Софья Бородицкая - Две невесты Петра II
Глава 15
Уже несколько часов заседал Верховный тайный совет, а конца заседанию ещё было не видно.
Молодой государь против обыкновения в этот раз присутствовал на нём. Он выказывал явное нетерпение, ёрзая на своём месте, вертясь и постоянно взглядывая на окно, за которым была видна замерзшая Нева, припорошённая рано выпавшим снегом.
Совет собрался в неурочное время по очень важному делу. От начальника охраны опальных ссыльных в Ранненбурге капитана Пырского на имя Верховного тайного совета поступил донос на Меншикова.
Тягучим тихим голосом Остерман долго читал донесение капитана, в подробностях описавшего расточительное поведение опального князя, не забыв поведать и о своей вине — получения от него денег и подарков.
Жарким спорам о судьбе ссыльных, казалось, не будет конца. Наконец молодой государь, сердито хмурясь, встал, томясь от нетерпения как можно скорее покончить с этим нудным делом и вырваться на волю, прочь от этих скучных стариков, туда, где на свежем морозном воздухе ожидали его уже осёдланный конь и милые его сердцу спутники: дорогой Иванушка, сестра Наталья и красавица тётка — цесаревна Елизавета, готовые в любую минуту сорваться с места и мчаться навстречу ветру. Он произнёс, ударяя ладонью по столу:
— Начальника охраны сменить, всё, что есть у батюшки, — он тут же поправился, — у князя Меншикова добра, забрать, чтоб неповадно было свою волю вершить!
Сказав это, молодой государь быстро вышел.
Оставшиеся члены Совета ещё долго обсуждали слова государя, которые многим из них пришлись по душе.
В конце концов были избраны новые люди взамен прежней охраны и особый человек для описи оставшегося имущества светлейшего князя.
Стоя на коленях, Дарья Михайловна молилась в своей комнате. Стояла так она очень давно. Уже все молитвы, которые знала, проговорила, теперь истово крестилась и, горячо шепча, рассказывала своей заступнице Божьей Матери о тех напастях, которые навалились вдруг на их семейство. Она не просила Заступницу о возврате бывшего почёта, не просила для супруга ни славы, ни богатства. Молила Всеблагую о том, чтобы даровала она здоровье и силы дорогому супругу, который, храбрясь на людях, тяжело переживал, она это видела, постигшее их несчастье. Молилась за детей, за милость к ним. Она шептала и шептала заветные слова, высказать которые не могла никому, чтобы не усилить и без того тяжкое горе, и слёзы сами собой текли из её опухших, некогда таких прекрасных глаз.
Дверь внезапно распахнулась, и в комнату вбежала её любимая комнатная девушка Екатерина Зюзина — Катюша. Злые языки уверяли, что она была незаконнорождённой дочерью самого светлейшего, поскольку появилась у него в доме маленьким ребёнком, однако Дарья Михайловна не обращала внимания на эти слухи, просто любила её как дочь за послушание, услужливость и привязанность к хозяевам.
— Что стряслось, Катенька? — спросила Дарья Михайловна, тяжело поднимаясь с колен.
— Матушка Дарья Михайловна, беда, — задыхаясь, словно от быстрого бега, проговорила Катерина.
— Да что стряслось-то ещё? Ты будто пять вёрст бежала, запыхалась.
— И то правда, матушка Дарья Михайловна, — несколько успокоившись, ответила девушка, — как узнала про всё это, так к вам бегом.
— Да про что ты узнала, милая?
— Нешто не знаете?
— Ничего не ведаю, я с самого утра не бывала нигде.
— Вот то-то, а там невесть что творится.
— Да где там-то? — теряя терпение, спросила Дарья Михайловна.
— Да там, на дворе. Там из Петербурга гонцы приехали.
— Из Петербурга? Гонцы? — встревожилась Дарья Михайловна. — Может, наше прошение до государя дошло и он решил нам милость оказать, обратно воротить?
— Какое там! — обречённо ответила Катерина, махнув рукой. — Тут не то что милость — гляди, как бы хуже не стало.
— Да что хуже-то может быть?
— Всё, всё может быть, — кивнула головой девушка.
— Или знаешь что? — всполошилась Дарья Михайловна. — Говори, не томи.
— Вместе с теми гонцами прибыли ещё и солдаты! Одного-то я хорошо знаю. Его Федюшкой звать, я его ещё раньше там, дома, знала, — произнесла Катерина, покраснев. — Увидал меня, обрадовался, словно родню встретил, говорит: «Я думал, ты уехала от князя опального, в Петербург вернулась. От него, слышно, многие уже отъехали». А я ему и отвечаю: «Мало ли что другие, а я вот не уехала». Так он мне, знаете, что сказал?
