Бернард Корнуэлл - Бледный всадник

Тут в зале поднялся такой шум, что Альфред хлопнул по подлокотнику своего кресла и в конце концов встал, чтобы восстановить тишину. Но Стеапа даже бровью не повел. Он стоял непоколебимый, как дуб, и, хотя и не изложил свою историю так же убедительно, как брат Ассер, в его показаниях было нечто убийственное. Они были такими прозаическими, такими сухими, такими прямыми — и при этом все, от первого и до последнего слова, было неправдой.

— Хорошо. Утред командовал вторым кораблем, — сказал Эркенвальд. — Но вот участвовал ли Утред в убийствах?

— Участвовал ли? — переспросил Стеапа. — Да он их возглавлял. — Он буквально прорычал эти слова, и люди в зале взревели от гнева.

Эркенвальд повернулся к королю:

— О мой повелитель, этот человек должен умереть!

— И у него надлежит отобрать все земли и добро! — прокричал архиепископ Алевольд так возбужденно, что капли его слюны зашипели на ближайшей жаровне. — Отобрать и передать церкви!

Люди в зале одобрительно затопали ногами.

Эльсвит энергично кивнула, но архиепископ хлопнул в ладоши, призывая к молчанию.

— Мы еще не допросили самого Утреда, — напомнил он Эркенвальду и кивнул мне. — Теперь твоя очередь. Говори! — отрывисто приказал он.

— Умоляй о прощении, — тихо посоветовал мне Беокка.

Когда ты по горло в дерьме, самое лучшее — нападать самому. Я повел себя следующим образом. Сначала признался, что действительно был у Синуита, что вызвало живую реакцию в зале.

— Но вовсе не прошлым летом, — продолжал я. — Я был там весной, когда убил Уббу Лотброксона, и в этом зале есть люди, которые видели, как я это сделал! Однако Одда Младший заявил, что честь победы принадлежит ему. Он взял знамя поверженного противника, доставил его к королю и заявил, что сам убил Уббу. И теперь, боясь, как бы я не рассказал всем правду, а именно: что он трус и лжец, — этот человек собирается убить меня с помощью лжи. — Я указал на Стеапу. — Его лжи.

Стеапа сплюнул, чтобы выказать свое презрение. Одда Младший казался взбешенным, но ничего не сказал, и некоторые это заметили. Если тебя назвали лжецом и трусом, обидчика следует немедленно вызвать на бой, но Одда остался недвижим, как пень.

— Ты не можешь доказать, что говоришь правду, — сказал Эркенвальд.

— Я могу доказать, что убил Уббу, — ответил я.

— Мы здесь не для того, чтобы обсуждать это, — поспешно проговорил священник, — а для того, чтобы решить, нарушил ли ты своим нечестивым нападением на Синуит мир, заключенный нашим королем.

— Тогда вызовите членов моей команды, — потребовал я. — Доставьте их сюда, приведите к присяге и спросите, что они делали этим летом.

Я ждал.

Эркенвальд промолчал. Он взглянул на короля в поисках поддержки, но в тот миг глаза Альфреда были закрыты.

— Или вы так торопитесь меня казнить, — снова заговорил я, — что не осмеливаетесь услышать правду?

— У меня есть клятвенно подтвержденные показания Стеапы, — сказал Эркенвальд, как будто это делало любое другое свидетельство ненужным. Священник явно волновался.

— И я тоже могу поклясться, — заявил я, — и Леофрик может поклясться, и еще один член моей команды, который находится здесь.

Я повернулся и поманил Хэстена. Датчанин испугался, когда я его позвал, но Исеулт подтолкнула его вперед, и он встал рядом со мной.

— Приведите его к присяге, — потребовал я у Эркенвальда.

Священник не знал, что делать, но некоторые члены витана выкрикнули, что я имею право вызывать свидетелей и что вновь прибывшего надо выслушать, поэтому Эркенвальд принес Хэстену Евангелие. Я махнул рукой, чтобы священник отошел.

— Он поклянется на этом, — сказал я и вытащил молот Тора.

— Этот человек не христианин? — удивился Эркенвальд.

— Он датчанин, — ответил я.

— Как мы можем доверять слову датчанина? — вопросил Эркенвальд.

— А вот наш повелитель, король, доверяет, — ответствовал я. — Если уж он доверился слову Гутрума, что тот будет хранить мир, так почему сейчас нельзя положиться на показания датчанина?

Это вызвало несколько улыбок. Многие члены витана считали, что Альфред слишком доверяет Гутруму, и я ощутил, что в настроении зала произошла перемена в мою пользу, но тут вмешался архиепископ, заявивший, что клятва язычника не имеет ценности.

— Она вообще ничего не стоит! — рявкнул он. — Датчанин должен покинуть место свидетеля.

