибы, вывихи рук и, конечно, случаи нервного потрясения. И надо же было этому проклятому снаряду попасть в каземат!

Зюсман творит убежденно, обращаясь больше к солдатам: выстрелы метили в башню Б, она и получила их. А что бетон выдержал это страшное попадание — лучшее доказательство прочности сводов. Ведь это была пушка нового типа, тоже 42-сантиметровая.

Зюсман даже и не подозревает, как близка его импровизация к действительности. Пусть товарищи, бога ради, не теряют присутствия духа, пусть спокойно разойдутся по казематам и улягутся спать. Управление парка не пожалеет дополнительной порции рома к вечернему чаю, чтобы вонаградить их за испуг.

Жаждущие утешения солдаты тянутся к свету, напряженно вслушиваются. Они знают того маленького сапера, о котором ходят слухи, будто однажды он уже умер. Имя лейтенанта Кройзинга также часто упоминается среди них. Солдаты, подавленные и растерявшиеся, начинают с этого момента чувствовать к унтер-офицеру Зюсману нечто вроде доверия, какое они питали к унтер-офицеру Кройзннгу; тот тоже был небольшого роста и с темными волосами. Поэтому уговоры Зюсмана подействовали. Эти безропотные люди нуждаются только в успокоении, хоть бы в некотором участии к ним, этого достаточно, чтобы примириться со своим положением. Зюсман стоит среди трех врагов, окидывая их быстрым взглядом. О, он очень хорошо понимает, что почва уходит у них из-под ног. Потребовать теперь книгу почтовых отправлений? Нет, это слишком опасная игра. Они могли бы, и не без основания, ответить отказом. Надо сначала отвлечь их мысли. Итак, после обеда.

Он щелкает каблуками, поворачивается кругом и исчезает с Бертином в бесконечном темном туннеле. Электрические провода где-то повреждены.

К концу дня капитан Нигль приказывает фельдфебелю Фейхту явиться к нему в каморку. Там темно, монтеры все еще возятся с проводкой. Фигура капитана, тускло освещаемая стеариновой свечой, отбрасывает на стену бесформенную тень. Он только что проснулся и сидит на кровати. Вечером ему предстоит пройти со своей командой часть пути по полю. На нем бриджи и серые шерстяные чулки, которые жена сама связала ему, на ногах черные ночные туфли с изящно вышитыми цветками эдельвейса.

Фельдфебель стоит, вытянувшись у двери. Капитан усталым голосом просит его запереть за собой дверь, подойти ближе, присесть на скамейку. Фельдфебель Фейхт повинуется, с сочувствием и симпатией поглядывая на начальника. У него тоже тяжело на душе, Фейхт и Нигль — земляки. До войны Людвиг Фейхт, родом из Тутцинга, — он там и женился, — разъезжал, довольный собой и своей работой, в качестве кассира на нарядном катере между озерами Штарепберг и Вюрм. Путешественники из Северной Германии кучами толпились на палубе, восхищаясь красивыми группами старых деревьев, прозрачной водой, чайками, которые серебристыми пятнами мелькали в воздухе. И вот среди них появлялся, в синей морской куртке с золотыми галунами и солидной фуражке, кассир Фейхт. Он объяснял на баварском диалекте, что это вот новый курорт Тутцинг, с большим будущим, а там — Бернрид с церковкой, более старинной, чем самые знаменитые церкви Берлина. Он чувствовал себя очень польщенным, когда бестолковые берлинцы или саксонцы называли его «господином капитаном» и задавали неописуемо глупые вопросы: не искусственный ли остров роз в Тутцинге? Мет ли па этом острове замка короля Людвига?

Фейхт любил эту жизнь в летнее время па большом озере, его красное широкое лицо всегда дышало довольством. В Тутцинге у пего двое маленьких ребят и жена Тереза, которая в его отсутствие совершенно самостоятельно ведет дело — бакалейно-гастрономическую лавку; клиентами ее. являются многочисленные посетители курорта, нахлынувшие в местечко. Как раз теперь в Тутцинге большой наплыв гостей; изголодавшиеся пруссаки с радостью приезжают сюда откормиться на баварском молоке, галушках и копченостях и спустить денежки, новые коричневые или голубые двадцатимарковые бумажки, Да, до сих пор Людвиг Фейхт был доволен своей судьбой, Даже перевод и Дуомон он принял сдержанно, как человек, с которым иг может приключиться ничего плохого. По с сегодняшнего дня, после этих двух попаданий, его настроение резко меняется. Французы сумели сразу пристреляться к форту; благодаря чертовской осведомленности мм понадобилось для этого всего лишь два снаряда-так разъяснил артиллерист из броневой башни, и — по совершенно сразило его. Вернуться домой невредимым, с солидными сбережениями — такова была его заветная цель. Теперь все рушится.

