Джей Уильямс - Пламя грядущего
– Что ты имеешь в виду?
– Да то, что Генрих принес вассальную клятву королю Франции Людовику как властелин Аквитании и Пуату, когда принцы были еще детьми, понимаешь? Позже он заставил принцев присягнуть Франции, дабы утвердить право на свои владения: юного Гарри – на Бретань и Анжу, Ричарда, которому было лет двенадцать, – на Аквитанию и Пуату. Ну а в результате это, конечно, выглядело так, словно существовало два герцога Аквитанских – Ричард и его отец. Точно так же, как Алиенор и юному Гарри казалось, будто в Англии правят два короля. Во Франции считали его сыновей истинными вассалами, но Генрих полагал, что вассалом был он, и всем было понятно, что сыновья лишь в будущем унаследуют его земли. Это привело к ужасающей неразберихе. Ричарду пришлось ходить по жердочке, выбирая между преданностью отцу и клятвой верности французскому королю. Вот почему он был вынужден поддерживать обе стороны. Ты слышал историю о том, как Ричард погнался за своим отцом в Ле-Мане, не взяв копье и даже не надев кольчугу? Как ты считаешь, почему он так поступил?
– Я не думал об этом, – сказал Дени.
– Конечно, он хотел показать, что не намерен нападать на своего отца, а только защитить его. Вот почему он намного опередил свой отряд. И Маршал тоже это понял. И он сразил коня под Ричардом. Знаешь ли, он, верно, хорошо повеселился, свалив Ричарда.
– Ясно. Должно быть, Ричарду было страшно тяжело метаться между двух огней, – задумчиво промолвил Дени.
– До самого конца он изо всех сил старался удовлетворить обе стороны, – заметил Хью. – Он попытался примирить их в Жизоре как раз накануне смерти Генриха. Когда-нибудь он станет прекрасным королем, – продолжал он и подчеркивал значимость своих слов, наставляя синяки на бедре своего собеседника. – Ему предстоит многому научиться. Но у меня даже в мыслях не было, что он скверный воин. Возможно, его осеняют кое-какие глупые мысли, но он избавится от них.
– Ты хранил верность его отцу, – сказал Дени. – Ты останешься с Ричардом, Хью?
– Я? Я был вассалом его отца, и теперь Ричард – мой сеньор.
– Никаких сомнений на этот счет?
Хью пристально посмотрел на него, и на его красном лице появилось серьезное выражение.
– Ты говоришь глупости, мой друг. В конце концов, надо жить по законам чести.
Эта фраза вызвала отклик в душе Дени. Она эхом звучала в его ушах, пробуждая далекое, смутное воспоминание, но какое именно, он вспомнил, лишь когда лег спать той ночью.
…Они вышли во внутренний двор, отец поднял его и посадил в седло, а затем сам сел на своего коня. Они выехали из замка в сопровождении оруженосца и шести вооруженных воинов. Когда они миновали дамбу, оставив позади реку, Дени расплакался.
– Ты собираешься стать рыцарем? Твои братья не поднимали такого шума. Замолчи и вытри глаза. Люди смотрят на тебя, – проворчал его отец.
– Я не хочу быть рыцарем, – прошептал Дени. Однако он перестал плакать и вытер слезы рукавом…
Это противоречивое чувство глубоко проникло в его душу, завладело им, стало частью его существа, ему нужно было противостоять, но также и подчиняться. «Лучше быть честным вассалом…» Он словно был и сыном Аймона, и самим Аймоном: любимцем своей матери, но еще и плотью от плоти ее. И долг родовой чести, коему она подчинялась, был и у него в крови. Даже если бы он и обрел свободу, к которой стремился, он все равно не избавился бы от ноши, тяжким грузом лежавшей на плечах. Это был камень, прикованный к ноге: долг найти сеньора, за которым он мог бы последовать, необходимость дать вассальную клятву и верно служить кому-то, кто согласится принять его присягу.
«В любом случае, – думал он, беспокойно ворочаясь и пытаясь заснуть, – решать теперь не мне, но Ричарду, поскольку именно он первым отверг меня».
Однако утром направление ветра вновь изменилось. Дени едва успел позавтракать, когда паж пришел позвать его на аудиенцию к королю в Пайпуэлльское аббатство, находившееся на территории поместья. Он обнаружил Ричарда в трапезной, просторном зале с высокими, величественными сводами. Зал был чисто прибран и вымыт, пол устлан свежим камышом. Ричард стоял в глубине зала, указывая рукоятью хлыста для верховой езды, который сжимал в руке, в сторону помоста, где были расставлены скамьи и кресла. Стена позади подмостков была задрапирована полотняными шторами.
