Александр Артищев - Гибель Византии
— Я знаю тебя, рыцарь, — произнес он, пока его глаза цепко ощупывали лицо Романа. — Ты родич Кантакузина и принадлежишь к числу командиров его сотен.
— Да, — удивленно согласился тот. — Но я не могу припомнить твоего имени.
— В том нет нужды, — усмехнулся юноша, убирая руку из-за пазухи. — Изволь простить меня, но я спешу и вынужден удалиться. Не гневайся за совет, но помни, что ночи для влюбленных скоро станут коротки.
Быстро качнув головой, что отдаленно могло сойти за поклон, он тут же исчез, растаял в тени близлежащих домов.
— Странный человек, — недоуменно пробормотал Роман, глядя ему вслед. — Его, наверное, следовало проучить за дерзкие слова. Ну да Бог с ним, пусть идет своей дорогой. Незачем портить сейчас себе настроение. Однако, как он напугался меня! И это второй раз за сегодняшний вечер!
Он усмехнулся и пожав плечами, направился к особняку Кантакузина. Но не успев сделать и нескольких шагов, вдруг вздрогнул и похолодел.
"Ведь этот человек мог запросто оказаться шпионом! А я, как малое дитя, позволил себя заговорить и дал тем самым ему ускользнуть. Теперь-то мне понятен его испуг!»
Сотник бросился вдогонку, но юноша как сквозь землю провалился.
— Глупый щенок, — злобно шептал Ангел, по-кошачьи бесшумно пробираясь вдоль темных улиц по направлению к Заливу. — Выскочи ты на мгновение позже и твой родовитый дядюшка никогда больше не увидел бы тебя живым.
Рука его непроизвольно скользнула к левому плечу и пальцы вновь нащупали гладкую рукоять кинжала.
— Ты даже ничего не успел бы понять!
Через полверсты, на неприметной улочке, похожей на узкую тропу в беспорядочном нагромождении строений, его окликнул чей-то приглушенный голос. От стены заброшенного дома отделились две фигуры и, обменявшись несколькими фразами, все трое поочередно исчезли в темноте соседнего переулка.
В ту же ночь, неподалеку от ворот Перамы, на границе Пизанского и Венецианского кварталов, была разгромлена небольшая таверна.
Вооруженные люди, выбив двери и ставни окон, ворвались в помещение и набросились на припозднившихся посетителей. Хотя грозный окрик: «Именем закона!» отчасти и возымел свое обычное парализующее действие, часть из двух десятков человек, находящихся в зале, попыталась оказать сопротивление. Завязавшаяся было под звон клинков, под треск битой мебели и посуды потасовка вскоре завершилась. Нападавшие потеснили в кучу и обезоружили своих недавних противников, затем почтительно расступились перед пожилым, усталого вида человеком с жезлом представителя власти в руке. Один из ворвавшихся в таверну, бородач, заросший волосами почти до самых глаз, выдернул из-за пояса факел, поджег от огня масляной лампы и высоко подняв его над головой, направился к деревянной лестнице на второй этаж. Жезлоносец, в сопровождении трех человек, медленно, вслед за ним поднимался по скрипучим ступеням.
— Нет, нет и еще раз нет! Я не желаю больше слушать. То, к чему призывает нас синьор Бертруччо — ничто иное как измена. Мы никогда не пойдем на это!
Эти гневные слова были обращены к высокому, поджарому как гончий пес, человеку. Скрестив на груди руки, он сидел во главе стола и насмешливо мерил взглядом возбужденного, энергично жестикулирующего толстяка.
— Чем же так возмущен уважаемый нами синьор Адорно? Неужели моим стремлением спасти ваши шкуры от использования не по назначению?
Сидящие за столом переглянулись. Шестеро выборных представителей от общин, состоящих из выходцев городов-республик Италии и проживающих на то время на территории Константинополя, пребывали в смущении. Человек, пригласивших их на встречу, говорил туманно, намеками, умалчивая именно о том, что больше всего волновало старейшин. Забрасывая его вопросами, они пытались выяснить, чьи интересы он представляет, какие силы стоят у него за спиной и что подпитывает ту уверенность, которая звучит в каждом его произнесенном слове. Но Бертруччо ловко уходил от ответов и потому делегаты от общин чувствовали себя весьма неуверенно.
— Я все еще не понимаю, какую выгоду ищет для себя представитель Сената Генуи, как он сам нам отрекомендовался, и почему он озабочен защитой наших интересов, — произнес венецианский банкир. — Наши республики никогда не отличались взаимной приязнью и это не секрет ни для кого из присутствующих. Поэтому логичнее было бы предположить, что…..
