Владислав Бахревский - Василий Шуйский
Язык большого колокола оказался тяжелым. И хоть раскачивал его Василий Иванович вместе со звонарем, первый удар получился совсем робким. Колокол взрокотал, будто пробуждаясь.
Звонарь подбодрил князя улыбкой, и они ударили пуще.
— Бо-ооо-мм! — Медь пошла волнами по сторонам, не достигая еще небес, но прокатываясь по земле невидимым, неощущаемым ветром. — Бооооммм!
И тут царевич ударил в красные колокола, подсветил звук радостным пением зазвонных малых.
Годунов, зажимая уши, поспешил с колокольни вниз.
Царевич Федор этого не видел. Лицо его сияло восторгом. Они со звонарем были в таком понимании и счастье, что Василию Ивановичу сделалось совестно: се истинно люди Божии. Они живы, а он мертвец, сердце в нем — камень, который кладут на кадки, брожение давить.
Отзвонив, царевич подошел к Василию Ивановичу, в глаза посмотрел, улыбнулся:
— С птицами бы жить! Ты, слышал я, книги любишь. Приходи ко мне, почитаем.
Как не пойти?! Блаженный-то он блаженный, да батюшка за его обиду может спросить строго… Пойти — тоже накладно: Годунов насупился, один желает пасти обоих царских сыновей.
Василий Иванович меньше думал, больше вздыхал: все у Бога наперед записано, само дыхание в Его высшей воле.
Федор Иванович Шуйскому обрадовался. Показал образок преподобного Федора Сикеота с частицами мощей великих сирийских подвижников.
— Я крещен во имя благоверного князя Федора Новгородского, — сказал царевич, — старшего брата святого князя Александра Невского. Господь был милостив: Федор на свадьбе своей умер, пятнадцати лет от роду.
Вдруг заплакал:
— За Федора радуюсь, девственником почил, а невесту его жалко. Феодулию, дочку святого князя Михайлы Черниговского, окаянным Батыем убиенного… — Придвинулся, посмотрел доверчиво князю в глаза. — Житие Федора Сикеота ведаешь?
— Прости нижайше, не ведаю, — покраснел Василий Иванович.
— Ничего! Не печалуйся! Я тебе расскажу. Ты приложись к мощам. Святые о тебе на небесах помолятся.
Федор подвел князя к иконам, посадил на скамейку и сам сел.
— У меня ноги болят. Не могу долго стоять… Хорошо тут… Посидеть, поглядеть. А про святого Федора, епископа Анастасиупольского, так тебе скажу — счастливец. Отец его скороходом у василевса Юстиниана Великого служил, а сам он не о службе земным владыкам помышлял — о службе Господу. Георгий Победоносец являлся ему в отрочестве. В десять лет Федор захворал жестоко, смертно. Спасся двумя росинками, упавшими на него с лика Спасителя. Подвиги в монашестве Федор совершил преудивительные! Заключил себя в железную клетку, где только и можно было, что стоять. В епископах его было отравили, да Богородица спасла, дала ему три зернышка. Исцелился… Князь Василий, помолимся? А потом почитаем. Я чудесную книжку припас.
Помолились. Царевич подал князю книгу Григория Богослова.
— Позовем Ирину. Пусть она послушает.
Царевна была удивительно похожа на брата своего, на Бориса, те же черты, та же красота, да только после Ирины Борис казался изнанкой. Шуйскому пришло это на ум много позже, теперь же он испытал непонятное беспокойство.
Читать пришлось Василию Ивановичу. Царевич выбрал «Слово одиннадцатое, говоренное брату Василия Великого, святому Григорию, епископу Нисскому, когда он пришел к святому Григорию Богослову, по рукоположении его в епископа».
— «Друга верного нельзя ничем заменить, — читал Василий Иванович, — и несть мерила доброте его. Друг верен, кров крепок и огражденное царство; друг верный — сокровище одушевленное. Друг верный дороже золота и множества драгоценных камней».
Прочитав одиннадцатое слово, захотели прочитать десятое, девятое. Тут царевна Ирина вспомнила, что не отдала распоряжение ключнице. Не прошло и минуты, как раздались какие-то сдавленные крики, шум.
— Ах, эта дворня! — огорчился Федор Иванович. — Всегда-то у них драки.
Но тут закричали в голос!
Князю Василию почудилось — Ирина кричит.
— Я погляжу, — сказал он царевичу, положил книгу, побежал из комнаты.
В сенях уже толпились люди. Ключница, гора-баба, держала в объятиях царевну, а перед толпой взъерошенных, испуганных домочадцев стоял такой же всклоченный, оправляя штаны, царь Иван Васильевич.
— И ты прибежал! — крикнул царь Шуйскому, — Скажи Федьке, святоше! Не сделает внука, сам управлюсь. — Топнул ногой на слуг: — Вот я вас!
Все шарахнулись, потащили за собой Василия Ивановича. И было слышно, как, смеясь и ругаясь, зло и похабно, уходит на свою половину охотник, из силков которого вырвали добычу.
