Арчибальд Кронин - Звезды смотрят вниз
Ошеломлённая мать осталась одна, а Дженни стала с трудом подниматься по лестнице. Она ощущала невероятную усталость. Вот бы сейчас выпить стаканчик-другой портвейна, чтобы встряхнуться! Она почувствовала вдруг, что готова отдать всё, что угодно, за один бодрящий стакан портвейна. Наверху она разделась, бросая свою одежду на стул, на пол, куда и как попало. Легла в постель. Она благодарила бога, что Клэри, ей соседки по комнате, нет дома, и никто не мешает ей.
Она лежала на спине в прохладной темноте спальни и думала… все думала. На этот раз никакой истерики, потоков слёз, дикого метания на подушке. Она была удивительно спокойна. Но под этим спокойствием скрывался испуг.
Она смотрела прямо в лицо случившемуся: да, Джо бросил её, нанёс ей ужасный удар, удар почти смертельный для её гордости, удар, морально сразивший её в самую тяжёлую для неё минуту. Ей опротивел магазин, надоело в течение долгих часов быть на ногах, подавать, разворачивать, резать, надоело любезно угождать покупательницам низшего круга. Только сегодня картина этих шести лет её работы у Слэттери встала перед ней. И она решительно сказала себе, что должна избавиться от всего этого. Дома ей тоже все надоело: надоела теснота, грязь, беспорядок. Ей хотелось иметь свою собственную квартиру, свою собственную обстановку. Хотелось принимать гостей, устраивать у себя званые вечера, вращаться в «приличном обществе». А если её желание никогда не осуществится? Если всю жизнь будет только этот магазин и дом на Скоттсвуд-род? Вот что было главной причиной внезапного испуга Дженни. В лице Джо она упустила уже одну возможность. Неужели она упустит и вторую?
Она много и упорно думала раньше, чем уснула. А наутро проснулась в бодром настроении. По субботам она работала только полдня. Придя домой, торопливо позавтракала и побежала наверх переодеваться. Она потратила много времени на туалет: надела самое нарядное из своих платьев, серебристо-серое с бледно-розовой отделкой, причесалась по-новому и, чтобы выглядеть свежее, намазала лицо кольд-кремом «Винолия». Результатом осталась довольна и сошла вниз в гостиную дожидаться Дэвида. Он обещал прийти в половине третьего, но пришёл на целых десять минут раньше, трепеща от нетерпеливого желания увидеть её. Первый же взгляд на него успокоил Дженни: да, он по уши влюблён в неё. Она сама открыла ему дверь, и Дэвид остановился, как вкопанный, в коридоре, пожирая её глазами.
— Какая вы красивая, Дженни, — шепнул он. — Такая красота бывает только в сказке.
Проходя впереди него в гостиную, она усмехнулась, довольная. Нельзя отрицать, что Дэвид гораздо лучше, чем Джо, умеет говорить комплименты. Но подарок он принёс ей ужасно нелепый: не шоколад, не конфеты, даже не духи, ничего полезного, только букет желтофиоли, даже не букет, а просто пучок, какие продаются на лотках не дороже, чем по два пенса. Ну да ничего, сейчас она не будет обращать на это внимание. Она сказала с улыбкой:
— Я так рада вас видеть, Дэвид, право. И какие красивые цветы!
— Они самые обыкновенные, но они прелестны, Дженни. И вы — также. Смотрите, лепестки такие же нежно-матовые, как ваши глаза.
Дженни не знала, что сказать. Такого рода разговор ставил её в тупик. Она подумала, что виноваты книги, которых Дэвид начитался за последние три года, — «стихи и всё такое». В другое время она ответила бы, как полагается особе хорошо воспитанной: — «о, я так люблю возиться с цветами», — и суетливо убежала бы с букетом. Но сегодня ей не хотелось уходить от Дэвида. Следовало остаться с ним. С цветами в руках она церемонно присела на кушетку. Дэвид сел рядом, посмеиваясь над строгой чопорностью их позы.
— Мы сидим как будто перед фотографом.
— Что? — она недоумевающе посмотрела на него, окончательно рассмешив этим Дэвида.
— Знаете, Дженни, — сказал он. — Никогда ещё я не встречал такой… такой удивительной невинности, как у вас. Вы — как Франческа… «когда её, ещё всю в росе, привезли из монастыря». Это написал один человек, которого звали Стивен Филлипс.
Глаза Дженни были опущены. Серое платье, бледное, нежное лицо и сжимавшие цветы неподвижные руки придавали ей странное сходство с монахиней. После слов Дэвида она сидела все так же тихо, не понимая, что он хотел ими сказать. «Невинна»? Неужели он способен… Неужели это насмешка? Нет, конечно, нет, он слишком для этого влюблён. Наконец она сказала:
— Не надо смеяться надо мной. Последние дни я не очень хорошо себя чувствую.
— О, Дженни! — Дэвид сразу встревожился. — А что с вами?
Она вздохнула и принялась теребить стебелёк цветка из букета.
— Здесь все против меня, все… потом были неприятности с Джо… Он уехал.
