Олег Ждан - Государыня и епископ
Порой мужики сопровождения вдруг поднимали пронзительный свист, тогда все выглядывали в окна и видели то зайца, несущегося через дорогу, то семейку легких косуль, то огромного лося, замершего на опушке.
А вообще было скучновато. В полдень Екатерина Алексеевна предложила сыграть в карты, и так провели время до Хославичей. Обед у графа Салтыкова был скорый, хотя наготовлено было празднично много, а чтобы граф не обиделся, Екатерина Алексеевна два раза — до обеда и после — улыбнулась старику, поговорила с ним о красоте нынешней зимы на Смоленщине и пригласила прокатиться с ней до Мстиславля. Однако граф благодарно отказался, был стар для таких скачек. Что касается мужиков сопровождения, их на обед не позвали, для них столы не накрывали, но всем дали по хорошему куску хлеба и говядины.
После обеда государыня и Безбородко, и Браницкую со Скавронской отослала в свои кареты, намереваясь почитать, — везла в карете небольшую дорожную библиотеку — да и подремать: предыдущая ночь оказалась короткой.
«Яко жених из чертога своего!..»
Накануне Родионов приказал пушки выкатить по обе стороны дороги при въезде в город. Наготове должны быть и звонари. Капитан-исправник выставил конный пост у деревни Саприновичи, чтобы знать, когда появится кортеж императрицы.
Пост этот, однако, не послужил: в пятом часу два скорохода из кортежа императрицы прискакали в город, сообщив, что ждать государыню следует самое позднее через час. Сразу же помчались гонцы с факелами зажигать костры вдоль дороги. Еще два скорохода прискакали за полчаса до появления кортежа. И, наконец, показались передовые всадники на холме за рекой.
Андрей Егорович почувствовал, как сильно забилось сердце. Вот он, может быть, самый исторический в его жизни час.
Когда всадники проскакали мимо переднего поста и карета императрицы, запряженная тридцатью лошадями, тоже поднялась на городской холм, по знаку капитан-исправника ударили обе пушки, зазвонили колокола всех храмов, взлетели ракеты фейерверка. Люди — мужики, бабы, служивые люди и шляхта — стояли вдоль всей дороги до самого опочивального дворца.
Карета государыни была огромной, с двумя окнами на каждой стороне, украшенная фамильным вензелем и российским гербом, с бархатным подножием. Сани, на которые ее водрузили, тоже впечатляли: высоко загнутые широкие полозья, подбитые полосами тонкого железа; на облучке в теплом российском армяке с красным кушаком восседал бородатый кучер, два форейтора в треуголках с косой высились на первой паре коней.
Девок своих в новых полушубках и цветных платках Ждан-Пушкин поставил недалеко от входа во дворец, и как только открылась дверь кареты и показалась государыня императрица, по его знаку девки запели-затанцевали. Государыня, по-видимому, не ожидала, приостановилась, заулыбалась, и это еще более вдохновило девок, уж так пели-вертелись, как никогда прежде. И Ждан-Пушкин, конечно, улыбался: попал в цель, удивил, угодил. Наконец государыня удовлетворилась их песнями, обернулась к людям, толпившимся вокруг, помахала им рукой. «Матушка, государыня наша, Екатерина Алексеевна, со счастливым прибытием!..» — слышалось здесь и там. Ей определенно нравилась встреча, и хотя свита, тоже улыбаясь, уже стояла у дверей дворца, предоставляя императрице войти первой, она не торопилась.
Пользуясь паузой, гофмейстер Безбородко сообщил Энгельгарду, а Энгельгард Родионову, что императрица отправится на отдых в девять вечера, а посему костры должны быть к этому времени погашены, всякие песни прекращены. Поднимется она в шесть утра, совершит туалет в течение тридцати минут, примет его, Безбородко, с делами, позавтракает, простится с хозяевами города и людьми, а в девять утра продолжит путь.
Точно в девять!
Накануне приезда императрицы возник вопрос: кому сказать приветственное слово? В какой очередности? Конечно, должны были произнести недлинные речи три архиепископа: Конисский, Богуш-Сестренцевич, Лисовский. Также многие иные, не знаменитые, желали бы поклониться Екатерине Алексеевне, показаться ей на глаза, хотя лично для себя никто не ждал каких-либо благ или наград, кроме, конечно, права гордиться перед современниками и потомками.
— Думаю, первым следует говорить вам, Ваше Святейшество, — обратился Николай Богданович Энгельгард к Георгию Конисскому. — Город Мстиславль в основном православный, царица наша тоже православная… Вы старейший из нас, вам и говорить.
Конисский согласно кивнул. Он очень хотел сказать слово Екатерине. Это будет, конечно, последнее его обращение к ней, поскольку короток срок пребывания на земле человека — и архиепископа, и царицы. Хотел передать и свое, и всего православного люда восхищение и любовь, передать так, чтобы она почувствовала его.