– Дорогой Райньер, – воскликнул он, схватив Дени за плечо. – Как я рад тебя видеть! Где ты прятался? Извини, я сейчас освобожусь. Эй, вы! Подвиньте это кресло вперед, ближе к краю помоста. – Он повернулся к своему гофмейстеру, стоявшему рядом, опираясь на отполированный до блеска жезл. – Я хочу, чтобы советник находился справа – он может сесть на складной стул, – а слева будут архиепископы. Поставьте где-нибудь табурет для секретаря канцлера[111]. Проследите, чтобы епископ Даремский сел прямо передо мной на нижней скамье; у меня есть основания для этого. Идем, Дени, побеседуем.
Он увлек Дени к широкой лавке у окна, выходившего на галерею. Они уселись вместе, и Ричард с самой доброжелательной улыбкой сказал:
– Ну-ну, перестань хмуриться – мы не часто виделись в последнее время, и это моя вина. У меня столько дел! А времени так мало. Я дал слово весной встретиться с Филиппом во Франции, и надо позаботиться о тысяче вещей. Ты прощаешь меня, не правда ли?
– Милорд, подданные не властны даровать прощение, – сказал Дени.
Он намеревался держаться холодно, но искренняя сердечность, проявленная Ричардом, растопила лед. Голубые глаза короля смотрели ясно и бесхитростно, и Дени не почувствовал ни капли сомнения в правдивости слов, которые он только что услышал.
– Мне вполне достаточно и того, что вы пожелали увидеть меня сейчас, – добавил он.
– Милорд? – переспросил Ричард, будто бы уязвленный. – Я думал, мы друзья. Ты должен звать меня Блонделом.
– Прилюдно?
– О нет, конечно. Понимаю, что ты имеешь в виду. А теперь скажи мне, ты ни в чем не нуждаешься? У тебя довольно денег?
– Ну, я… – начал Дени.
– Я знаю, как расточительны вы, труверы! – рассмеялся Ричард. – Тебе не нужно искать оправдания. Поэты отличаются сумасбродством, и таковыми они должны быть. Я прослежу, чтобы о тебе позаботились. А ты приготовил для меня новую песнь?
– Пожалуй, у меня была…
– Надеюсь послушать ее за обедом сегодня вечером. – Ричард похлопал Дени по колену. – Ты и Арнаут неплохо поладили меж собой, не так ли? Он необыкновенно одаренный человек. Меня бы не удивило, если бы ты завидовал ему… или ревновал. А теперь ближе к делу. Я велел совету собраться сегодня утром. Его члены прибудут с минуты на минуту. Я хочу, чтобы ты посидел в уголке, скажем, на этой скамейке у окна, понаблюдал и послушал.
– Я, милорд?
– Ты, мой друг.
– Но я ничего не понимаю в…
– Успокойся. Совет будет обсуждать вопрос о том, как пополнить казну. Я предвижу, что мои требования вызовут определенное сопротивление, особенно со стороны некоторых знатных особ, которые вполне могут позволить себе заплатить столько, сколько я попрошу, но которые считают, что это невозможно. Я хочу, чтобы ты внимательно следил за всем происходящим и особенно за теми, кто проявит наибольшее упорство. Мы побеседуем с тобой позже и решим, кто из них заслуживает внимания.
Сердце Дени упало.
– Но, милорд, – возразил он, – если речь идет о том, чтобы послать им вызов… Я хочу сказать, что умею владеть мечом и копьем, но едва ли способен победить…
Ричард уставился на него, а потом разразился громким смехом.
– Мой добрый, славный Дени, – сказал он, – не вызов. Большинство из них – священники. Я хочу, чтобы ты сочинил на них сатирические стихи. В несколько строк, расписав их слабости и недостатки, пару язвительных куплетов, которые можно спеть или пересказать шепотом – трюки подобного рода часто производят большее впечатление, чем самое суровое принуждение, заставляют человека понять, какого дурака он свалял. Этим оружием ты владеешь довольно хорошо, не так ли?
Дени не мог скрыть смущения.
– Да, я справлюсь, – подтвердил он. – Коль скоро удары будут нанесены лишь в метафорическом смысле.
– Вот и хорошо. – Ричард встал на ноги, так как камергер[112] уже спешил к нему, а в дверях началась суматоха, вызванная прибытием членов совета. – Подойди ко мне, когда совет закончится.
Скамьи быстро заполнились. Среди собравшихся в зале были знатные лорды, одетые в роскошные туники и пояса, усыпанные драгоценностями, эрлы Эссекса, Лестера и Страйгла, брат короля граф Джон, верховный судья Англии, Ранульф из Гленвиля и еще несколько человек. Присутствовали там епископы, аббаты и приоры[113] со всей Англии. Одни были убелены сединами и сухопары, другие – дородны и упитанны, третьи казались преисполненными смирения и послушания. Вместе с Ричардом на возвышении расположились его канцлер, Уильям Лонгчемп, который, сгорбившись на маленьком складном стуле, окидывал острым взглядом собравшихся, а также архиепископы Руана, Трира, Дублина и Кентербери. Их облачения были сплошь расшиты золотом и драгоценными камнями. Гофмейстер ударил жезлом об пол, и постепенно установилась тишина.