— Тогда приведите к присяге Леофрика, — потребовал я, — а потом доставьте сюда остальных членов нашей команды и выслушайте их показания.

— И вы все будете лгать на один манер, — сказал Эркенвальд. — Ну а то, что случилось раньше у Синуита, и вовсе не имеет никакого отношения к тому, в чем тебя сейчас обвиняют. Ты отрицаешь, что самовольно отплыл на королевском корабле? Что отправился в Корнуолум и там предал Передура и убил христиан? Ты отрицаешь, что брат Ассер сказал правду?

— А если бы я привел к тебе королеву, вдову Передура, чтобы подтвердить, что Ассер лжет? — спросил я. — Что, если она уже здесь и сейчас скажет, что твой свидетель врет как сивый мерин?

Эркенвальд изумленно уставился на меня, да и не он один. А я повернулся и поманил Исеулт, которая шагнула вперед, высокая и изящная; серебро поблескивало на ее шее и запястьях.

— Это королева, вдова Передура, — объявил я, — и я требую, чтобы ты привел эту женщину к присяге и выслушал ее показания. Она расскажет вам о том, что ее покойный муж собирался присоединиться к датчанам и вместе с ними напасть на Уэссекс.

Конечно, то была полная чушь, но в тот момент я не мог придумать ничего лучше. И я знал: Исеулт поклянется, что это правда. Самым слабым местом в моем заявлении было вот что: непонятно, с какой стати Свейн сражался с Передуром, если бритты собирались его поддержать? Но это было не так уж важно, потому что я уже умудрился заварить такую кашу, что никто ничего толком не соображал.

Эркенвальд лишился дара речи. Люди встали, чтобы посмотреть на Исеулт, которая спокойно взирала на них, а король и архиепископ придвинулись друг к другу. Эльсвит, придерживая одной рукой свой большой живот, шепотом давала им какие-то советы. Никто из них не хотел призывать Исеулт в свидетели из страха перед тем, что она скажет, и Альфред, как я подозреваю, знал, что процедура судилища, уже запутавшегося во лжи, и вовсе покатится под откос.

— Хороший ход, Эрслинг, — пробормотал Леофрик, — ну просто отличный.

Одда Младший посмотрел на короля, потом на своих товарищей по витану и, должно быть, понял, что я выскальзываю из силков, потому что притянул Стеапу поближе к себе и стал что-то горячо ему говорить. Король хмурился, у архиепископа был озадаченный вид, на прыщавом лице Эльсвит была написана ярость, в то время как Эркенвальд совершенно растерялся и выглядел беспомощным. И тогда положение спас Стеапа.

— Я не лгал! — выкрикнул он.

Казалось, великан колебался, стоит ли говорить дальше, но он уже привлек к себе внимание зала. Король жестом велел ему продолжать, а Одда Младший что-то зашептал здоровяку на ухо.

— Он сказал, что я лгу, — Стеапа указал на меня, — а я говорю, что я не лгу, и мой меч тоже подтвердит, что я не лгу.

Тут верзила замолчал, выдав, вероятно, самую длинную речь за всю свою жизнь, но он и так уже успел сказать достаточно.

Все громко топали и кричали, что Стеапа прав. Лгал этот парень или нет, но он свел огромный запутанный клубок лжи и обвинений к суду поединка, а люди любят поединки. Архиепископ, казалось, все еще был в замешательстве, но Альфред жестом заставил всех замолчать и посмотрел на меня.

— Ну? — спросил он. — Стеапа говорит, что его меч готов доказать правдивость его слов. А твой?

Я мог бы отказаться. Мог бы настоять на том, чтобы позволили говорить Исеулт, а потом витан высказал бы королю свое мнение: показания которой из сторон кажутся ему более правдивыми, но я всегда был человеком импульсивным и действовал опрометчиво, а предложение Стеапы разом разрубало весь запутанный узел. Конечно же, надо драться: я одержу победу, и тогда с нас с Леофриком снимут все обвинения. Я даже не подумал, что ведь могу и проиграть.

Я просто посмотрел на Стеапу и сказал:

— Мой меч говорит правду, зато твой воняет, ты болтун, лжец, жулик и лжесвидетель, заслуживающий смерти и мук ада.

— Мы снова влипли по самые задницы, — вздохнул Леофрик.

Люди в зале разразились приветственными криками. Они любили смотреть на смертельные бои, это было куда лучшим развлечением, чем слушать, как арфист Альфреда поет псалмы.

Король заколебался, и я увидел, как Эльсвит переводит взгляд с меня на Стеапу. Должно быть, она решила, что из нас двоих он лучший воин, потому что наклонилась, тронула Альфреда за локоть и что-то настойчиво ему зашептала.