Пришло время думать о главном. Собственно, с самого раннего детства он никогда не забывал об этом, знал, что придет час, менялись только слова, которые хотел произнести на прощание. Сперва едва не со слезами на глазах: «Если Ты бессмертен — сделай бессмертным меня!» Потом — «Спаси, Господи!» Еще позже — «Продли!» То было время несогласия и себялюбия. Но уже давно пришло время смирения. Он давно знал, что скажет, когда придет час: «Спасибо Тебе за жизнь. Прости, что не оправдал надежд».
Вечером он долго молился о завтрашнем дне, благодарил Бога и Матерь Божью за возможность выступить перед царицей, и хотя примерно знал, о чем будет говорить, просил убедительного слова, ясного ума, сильного голоса.
* * *— Оставим астрономам судить, солнце ли около нас ходит, или мы с землею около него обращаемся. Наше солнце около нас ходит! — Голос у него был сильный, несмотря на возраст, а старые глаза сияли, как пятьдесят лет назад, во время пострижения. Он знал, что произнесет хорошую речь, она запомнится и царице, и всем присутствующим. — Исходиши, премудрая монархиня, яко жених исходяй из чертога своего! От края моря Балтийского до края моря Евксинского шествие твое, да тако ни един укрыется благодетельныя теплоты твоея. Тецы убо, о солнце наше, спешно! Тецы исполинскими стопами! — Он не просто приветствовал и славил Екатерину, он прощался, зная, что больше не увидит ее. Не только его, но и ее великая жизнь поворачивала к вечности. Как продлить ее? — К западу только жизни твоей не спеши, ибо воскликнем мы, как Иисус Навин: стой, солнце, и не движися, донеже вся противная намереньям твоим победиши!..»
Закончить речь ему не удалось: слезы брызнули из глаз старика. Повлажнели глаза и у несентиментальной императрицы. С нежностью и доброй улыбкой глядела она, как он утирает глаза большим мятым платком, затем обратила лицо к принцу Карлу де Линю, который с удовольствием исполнял в ее свите роль казначея, и едва заметно кивнула. Де Линь тотчас запустил руку в сундучок, где хранились кошельки для подарков встречающим, положил его на серебряное блюдо и с поклоном протянул архиепископу.
— Тысячу рублей дарит вам милостивая императрица, — на ужасном русском языке произнес он.
Но даже если бы эта фраза прозвучала без всякого акцента, или на латинском, немецком, польском, греческом, древнееврейском, которыми преосвященный Георгий хорошо владел, не знал бы, как поступить. Он отшатнулся в первое мгновение, поскольку никак не ожидал подарка, тем более столь щедрого, и тут же услышал уже настойчивый голос принца де Линя:
— Возьмите, Ваше Преосвященство.
Он взял подарок и стоял, склонив голову, чувствуя, как дурно выглядит с кошельком в руке, но и не решаясь опустить его в карман. А ведь столь щедрый подарок был кстати: всю жизнь он мечтал и копил деньги на свою мечту: построить храм во имя своего небесного покровителя Георгия Победоносца. И вот теперь стоял, вытирал о кошелек внезапно вспотевшие ладони. Выручил Богуш-Сестренцевич.
— Всемилостивейшая государыня Екатерина Алексеевна! Нет в Европе более популярного монарха, нежели Вы, наша Российская императрица! Завидуют нам и немцы, и французы — все, кто знает или хотя бы слышал о Вас. — Легкий польский акцент вызывал у присутствующих особенный интерес и внимание. — Мы гордимся тем, что живем с Вами в одном времени, счастливы тем, что можем лицезреть Вас. Христиане всех конфессий молятся и благословляют Вас. Как много разрешилось проблем по Вашей высочайшей воле. Все мы: православные, католики, униаты ныне спокойно смотрим друг другу в глаза, понимаем, что молимся одному Богу. Будьте же счастливы в великих делах Ваших!
Сказали слово и униатский архиепископ Лисовский, и генеральный викарий иезуитов Ленкевич.
Наконец и обер-комендант, господин Родионов, дождался своей очереди.
— Ваше Императорское Величество! Есть светлые минуты в жизни каждого человека, но есть светлые минуты во всеобщей жизни людей. Вот они, эти минуты, часы и дни. В середине минувшего года пришла благая весть о том, что Вы проедете через наш город. Исполнились наши ожидания: Вы здесь, в древнем городе Мстиславле! Самые далекие потомки наши будут удивляться и радоваться за нас. Судьба благосклонна к нам! Не передать словами, как мы ждали Вас! «Дождемся ли?» — вопрошал и стар и млад. Но минуло томившее всех ожидание: Вы с нами! Как доказать Вам нашу любовь и преданность? Не обильны, быть может, наши закрома, но сильны и богаты чувства. Выразим же, сограждане, свою радость и ликование: ура!
