Эптон Синклер - Зубы Дракона

Его превосходительство приветливо улыбнулся. У него не было ни малейшего сомнения, что его отец был великой личностью, и что сейчас он таким же является. «Планируете ли вы приехать в Штубендорф на это Рождество?» — спросил он.

«Курт приглашал нас», — был ответ. — «Но я не уверен, что мы сможем».

«Я был бы счастлив, если бы вы и ваша жена посетили Schloss, как мои гости», — сказал граф.

«Большое спасибо», — ответил молодой человек: «Я должен буду попросить Мейснеров не ждать нас».

«Я думаю, что они сделают это», — сухо предположил собеседник.

— «Я дам вам знать немного позже. Я должен посоветоваться с женой». Еще одна особенность американцев: они советуются со своими женами, а не говорят им! Но, конечно, когда жена так богата, как эта — Как её зовут?

Они наблюдали за этой драгоценной женой, танцующей с красивым молодым атташе американского посольства. Она более, чем когда-либо, напоминала молодую Юнону. Умелец кутюрье, должно быть, имел этот образ в виду, потому что сделал ее платье из белого шелковистого шифона с намеком на Древнюю Грецию. Из ювелирных украшений она носила только двойную нитку жемчуга. Ее состояние не нуждалось в большом количестве украшений для рекламы, для этого были газеты. Она танцевала с величественной грацией, нежно улыбаясь и никогда не болтая. Да, молодая богиня, и украшение бального зала любого Schieber.

Когда вечеринка закончилась, Ланни сопроводил ее наверх. Она обещала, что не выпьет более двух стаканов шампанского, и сдержала свое слово, но была немного взволнована присутствием столь многочисленных знаменитых персон, чьи костюмы, поведение и манера говорить были рассчитаны произвести впечатление на дочь когда-то рассыльного с Уолл-стрита. Она и ее муж говорили о присутствовавших, в то время как горничная помогала снять с нее платье. После необходимых пятнадцати минут отдыха, принесли ребенка для кормления. Почти восьмимесячного, такой большой свёрток, полный брыканием, ёрзанием и бульканьем. Девочка никогда не нуждалась в приглашении, быстро устроилась. Во время кормления, Ланни рассказал матери о приглашении в Штубен-дорф. Он много рассказывал о «Замке с рождественской открытки» с его заснеженными крышами, сверкающими в лучах утреннего солнца, и сделал это, кажется, так романтично, что Ирма почувствовала, как это было с ним семнадцать лет назад.

«Мы поедем?» — спросила она.

— Если тебе захочется.

— Я думаю, что это будет чудесно! Затем, после некоторого размышления: «В обществе мы будем глядеться хорошей командой, не так ли, Ланни!»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Порой видал я бури

Результаты выборов поставили Генриха Юнга в центре власти. Он позвонил Ланни по телефону и выразил свой восторг. Нет партии, кроме НСДАП, а Генрих пророк её! Не будет ли Ланни любезен, приехать к нему домой как-нибудь вечером и встретиться с женой и с одним из его друзей? Ланни сказал, что будет рад сделать это. Он только что получил письмо от Рика, которое говорило, что немецкие выборы произвели большое впечатление в Англии, и если бы Ланни отправил подборку книг по данному предмету и свои замечания о душевном состоянии страны, то Рик мог бы написать статью для одного из еженедельников. Ланни хотел помочь своему другу и дать понять англичанам, что означает новое движение. Это, конечно, совпадало с интересами Генриха, и он вызвался собрать всю литературу и для того, чтобы статья была написана и чтобы избавить Рика от хлопот!

Ланни оставил свою жену за комфортной семейной игрой в бридж, а сам поехал в пригород в сторону Потсдама, где молодой чиновник жил в скромном коттедже. Генрих выбрал себе правильную deutsches Madel[43] с синими глазами, такими же, как свои собственные, и в соответствии с нацистскими нордическими принципами, которые ставили задачу увеличить правящую расу. Они с гордостью показали двух белокурых милашек, спящих в своих кроватках, и одного взгляда на Ильзу Юнг было достаточно, чтобы понять, что семейство ждёт пополнение. Это было особенностью нацистской доктрины, которые наблюдал Ланни уже у итальянских фашистов. С одной стороны утверждалось, что территория страны должна была расширяться, чтобы дать место растущему населению, а с другой стороны, говорилось, что их население должно быть увеличено с тем, чтобы территория могла быть расширена. В стране Муссолини эта потребность была известна как sacro egoismo[44], и Ланни безуспешно пытался разгадать, почему качество, которое считается пороком у человека, становится святым у группы. Он надеялся, что придёт день, когда народы станут порядочными.