Фейхт! — говорит капитан непривычно приглушенным голосом на языке их общей родины, верхнебаварского горного края. Ответьте мне на мои вопросы не по служебному, не по военному, а просто как земляк, не правда ли? Ответьте как человек, который вместе с другими попал в жестокую переделку, как ответил бы тутцингинец вейльгеймерцу, если бы у них был спор с каким-нибудь нюрнбержцем. Ответьте мне, как если бы мы сидели вдвоем в охотничьем домике где-нибудь над Бенедиктинской стеной, а утром пришел бы гнусный нюрнбержец, какой-нибудь мерзавец франк, и стал бы приставать к нам.

Коренастый Фейхт сидит, наклонясь вперед, локтями он уперся в колени. Так вот оно что! Вот что занесло его под эти жуткие, отвратительные своды! Он всегда издевался над попами и церковью, без всякого зазрения совести надувал пароходное общество — деньги были для него дороже всего на свете. Но к имуществу убитого не следовало прикасаться: от этого все и пошло.

— Господин капитан, — говорит он хрипло, — я уже знаю, о чем идет речь.

Ясно, что его земляк понимает положение, ведь разумом его бог не обидел. Кто бы мог подумать, что у этого теленка, унтер-офицера Кройзинга, дьявол — брат? Да, у этого есть хватка, он упорен, напролом идет к цели, и эта цель — уничтожить нас.

— Да! — восклицает Фейхт, размахивая правой рукой, чего он, как фельдфебель, понимающий приличия, никогда не сделал бы при других обстоятельствах. Лейтенант Кройзинг сразу же произвел на него впечатление рака, который перегрызет карандаш, кем-то воткнутый, шутки ради, в его клешню. Выход один: пожертвовать карандашом или швырнуть рака в кипяток.

— В том-то и дело, Фейхт, что мы не в состоянии швырнуть рака в кипяток. Но, может быть, этот долговязый дьявол сам попадет туда, когда будет на фронте орудовать своими минометами. Может быть, удастся даже поспособствовать этому, например осветить его карманным фонарем, когда мы все вместе очутимся на передовой позиции, — особенно если мы окажемся в укрытии, а он — снаружи. По пока эго невыполнимо, придется отдать ему карандаш. Есть ли у вас список вещей?

— Да, список есть.

— Известно ли вам, где находятся вещи?

Фейхт, не краснея, быстро отвечает: да, ему это известно.

— Что касается его стишков, — говорит капитан Нигль, — они, наверно, еще валяются у меня среди бумажного хлама. Я собору все, запакую и положу на свою кровать. Пока пас но будет, соорудите приличный пакет, вложите все до ниточки, дорогой земляк! Высчитайте жалованье по день смерти, до последнего пфеннига. Сохранилась ли еще подпись командира роты на акте о принятии имущества? — Фейхт кивает головой. — Сегодня ночью посылка должна быть в комнате у господина лейтенанта Кройзинга. Если у него будут вопросы, уж я найду что сказать. Нельзя обнажать перед ним уязвимые места. Фейхт, — продолжает он задумчиво, глядя маленькими

глазками на коренастого подчиненного, — пока что мы более слабая партия в игре, но только пока. А теперь прощайте, друг мой. Скажите Димпфлингеру, чтобы он приготовил мне хороший кусок мяса, хотя бы консервного. Мне надо набраться сил. Еще увидим, кто будет смеяться по-следним! С нескрываемой симпатией Фейхт смотрит на капитана, который сидит на краю кровати в ночных туфлях и синем вязаном жилете с пуговицами из оленьего рога. Вот что земляк! Такой не выдаст своего человека рассвирепевшему нюрнбержцу, этому сухопарому тряпичнику. Стоя и глядя на начальника сверху вниз, он сочувственно

отвечает:

Ладно уж, все будет в порядке, земляк, хоть и придется поломать голову над этим делом. Кто доверится казначею из Вейльгейма, тот может чувствовать себя как у Христа за пазухой. И когда мы, наконец, благополучно вернемся домой, то Фейхт уж будет знать, кого и как от-благодарить.