Роберт Юнг - Лучи из пепла.

— О'кэй, о'кэй… уходи скорее домой.

Я обернулся. Позади меня стояли оба Джонни. С радостным изумлением я заметил, что их лица не выражали злобы.

— А теперь, Кадзуо-сан, предоставь нам остальное. Мы все уладим. Если ты останешься, будет гораздо сложнее.

Конечно, удирать — это трусость! Но все были так взволнованы и встревожены. Я решил пойти домой.

Я тотчас же рассказал родителям обо всем случившемся.

— Если я действительно убил Никсона, военная полиция уже поставлена на ноги, чтобы арестовать меня, — заметил я.

Когда я кончил свой рассказ, мать громко заплакала; ее слезы капали на пол. Отец был бледен. Он вперил взгляд в угол комнаты…

— Перестань плакать! — резко приказал он матери. Отец делал вид, будто он вовсе не встревожен, в действительности, однако, это было не так.

— Кадзуо, — начал он, — ты один во всем виноват, и ты за все отвечаешь… Ты сейчас же должен явиться в свою фирму, поговорить с директорами и принять решение.

Я встал. Я слышал, как у нашего дома остановилась машина. «Это они», — подумал я.

Я сразу же вышел. На улице стояли оба Джонни, переводчик и один из директоров фирмы. Военной полиции не было видно.

— Коннити-ва, — сказал Джонни номер один и подмигнул мне… Тяжелое, давящее чувство, которое я испытывал, сразу исчезло: после подмигивания Джонни его словно ветром сдуло.

Переводчик сказал, что Никсон жив. Правда, его левая щека разодрана острым краем лопаты, щеку придется зашивать. Никсон рассвирепел и все время орет: «Jap! Jap!» («Япошка! Япошка!») Явиться завтра на работу мне будет опасно. Чтобы избавить фирму от неприятностей, лучше всего вообще подать заявление об уходе. Никсона из-за его грубости очень не любят собственные товарищи. Оба Джонни отчитали его и настояли на том, чтобы он не трезвонил повсюду о случившемся. Ко всему этому директор добавил еще несколько слов: — Сегодняшний инцидент нас удивил. Но мы вас не упрекаем. Вы показали, что у нас, японцев, тоже есть чувство собственного достоинства. Благодаря стараниям двух австралийских солдат это происшествие, к счастью, не получит огласки.

Я сейчас же написал заявление об уходе. Отец с матерью очень обрадовались, услышав, что дело будет улажено, если я уволюсь. Они без конца благодарили обоих Джонни.

Так я в третий раз потерял работу».

ДЕВУШКА С ПАЛОЧКОЙ

Итиро рассказывает:

«Прежде чем девушка входила в класс, мы уже слышали, что она идет. «Тук, тук, тук», — выстукивала палка, ударясь о цементный пол домика Куонсет, в котором помещалась «Школа иностранных языков Хиросимы» и три раза в неделю проходили занятия по английскому языку для начинающих. Фудзита, бывший матрос-смертник, толкал меня в бок.

— Внимание! Идет твоя «девушка с палочкой». Итиро уже издалека слышал стук палки по камням. С притворным равнодушием он смотрел в одну точку. Он надеялся, что девушка сядет в переднем ряду и тогда целый час ее толстые косы будут у него перед глазами! Он уже не жалел о том, что Фудзита, который, как и он сам, работал монтером на электростанции в Сака, уговорил его записаться на курсы английского языка. Итиро уступил настояниям товарища только потому, что ему очень хотелось заполнить чем-нибудь свой досуг и забыть об исчезновении друзей из «Замка подсолнечника». Но, войдя в первый раз в помещение школы и увидев крест над входом, он чуть было не повернул обратно. Неужели он добровольно полезет в сети, расставленные христианами? Ведь именно христиане в солдатской форме сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки.

Так рассуждали тогда многие в Хиросиме. Тем не менее именно в первые послевоенные годы христианские миссии в Японии, как протестантские, так и католические, пользовались большим успехом. Их школы и мероприятия по оказанию помощи населению привлекали японцев, которые использовали возможность учиться за небольшую плату, а то и вовсе бесплатно. Некоторые преследовали еще более конкретные цели. Зная, что церковные организации часто раздают деньги или вещи, они надеялись, что ученикам христианских школ, а тем более новообращенным «христианам» будет оказываться предпочтение. Крайние националисты и военные преступники, разыскиваемые оккупационными властями, охотно прятались у христианских священников. Так, например, капитану Кусуда, военному летчику, участвовавшему в нападении на Пирл-Харбор, удалось под вымышленным именем на время устроиться помощником известного протестантского священника в Хиросиме.

