Энн Райс - Иисус. Дорога в Кану
— И снова говорю вам, порождения ехидны! Вы не спасетесь, говоря себе: отец у нас Авраам. Говорю вам, Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Пока я стою здесь, секира уже лежит при корне дерев. Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь!
Люди, сбившиеся в кучу, смотрели на раввинов и священников, которые ринулись вперед при звуке Иоаннова голоса.
Вдруг заговорил Иасон:
— Но, Иоанн, кто дал тебе право говорить нам это? Все хотят знать ответ на этот вопрос!
Иоанн поднял голову, но, кажется, не узнал Иасона, точно так же, как не узнавал никого вокруг.
— Разве я не сказал вам? Я скажу вам снова. Я «глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему. Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими… и узрит всякая плоть спасение Божие».
Казалось, вся толпа слышит его. Люди плакали, и все больше и больше народу вступало в реку. Иасон и Рувим вошли в воду.
Я видел, как Иаков вышел на берег, его распушенные длинные волосы были мокрыми. Он подхватил Иосифа, и вместе с моей матерью они свели его вниз.
Сборщик податей наблюдал, как спускается к реке старик.
Иоанн сам встретил Иосифа, хотя я опять не заметил по его глазам, чтобы он узнал мужчину и женщину, что стояли перед ним. Они вошли в реку, как входили другие, и Иоанн вылил на их головы воду из раковины.
Толпа приветствовала его криками.
— Но тогда что же нам делать? — на этот раз спросил Шемайя, словно не мог удержаться.
— Разве мне есть нужда говорить тебе? — ответил Иоанн.
Он расправил плечи и снова без малейшего усилия возвысил голос, словно оратор:
— У кого две одежды, тот отдай неимущему; у кого есть пища, делай то же!
— Учитель, но что нам делать? — воскликнул молодой сборщик податей, стоявший рядом со мной.
Люди поворачивали головы, чтобы увидеть, кто задал этот вопрос, идущий из самого сердца.
— Как что? Ничего не требовать более определенного вам, — ответил Иоанн.
Волна одобрения прокатилась по обоим берегам. Сборщик податей склонил голову.
Но вперед выступили царские солдаты.
— А что ты скажешь нам, учитель? — крикнул один из них. — Скажи, что делать нам?
Иоанн взглянул на них, снова сощурившись на солнце.
— Не отнимать денег силой, вот что вам делать. И никогда не обвиняйте никого облыжно и довольствуйтесь своим жалованьем.
И снова люди стали кивать, послышались крики одобрения.
— Говорю вам, идет Сильнейший меня, и лопата Его в Его руке, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу в житницу Свою, а солому сожжет огнем неугасимым.
Многие, кто не сделал этого до сих пор, опускались на колени, но вдруг волнение прошло по толпе. Люди оборачивались, слышались изумленные возгласы.
Вдалеке, справа и выше от меня, на склоне появилась большая группа солдат, и среди них — всем известная фигура, повергавшая людей в молчание по мере приближения к берегу. Солдаты приминали траву перед этим человеком и поддерживали края его длинного багрового одеяния.
То был Ирод Антипа. Вряд ли я когда-нибудь видел его так близко: высокий человек внушительной наружности, с мягким взглядом, удивленно смотрел на человека, крестившего других посреди реки.
— Иоанн бар Захария, — крикнул царь.
И неловкая тишина внезапно опустилась на всех, кто видел его и слышал его голос.
Иоанн поднял голову. Он снова сощурился и поднял руку, чтобы прикрыть глаза от света.
— А что должен делать я? — спросил царь. — Скажи мне. Как я должен покаяться?
Лицо у царя было узкое и серьезное, и в нем не было насмешки, лишь сосредоточенное внимание.
— Оставь жену своего брата, — ответил Иоанн звучным голосом. — Она не твоя жена. Ты же знаешь Закон! Или ты не иудей?
Толпа была потрясена. Солдаты придвинулись ближе к царю, словно в ожидании приказа, однако царь был неподвижен, он смотрел, как Иоанн протянул руки к Иосифу и помог ему подняться из воды.
Сборщик податей двинулся было к моей матери и Иакову, чтобы помочь им. Он сбросил дорогую накидку и оставил ее лежать на земле, словно обычное шерстяное платье, и вдруг опустился на колени перед Иоанном, как делали до него другие.
Иосиф смотрел, как мытарь погрузился в воду с головой и поднялся, вытирая лицо. Капли катились по его умащенным блестящим волосам.
Царь с бесстрастным видом стоял на высоком берегу, а затем, не произнося ни слова, развернулся и исчез за рядами своих солдат. Вся процессия, сверкая наконечниками копий и круглыми щитами, исчезла из виду и растворилась в приближающейся новой толпе паломников.
Десятки мужчин и женщин устремлялись к реке.