Генрих пригласил к себе спортивного руководителя одной из молодежных групп в Берлине по имени Хьюго Бэр. Он был еще одним образцом нордического идеала, которому, как ни странно, очень многие из лидеров партии не отвечали. Между интеллектуалов Берлина ходила шутка о том, что идеальный «ариец» должен был быть белокурым, как Гитлер, высоким, как Геббельс, и стройным, как Геринг, и так далее, насколько хватит вашей вредоносной эрудиции. Но у Хьюго были гладкие румяные щеки и волнистые золотые волосы, и, несомненно, в тренажерном зале можно было разглядеть его фигуру, как у молодого Гермеса. Он до недавнего времени был ярым социал-демократом, работал в молодежном движении в этой партии. Он не только мог рассказать обо всех скандалах этой партии, но он знал, как представить национал-социализм как единственно верный и реальный социализм, с которым немецкие рабочие должны были завоевать свободу для себя, а потом для трудящихся всего мира.

Человеческий разум странная вещь. Эта пара читала Майн Кампф, как свою священную книгу, и выбирала из неё то, что они хотели. Они знали, что Ланни тоже читал книгу, и предполагали, что он выбрал то же самое. Но Ланни отметил другие места, в которых фюрер дал понять, что он не имел ни малейшего интереса давать свободу рабочим других наций или рас, но, напротив, был полон решимости заставить их работать на благо расы господ. «Ариец» был просто мысленный образ для немцев и для других лиц, определенного образования и социального положения, которые были готовы присоединиться к нацистам и помочь им захватить власть.

Тем не менее, Ланни пришёл туда не для того, чтобы обращать на путь истины двух нацистских чиновников. Он позволил Хьюго Бэру разговаривать с собой по-дружески, а сам записывал, что может представить интерес для читающей публики Англии. Хьюго был новичком в движении и более наивным, чем Генрих. Он заглотал первоначальную нацистскую программу, как крючок, леску и грузило. Что до убеждений, то любая цитата оттуда решала любой спорный вопрос. Ланни Бэдд, циничный обыватель, продукт нескольких декадентских культур, хотел бы спросить: «Как Гитлер может получать средства от фон Папена и других юнкеров, если он на самом деле хочет разбить на более мелкие части крупные землевладения Пруссии? Как он может получать средства от Фрица Тис-сена и других королей стали, если он хочет национализировать крупную промышленность?» Но что хорошего от этих вопросов? Хьюго, несомненно, думал, что все партийные средства получались из пфеннигов рабочих, что знамёна и нарукавные повязки, коричневые рубашки и блестящие сапоги, автоматические пистолеты и пулеметы фирмы Бэдд были приобретены за счет прибыли от продаж литературы! Генрих, возможно, знал лучше, но не признавал этого, и Ланни не мог назвать свои источники информации. Лучше просто слушать и делать осторожные заметки, и пусть Рик напишет статью под названием: «Англия, очнись».

Сразу после выборов прошел суд в Берлине над тремя офицерами, обвиняемых в нацистской пропаганде в армии. Это привлекло большое внимание общественности, и Адольф Гитлер был вызван в качестве свидетеля и произнес одну из своих характерных тирад, заявив, что когда его партия придёт к власти, то «ноябрьские преступники», то есть люди, создавшие республику, предстанут перед Народным трибуналом. «Головы полетят с плеч», — сказал он. Такие высказывания шокировали цивилизованных немцев, и Йохан-нес Робин взял их в качестве доказательства того, что он говорил Ланни прежде: все, что нужно было сделать, это дать этому парню веревку, а повесится он сам. Во многих кругах требовали, чтобы Гитлера судили за измену. Но, вероятно, правительство было такого же мнения, что и Йоханнес. Зачем вешать человека, который сам был готов повеситься? Три офицера были уволены из армии, а Ади продолжал свою пропаганду в армии, как и везде.

Ланни пригласил гауптмана Эмиля Мейснера на обед, и они говорили об этих проблемах. У старшего брата Курта, ветерана Первой мировой войны, были, как у младшего брата, бледно-голубые глаза и коротко стриженые соломенного цвета волосы, но не его пылкий темперамент. Он согласился с Ланни, что Курт был введён в заблуждение, и что фюрер был опасным фанатиком. Эмиль был лоялен к существующему правительству. Он сказал, что всегда таким же будет отношение армии, и обязанностью каждого офицера, независимо от одобрения политики лиц, находящихся у власти.