Итиро отнюдь не. хотел походить на тех своих сограждан, которые, стараясь быть «больше американцами, чем сами американцы», подражали победителям в языке, одежде и манерах. С другой стороны, ему не нравилось, что японцы осыпают своих противников-христиан грубыми насмешками, не нравилось, что вслед христианам издевательски кричат: «Аминь, аминь!», что над ними смеются только из-за их веры. Из недовольства недовольными Итиро в конце концов записался в христианскую школу иностранных языков. Он решил, что невредно побывать и там.

С тех пор как появилась «девушка с палочкой», Кава-мото аккуратно посещал вечерние курсы. Однако он не смел заговорить с ней. Украдкой он клал английский журнал на парту молодой девушки в надежде, что она заберет журнал домой и найдет вложенную между страницами записочку с анонимным приветом. Это было единственное, на что решался Итиро.

Как-то после урока Итиро остался сидеть, делая вид, будто ему надо еще что-то записать. На самом деле он наблюдал за тем, возьмет ли девушка журнал. И действительно «она» начала листать журнал и нашла записочку, в которой было сказано: «Журнал больше не нужен. Берите его смело!» «Ну что ж, значит, удалось», — подумал Кавамото и побежал вслед за Фудзитой, с которым он каждый вечер возвращался в Сака.

— Знаешь ли ты хоть, как ее зовут? — спросил бывший участник операций «Токкотай» (операций смертников). По его мнению, операция «Девушка с палочкой» развивалась слишком медленно.

— Понятия не имею. Ведь учитель никогда не называет нас по имени.

— Но ведь она приходит на каждый урок. Разве трудно заговорить с ней?

— Когда идет дождь, она не приходит, — поправил товарища Кавамото. — Вероятно, из-за больной ноги. В такие вечера я сам не свой. Давай лучше называть ее «Гэта-сан» («девушка в деревянных сандалиях»). Деревянные сандалии тоже стучат.

— Зачем менять ей имя?

— «Девушка с палочкой» плохо звучит. Ведь неизвестно, что с ней, бедняжкой, случилось.

— Этого я не знаю. Зато я знаю, что ты в нее влюблен, — заметил Фудзита и, чтобы насмешить товарища, округлил свои и без того круглые черные глаза.

— Вздор! — сказал Кавамото. — Я вообще не интересуюсь девушками.

До того как с двенадцатилетней Токиэ Уэмацу случилось несчастье, она собиралась стать танцовщицей. Учительницы, обучавшие Токиэ классическим японским танцам, были очарованы ее красотой, грацией и выдержкой. По случаю приезда члена императорской фамилии принца Такэмацу, который в 1943 году должен был принимать в Хиросиме парад войск и «патриотической молодежи», девочка получила в подарок от своих родителей новые спортивные туфли на резиновой подошве. Незадолго до начала парада она вспомнила, что оставила что-то в классе. Токиэ помчалась на второй этаж, но поскользнулась на лестнице. Ее привезли домой со сложным переломом бедра.

Отец Токиэ — кузнец, значительно расширивший во время войны свою кузницу, — истратил на лечение дочери целое состояние. Когда за одну из многочисленных мучительных операций, которым подвергалась дочь, ему пришлось заплатить тысячу иен, все соседи сбежались, чтобы взглянуть на тысячеиеновую бумажку и пощупать ее. Таких денег они еще никогда не видели.

Однако ни молитвы, ни добровольные посты семьи Уэмацу (одна из сестер поклялась не пить чаю до выздоровления Токиэ) не помогали девочке. Только один приехавший издалека профессор нашел в конце концов способ лечения, обещавший молодой девушке полное исцеление. Правда, ей пришлось бы еще много месяцев носить гипсовый «корсет» от груди до пальцев ног.

Токиэ уже делала первые осторожные шаги, как вдруг недалеко от ее дома засверкала «великая молния». Еще не понимая, что произошло, девочка услышала такой шум, «словно закричали тысячи, десятки тысяч людей».

— Казалось, — рассказывает Токиэ, — что обрушился горный хребет. У упала в саду. «Опять будет перелом кости!» — это было последнее, что я успела подумать.

Предчувствия Токиэ, к несчастью, оправдались. Новый двойной перелом бедра уничтожил надежду на окончательное выздоровление. В те августовские дни 1945 года немногие уцелевшие врачи были перегружены лечением более тяжелых увечий, чем перелом бедра. С помощью одной из своих сестер Токиэ начала лечиться собственными средствами. В конце концов она добилась того, что рана закрылась, гной перестал выделяться и кости начали срастаться, но срастались они неправильно. На всю жизнь Токиэ осталась калекой. Под впечатлением этого она писала в своем дневнике: «Мне теперь четырнадцать лет. Конечно, я не знаю, сколько проживу на свете, но я бы охотно перепрыгнула через счастливый семнадцати-восемнадцатилетний возраст, чтобы сразу превратиться в почтенную пожилую даму лет шестидесяти».