30Василий Иванович сидел дома, не выходя на двор даже по нужде. В бадью оправлялся.
Прокрадались к нему от брата Дмитрия верные люди, сказывали: царица Мария день и ночь плачет, царь слуг посохом лупит. Ночами не спит, лицом сильно мрачен, подсаадашный нож на пояс повесил.
В словах чудился намек: Грозный может убийцу подослать, убрать нечаянного свидетеля неистовства… И хотя в свидетелях оказались все комнатные люди царевича Федора, Василий Иванович стал кольчугу под платье надевать.
Из головы птицы не шли, каких с колокольни видел… К Агию пора, на островок.
Пошла мыслишка ниточкой виться: кого из слуг взять, и не лучше ли прыснуть сразу в разные стороны, чтоб погоня обманулась, чтоб след потеряла навсегда.
Вдруг Годунов пожаловал.
— Царевна Ирина книгу тебе прислала, — положил перед Василием Ивановичем писания Григория Богослова, прибавил: — Не вздумай бежать. Себя погубишь и Андрея с Дмитрием. Терпи. Нынче туча — завтра солнце.
А назавтра и впрямь грянуло солнце: приехал по государеву приказанию Иван Петрович Шуйский.
Наместник Пскова был всего лишь вторым воеводой, уступая в старшинстве рода Василию Федоровичу Скопину-Шуйскому, хоть чин боярина тот получил на восемь лет позже.
Хандра в Старице тотчас испарилась, все близкие царю люди были званы в палату для совета. Князь Василий Иванович явился пред очи царя с душою воробушка, но с государя гнев сошел, и занят он был, выкинув из головы домашние дрязги, новым походом короля Батория.
Князь Иван Петрович стоял перед Грозным в пяти шагах, напрягая голос, говорил о псковской крепости:
— Стена со стороны Смоленской дороги, великий государь, сам знаешь, каменная, высокая, имеет пять башен, да беда — камень мягкий. Известняк. Такую стену недолго сшибить до подошвы. Я твоим именем, государь, приказал запастись бревнами да готовить впрок гуляй-города, чтоб было чем закрыть проломы. Со стороны речки Псковы — десять башен. Здесь поставлены князья Бахтияров-Ростовский да Лобанов. К каждой башне приписан сотник, своя дружина из горожан. Со стороны Гдова стена совсем небольшая, а на ней пять башен. Отсюда Баторий не пойдет. Самая длинная стена вдоль Великой. Стена там большею частью деревянная, но через реку перелезть мудрено. А вот зимой… когда лед нарастет…
— Ты что же, до зимы думаешь усидеть? — Грозный даже голову поднял в удивлении.
— Как Бог даст, великий государь. Съестных запасов приготовили мы с воеводой князем Скопиным-Шуйским на год. Ядер и пороха запасено, изволь приказать еще подвезти, покуда король Стефан мешкает.
— Так что ты про стену-то говорил, про деревянную?
— Приказали мы с Василием Федоровичем поставить другую стену, тоже деревянную, но набитую землей… Здесь смотрит и обороняет стену воевода Никита Очин-Плещеев. Вся псковская округа к войне тоже изготовилась.
— Округа много навоюет с Обатуром. Шапками закидает! — усмехнулся Грозный.
— Шапки все унесены, великий государь. Сено и все припасы забраны в города, и народ тоже в городах, за стенами. Как только королевское войско явится, все избы будут сожжены.
— Ты чего голос-то надрываешь? — сказал вдруг Иван Васильевич. — Иди сюда… Стул воеводе дайте!.. Садись. Все садитесь. Подумаем…
Иван Петрович постоял возле стула, помялся, но сел.
— Скажи, князь, что, ежели Обатур не на Псков навалится — на Великий Новгород? Новгород — кус жирнее, слаще.
— Король Стефан — воевода удачливый, — сказал, подумав, Иван Петрович. — А удачлив он своей осторожностью. Паны, может, и захотят под Новгород пойти, но король Стефан…
— Обатур! — хмыкнул Грозный.
— …поостережется. Твои государевы ратные люди в Порхове стоят, в Опочке, Себеже, Торопце, в Старой Руссе… во Пскове. Никакого подвоза не будет, а чтобы Новгород взять, на одни ядра подвод нужно не меньше десяти тысяч.
— Ты просишь пороха и ядер подвезти во Псков?
— Король Стефан меньше пятидесяти тысяч не приведет с собой. Пороха и ядер много понадобится.
— Ничего о войске своем не говоришь.
— Во Пскове тысяча конных детей боярских, полтысячи донских казаков атамана Михайлы Черкашена. Стрельцов, псковских и нарвских, две с половиной тысячи. Дворян столько же. Из сел пришли люди, горожане, холопы из дворянских дворен, монастырские люди… В чистом поле воевать таким числом со Стефаном-королем невозможно, а в крепости сидеть — терпимо.