Бертруччо оборвал его:
— Оставим логику в стороне, мы сейчас не на философском диспуте. Повторяю, после получения вашего согласия, я ознакомлю вас с документом, в котором ясно сказано о моих полномочиях, значительно превышающих права, предоставленные мне Сенатом. Этот документ был вручен мне лично одним из капитанов Лиги, организации достаточно влиятельной, чтобы в скором времени вершить судьбами народов.
— Не мешало бы уточнить цели и задачи этой Лиги. Которую вы уже не раз упоминали в разговоре. Кто создал её? И кто возглавляет ее сейчас?
Вопросы остались без ответа. Негоцианты переглянулись.
— Пытаетесь продать кота в мешке? — язвительно осведомился чей-то голос. — Напрасно, синьор загадочный посланник. Вы имеете дело с опытными банкирами. А они, как известно, не терпят неясностей в любого рода сомнительных сделок.
Собрание довольно закудахтало. Бертруччо закусил губу.
— Я устал от вашей чрезмерной подозрительности. Мы бесцельно тянем время. Все это неоднократно было обговорено с каждым поотдельности и каждый раз мне приходилось начинать сызнова. Ваши советы старейшин настолько не доверяют друг другу, что на заключительные переговоры отрядили не подест, а их доверенных помощников, чьи подписи под предполагаемым договором будут выражать лишь частное мнение данных лиц.
— Это не суть как важно, — возразил венецианец. — Если составленный договор удовлетворит совет общины, любой подеста, вне зависимости от своих пристрастий, обязан будет подписать его.
— Но это только в том случае, — поторопился добавить он, заметив, какими взглядами обменялись присутствующие, — если представитель выразит согласие с доводами синьора Бертруччо. А эти доводы пока весьма неубедительны.
— Риск недопустимо велик, — важно закивал головой флорентиец. — Да и ширма, за которой действует наш синьор…. Какая-то лига, генуэзский сенат…. Ничего не понятно!
Ободренный поддержкой, Адорно, гражданин Генуи и житель Галаты, вновь заявил о себе.
— Отказать в кредитах самому императору, да еще в столь сложное время? Нет, синьор Бертруччо, это невозможно. На следующий же день все торговые дома и принадлежащее им имущество будут конфискованы властями, а мы сами — изгнаны за пределы Византии.
— Да и где гарантии, что все общины пойдут на этот шаг? — подхватил его сосед. — Достаточно одной колонии проявить лояльность василевсу, в то время как остальные усядутся на свои сундуки — и все льготы, вся торговля и доходы перейдут в ее руки.
— Не тут ли кроется изюминка? — венецианец переводил прищуренный взгляд с Бертруччо на Адорно. — Поступив таким образом Генуя одним ударом может поразить сразу несколько целей: устраняются конкуренты, резко усиливается роль Галаты, а следовательно расширяется торговля с Крымом и Левантом. И при наличии сильного отряда лигурийских наемников во главе с Джустиниани, можно даже предположить захват Константинополя изнутри, споследующей «великодушной» передачей его в руки турок.
— А пока что синьоры Адорно и Бертруччо усердно лицедействуют перед нами, разыгрывая между собой сцену вражды и непонимания, — подхватил представитель пизанской общины.
— Брехливый пес! — возопил Адорно, выхватывая из-за пояса стилет. — Я выпущу тебе кишки!
Все шестеро вскочили на ноги, сжимая в руках кинжалы.
— Перестаньте, дурачье, — прорычал сквозь зубы Лодовико. — Не гневите Всевышнего своей глупостью.
Громко ворча, итальянцы расселись по местам, не сводя друг с друга ненавидящих взглядов.
— Османская армия со дня на день готовится выступить в поход, а вы всё забавляетесь, подобно драчливым мальчуганам. Задумайтесь на мгновение, куда идут ваши деньги. На оборону города? Верно. И чем труднее султану будет овладеть им, тем больший гнев обрушится на горожан, к которым вы, синьоры, торговцы и банкиры, имеете честь принадлежать.
— Тут кто-то упомянул про темницу, — продолжал он, — но даже в этом, крайне неблагоприятном случае, можно утешиться тем, что под замком сидеть приятнее, чем на колу. А турки, надо сказать, большие любители этой потехи. Вы много рассуждаете о карах со стороны василевса, а это значит — в главном вы со мной согласны. Вас удерживает лишь страх перед наказанием…..
Генуэзца прервали возмущенные выкрики. Он успокаивающе поднял руку.
— Я не хотел никого обидеть. Я лишь пытаюсь объяснить вам, что ни один правитель в здравом уме не станет перед лицом опасности преследовать своих союзников, на деньги которых содержится лучшая часть его войска. Более того, большинство наемников — выходцы из тех же республик, что и вы, и за хорошее вознаграждение предпочтут защищать имущество своих сограждан, а не кусочек земли нищего государя.