— Как, Джо уехал?
Она утвердительно кивнула головой.
— Но отчего, скажите на милость? Отчего?
Она промолчала, продолжая с трогательным смущением теребить цветок, потом сказала:
— Он ревновал… не хотел оставаться у нас оттого, что… ну, если уже вы непременно хотите знать, оттого, что вы мне больше нравитесь, чем он.
— Да что вы, Дженни, — возразил Дэвид смущённо. — Ведь Джо мне говорил… так вы думаете… вы уверены, что Джо всё же был влюблён в вас?
— Давайте не будем об этом говорить, — ответила Дженни, слегка вздрогнув. — Я не хочу говорить об этом. Я от всех только об одном и слышу… Меня бранят за то, что я не выносила Джо… — Она неожиданно подняла глаза на Дэвида. — Сердцу не прикажешь, правда, Дэвид?
Послышавшийся ему в этих словах намёк заставил сердце Дэвида забиться мгновенным дивным восторгом. Она предпочитает его! Она назвала его «Дэвид»! Глядя ей в глаза, как в тот вечер первой встречи, он забыл обо всём на свете, помнил только, что любит её, стремится к ней всей душой. В мире есть одна только Дженни. И никогда не будет никого другого. Уже в одном её имени «Дженни» крылось волшебное очарование: песня жаворонка, раскрывающийся цветок, красота и свежесть, музыка и благоухание. Он желал её со всей страстностью своей молодой и голодной души. Он наклонился к ней, и Дженни не отодвинулась.
— Дженни, — пробормотал он с бьющимся сердцем. — Так я вам нравлюсь?
— Да, Дэвид.
— Дженни… Я знал с самого начала, что так будет… Вы любите меня, Дженни?
Дженни ответила коротким, нервным кивком.
Он обнял её. Ничто в жизни не могло сравниться с упоением этого поцелуя. Он поцеловал её робко, почти благоговейно. Весь трагизм юношеской любви, вся её неискушённость сказались в нежной неумелости этого объятия. Это был самый необычайный поцелуй из всех, которыми когда-либо целовали Дженни. И от необычайности этого поцелуя слеза задрожала на её реснице, скатилась по щеке, за ней другая, третья.
— Дженни… ты плачешь? Так ты не любишь меня? Дорогая, скажи, что тебя огорчает?
— Я люблю тебя, Дэвид, люблю, — зашептала Дженни. — Никого у меня нет, кроме тебя. Я хочу, чтобы ты всегда меня любил. Хочу, чтобы ты взял меня отсюда. Я здесь все ненавижу. Ненавижу. Они относятся ко мне отвратительно. И надоело мне до смерти работать в мастерской. Ни одной минуты не буду больше этого терпеть. Я хочу уйти с тобой, подальше отсюда. Хочу, чтобы мы поженились и были счастливы и… и… все такое…
Волнение в её голосе довело Дэвида чуть не до экстаза.
— Я тебя возьму отсюда, Дженни, как только смогу. Как только сдам экзамен и получу место.
Она разразилась слезами.
— О Дэвид, да ведь это пройдёт целый год! И ты будешь в Дерхэме, в университете, а я здесь. Ты меня забудешь. Я не могу так долго ждать. Мне тошно здесь, говорю тебе. А ты не мог бы сейчас поступить на службу?
Она горько плакала, сама не зная, отчего.
Эти слезы ужасно расстроили Дэвида. Он видел, что Дженни переутомлена и сильно взвинчена; но каждое её всхлипывание отзывалось в нём ранящей болью.
Он стал её утешать, гладил голову, склонённую к нему на плечо.
— Не так уж это долго, Дженни. И не горюй, милая, всё уладится. В крайнем случае я мог бы, пожалуй, и теперь уже получить место. Я уже вполне подготовлен к преподаванию, понимаешь? Я сдал экзамены на бакалавра литературы, для этого достаточно двух лет ученья в Бедлее. Конечно, это ничего не стоит в сравнении с степенью бакалавра филологических наук, но в конце концов, если нужда заставит, я мог бы взять место учителя.
— Правда, Дэвид? — В налитых слезами глазах Дженни была мольба. — О, постарайся! Но как бы ты мог это сделать?
— А вот как… — Он все гладил Дженни по голове и успокаивал её. Только безумие любви могло заставить его продолжать:
— Я написал бы одному человеку из нашего города, который пользуется некоторым влиянием. Его фамилия Баррас. Он может устроить меня куда-нибудь. Но, понимаешь ли…
— Понимаю, Дэвид, — стремительно перебила Дженни, — отлично знаю, что ты хотел сказать. Тебе нужно добиться степени бакалавра. Но почему бы не сделать этого потом? О Дэвид, ты только представь себе: мы с тобой вдвоём в уютном домике. Ты работаешь по вечерам, разложив на столе все свои большущие серьёзные книги, а я сижу рядом. Не так уже трудно будет тебе давать днём уроки в школе. А заниматься ты можешь вволю по вечерам. Разве не чудесно было бы? Подумай, Дэвид, как чудесно!