— Нет, откуда же мне знать!
— Говорит, что ежели бы Николка позвал, так поехала бы, знал, что нравится он мне.
— Это какой же Николка? — заинтересовалась Дарья Михайловна.
— Да Николка-певчий.
— Ах, певчий, — медленно проговорила Дарья Михайловна, внимательно вглядываясь в девушку. — Так чего же ты с ним не уехала, раз звал?
— Матушка Дарья Михайловна, да куда я от вас уеду? Вы мне всё одно, что мать родная, — заплакала Катерина, — только ежели сами меня прогоните, а я от вас никуда не уйду.
— Да будет, будет, милая, успокойся, — ласково сказала Дарья Михайловна, обнимая её за плечи. — Гнать никого не буду, но и держать силком никого не стану, — твёрдо сказала она.
Из сбивчивого рассказа Катерины Дарья Михайловна поняла, что ещё накануне поздно вечером к ним прибыли люди из Петербурга и, как узнала Катерина от своего знакомого солдатика, прибыли, чтобы убрать Пырского, а на его место поставить другого, поскольку дознались там, в Петербурге, что он много, дескать, воли Александру Даниловичу даёт.
— Знаешь ли, кто приехал сюда?
— Видать не видала, а имя узнала.
— Как зовут-то?
— Петром Наумовичем Мельгуновым прозывается.
— Мельгунов, Мельгунов, — несколько раз повторила Дарья Михайловна, очевидно, стараясь припомнить, кто это. — Нет, не знаю, — произнесла она растерянно.
— Да где вам, матушка Дарья Михайловна, упомнить-то всех! Ведь полон дом с утра до ночи, — сочувственно добавила Катерина.
— А другой-то кто?
— Другой важный такой, не то что капитан тот, сразу видать! Ни с кем не говорит, смотрит так строго.
— Да кто же он? Звать-то как?
— Иван Никифорович Плещеев, — чуть ли не по слогам произнесла Катерина имя второго прибывшего к ним чиновника.
— Плещеев! — обрадованно воскликнула Дарья Михайловна. — Да он у нас в доме только что не ночевал, каждый день с утра уже у дверей его светлости дожидался.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением сказала Катерина, — станет ли он нынче так перед Александром Даниловичем лебезить, как прежде.
— Это почему же?
— Да потому, что приехал он... — Катерина умолкла, опасливо оглядываясь на дверь.
— Да зачем же приехал он?
— А затем... — Катерина подошла совсем близко к Дарье Михайловне и зашептала ей в самое ухо.
— Неужто правда?
— Вот истинный крест. — Катерина перекрестилась. — Солдатик-то этот, знакомец мой, секретно сказывал мне, что велено от Александра Даниловича все ценные вещи забрать.
— Да как же так — забрать? — вскрикнула Дарья Михайловна. — Нешто это можно?
— Всё, матушка Дарья Михайловна, нынче стало можно, — тихо, но уверенно ответила Катерина. — Может, государю либо сестрице его какие-то вещи у вас приглянулись, вот они и взялись за Александра Данилыча.
— Тише, тише, — остановила её Дарья Михайловна, — что ж теперь делать? Что делать? — засуетилась она, перебирая что-то.
За дверью послышались чьи-то шаги и голоса. Дарья Михайловна и Катерина замерли, боясь пошевелиться.
— Вот что, Катенька. Ты сейчас беги, а к вечеру приди ко мне. Мы с Александром Даниловичем поговорим, может, это ещё всё и не так.
Но всё оказалось совершенно так, как Дарье Михайловне утром рассказала Катерина.
Назначенные Верховным тайным советом чиновники — гвардии капитан Пётр Наумович Мельгунов и действительный статский советник Иван Никифорович Плещеев — прибыли в Ранненбург морозной январской ночью, когда в доме все уже спали.
Плещеев не велел слугам будить спящих, оставив с ними встречу и своё представление на утро.
Поутру, рано проснувшись, Александр Данилович был удивлён необычной суетой и шумом. Накинув халат и сунув ноги в тёплые валяные короткие сапожки, он вышел в прихожую, где обычно у дверей сидел караульный, и застал там необычайное оживление. Несмотря на ранний час, здесь, в прихожей, он увидел Пырского, ещё нескольких солдат, какого-то нового, не известного ему гвардейского капитана и, к удивлению своему, Ивана Никифоровича Плещеева, который в старое время в Петербурге ежедневно ожидал его выхода в доме на Васильевском острове.
— Иван Никифорович! — воскликнул Меншиков, делая шаг к нему и протягивая руку.