Я видел, что Иосиф смотрит на меня, глаза у него были ясные и выражение лица такое же, как всегда.
Я вошел в реку. Миновал Иосифа и мою мать, мытаря, который стоял у локтя Иосифа, поддерживая его из уважения к возрасту, хотя Иаков был рядом.
Я встал перед Иоанном бар Захарией.
Я привык опускать глаза. Почти всю жизнь, под постоянные перешептывания и оскорбления, я редко смотрел людям в глаза, чаще отворачивался и сосредоточивался на работе. Я всегда старался быть незаметным.
Но сейчас другое дело. Это больше не мой обычай. Это в прошлом.
Он стоял, окаменев, и пристально смотрел на меня. Я окинул его взглядом: потрепанное одеяние, спутанные волосы на груди, потемневшая верблюжья шкура, едва прикрывавшая наготу. Я чувствовал, как он впивается в меня глазами.
Он смотрел отстраненно: лучший способ защититься от множества людей, множества взглядов, множества ожиданий.
Но пока мы смотрели друг другу в лицо — он был немного выше, — его взгляд смягчился. Глаза перестали напряженно гореть и смотреть отстраненно. Он тяжело вздохнул.
Послышался звук, похожий на хлопанье крыльев, нежных, но широких, словно голубь встрепенулся в голубятне, силясь взлететь к Небесам.
Иоанн посмотрел вверх, направо, налево, потом снова на меня.
Он не нашел источника звука.
Я обратился к нему на иудейском.
— Иоанн бар Захария, — сказал я.
Его глаза широко открылись.
— Иешуа бар Иосиф, — сказал он.
Сборщик податей весь обратился в зрение и слух. Краем глаза я видел нечеткие силуэты матери и Иосифа. Чувствовал, как все медленно поворачиваются к нам и неловко ковыляют в нашу сторону.
— Это Ты! — прошептал Иоанн. — Ты… Крести меня!
Он протянул раковину, из которой капала вода.
Его ученики, и справа и слева, замерли, бросив свои дела. Те, что поднимались из воды, так и застывали на месте, глядя на нас. В святом человеке произошла какая-то перемена. Что же изменилось?
Я ощущал толпу как живое существо, чье дыхание совпадает с моим.
Я вскинул руки.
— Мы созданы по Его образу и подобию, ты и я. Ведь это плоть? Разве я не человек? Крести меня, как крестил других, сделай это во имя праведности.
Я погрузился в воду. Я ощущал его руку на левом плече. Его пальцы рядом с шеей. Я ничего не видел, ничего не чувствовал, ничего не слышал, кроме прохладной воды, а потом медленно поднялся из нее и встал, ослепленный потоком солнечного света.
Тучи над головой задвигались. Шум хлопающих крыльев заполнил мой слух. Я посмотрел перед собой и увидел на лице Иоанна тень от голубя, взмывающего в небо, а затем и саму птицу, которая поднималась в бескрайнее темно-голубое небо. И услышал шепот громче хлопанья крыльев, словно чьи-то губы коснулись обоих моих ушей. И каким бы тихим и таинственным ни был этот шепот, он показался мне лишь отголоском чего-то.
«Ты Сын Мой Возлюбленный!»
На берегах реки установилась тишина.
Затем послышался шум. Обычный шум. Крики и плач, и еще восклицания — для меня эти звуки были связаны с побиванием камнями Йитры, с толпой, надвигающейся на Авигею. Крики торжествующих молодых людей, непрестанные надрывные возгласы паломников — я слышал вокруг взволнованные голоса, сливающиеся друг с другом, отвечающие друг другу, звучащие все громче и громче, перекрикивающие друг друга.
Я смотрел вверх, в бесконечную синеву, и видел голубя, который забирался все выше и выше. Он превратился в крошечную точку, сверкающую искру в потоке солнечного света.
Я шагнул назад. И едва не потерял равновесие. Я посмотрел на Иосифа. Увидел, что взгляд его серых глаз сосредоточен на мне, увидел слабую улыбку на его губах, и в тот же миг увидел мать, которая стояла рядом с ним, ее лицо, бесстрастное и по-прежнему слегка печальное, и в этой печали была любовь.
— Это Ты! — снова произнес Иоанн бар Захария.
Я не ответил.
Хор голосов разрастался.
Я повернулся и выбрался на противоположный берег, продираясь между тростниками, шагая все быстрее и быстрее. Я остановился и обернулся назад. Снова увидел Иосифа, которого бережно поддерживал обеими руками сборщик податей, глядевший на меня безумным взглядом. Лицо у Иосифа было сосредоточенное и выжидающее, он кивал мне через разделивший нас поток. Я видел братьев, всех своих родных, Шемайю, Авигею, тонкую фигурку Молчаливой Ханны.
