Морис Дрюон - Сильные мира сего
– По правде говоря, прежде вы мне больше нравились, – чистосердечно призналась Изабелла.
Симон обиделся. Изабелла ему тоже показалась иной. Она пришла из другого мира, из страны теней, какой обычно представляется людям былая любовь. Возможность иметь ребенка, тешившая его тщеславие, теперь не связывала больше Симона с ней. Это тоже исчезло, ушло в страну теней. А меж тем только весной… «Как быстро проходит жизнь», – подумал он. Его нисколько не взволновала встреча с Изабеллой, он испытывал лишь неловкость. А она, наоборот, была и смущена, и взволнована. Если бы он предложил ей встретиться завтра наедине, она согласилась бы почти без колебаний. Боясь признаться себе в этом, она хотела возобновить их прежние отношения.
– Оставайтесь хоть со мной таким, каким вы были раньше, – сказала она. – Человеку всегда нужно иметь рядом кого-нибудь, с кем он может быть самим собой.
– То же самое говорит моя жена, – ответил Симон.
– Благодарю вас, – сказала задетая в свою очередь Изабелла. – Ну что ж, быть может, она не так уж неправа.
– Вам кажется, будто я изменился, потому что… ваши чувства ко мне… изменились.
– А ваши чувства, Симон? Скорее уж они изменились… или разве…
– Я придерживаюсь условий, которые вы мне поставили, дорогая, – ответил он лицемерно.
«Какая-то новая женщина вошла в его жизнь, одно только служебное положение не могло до такой степени изменить его. Я просто дура», – думала Изабелла, чувствуя, что страдает. И спросила:
– Вы счастливы?
У него чуть было не вырвалось: «Очень!» Но из приличия он ответил:
– Разве такое понятие вообще существует?
– Несколько месяцев назад вы не говорили так, – прошептала она.
В эту минуту послышался звонок, напоминавший по звуку колокольчик церковного служки.
– Меня вызывает министр, – сказал Симон, торопливо вставая.
Во взгляде Изабеллы он прочитал презрение. Отличное положение, которым он так гордился, по существу было положением мальчика на побегушках. Бедняга Симон, а ведь она считала его поэтом! Ей стало стыдно за него; поспешность, с какой он встал, показалась ей унизительной.
Ему захотелось исправить дурное впечатление.
– Нас сильно беспокоит судьба правительства, – сказал он, протирая большими пальцами стекла очков. – Я был сегодня в Люксембургском дворце. Все только и говорят о кризисе, это какой-то психоз. Но так как и в новом составе кабинета патрон сохранит свой портфель… Увы, сейчас я должен вас покинуть!..
Но Симон лишь ухудшил впечатление: перед ней был лакей, уверенный, что удержится на своем месте.
Изабелла снова взяла томик стихов.
– Я уношу его. В некотором роде он – наше детище. «Посмертные произведения». Название вдвойне верное. Это все, что сохранилось из того, что мы делали сообща, – сказала она с непривычной для нее грустной иронией, которую, сама того не замечая, переняла у своего мужа Оливье.
Она подняла темные глаза на Симона.
– Увидимся ли мы еще? – спросила она, делая последнюю попытку.
– Ну конечно, мы будем часто видеться.
Стараясь быть вежливым, он легонько подталкивал ее к двери.
12
Оливье стоял в халате перед зеркалом умывальника со щетками в руках и приглаживал свои седые волосы, разделенные посредине пробором. Он всегда ложился в постель раньше жены, чтобы освободить ванную, расположенную между двумя спальнями.
На особой вешалке, какими пользуются англичане, были аккуратно развешаны домашняя бархатная куртка гранатового цвета, рубашка и носки; к вешалке снизу был прикреплен маленький ящик для старых туфель, которые он носил дома; по утрам горничная все это убирала.
Сквозь полуотворенную дверь он услышал, как Изабелла положила колье на туалетный столик.
Она была у себя в комнате, и Оливье, набравшись смелости, решился наконец задать ей вопрос, который не шел у него из головы в течение всего вечера.
– Стало быть, вы его сегодня видели? – спросил он, немного повысив голос и стараясь, чтобы вопрос звучал как можно естественнее.
– Да, видела, – ответила Изабелла, сидевшая за туалетным столиком.
Наступило короткое молчание, затем Оливье сказал:
– Я думаю, вас это взволновало.
– О нет, нисколько, – ответила она. – Ведь свидание было, собственно, деловое… из-за книги… И потом, хоть у меня и нет оснований на него сердиться… но я вас уверяю…
Он услышал, как она пересекла комнату и, продолжая говорить, приблизилась к двери.
– Можете войти, я уже заканчиваю, – сказал он.
Она толкнула створку двери.
– …нет, уверяю вас, Оливье, – продолжала она, – встреча не доставила мне никакого удовольствия. Ведь все уже в прошлом… И очень жаль, если у вас возникла хоть тень сомнения…
Машинально она стала раздеваться. И вновь перед ее мысленным взором возникла фигура Симона, легонько подталкивающего ее к дверям; она чувствовала его руку у себя на плече, и у нее защемило сердце.
– Как я могу вас в чем-либо подозревать? – сказал Оливье, продолжая приглаживать волосы и стараясь сохранить спокойствие. – У меня нет для этого ни права, ни основания… Скорее уж вы можете сердиться на меня. Я прекрасно понимаю, что наш брак утратил всякий смысл; я невольно порчу вам жизнь. Снова повторяю: постараюсь не слишком долго стоять у вас на пути… Но что же делать – как это ни печально, а я все же чувствую себя хорошо.
Он обернулся. Она стояла совершенно голая.
– О, простите! – воскликнул он, краснея.
И торопливо повернулся лицом к стене.
– Что вы, что вы, это я виновата, – невольно рассмеявшись, сказала Изабелла. – Я увлеклась разговором и не обратила внимания… И потом, говоря по правде, какое это имеет значение для наших отношений, Оливье?..
Она надела ночную рубашку.
– Я только одного хочу, – продолжала она, – чтобы вы никогда больше не повторяли тех глупостей, какие я только что слышала. Мне это больно…
Оливье с благодарностью посмотрел на нее.
– Вы хотите утешить меня… А может быть, я и в самом деле не очень вам в тягость? – спросил он.
Оливье был такой опрятный и холеный, от него приятно пахло туалетной водой и зубным эликсиром; взгляд у него был нежный, а лицом, что бы ни говорили, он все-таки походил на Орлеанов. Изабелла уже так привыкла к нему, ее трогала постоянно проявляемая им предупредительность.
– Знаете, Оливье, я вас очень люблю! – призналась она. И, быть может, оттого, что в тот день Изабелла испытала горькое разочарование, она подошла к мужу и поцеловала его в губы.
– Дорогая! Моя дорогая! – сказал он, побагровев от радостного смущения. – Вы, верно, поступаете так просто из жалости, но мне теперь не до всех этих тонкостей. Вы делаете мне большой подарок.
Изабелла положила голову на плечо Оливье. Ей так хотелось на кого-нибудь опереться. Муж нежно обнял ее. Он чувствовал, как она тесно прижалась к нему чересчур мягкой грудью; его руки скользнули вдоль ее тела, тела женщины, прожившей на свете вдвое меньше, чем он.
Внезапно он отодвинулся.
– О, простите, – сказал он снова. – Что вы подумаете обо мне?
Она как-то странно на него посмотрела.
– Видите ли, Оливье… – произнесла она.
– Конечно, это очень глупо… – пробормотал он в смятении, какого она никогда в нем не замечала. – Я… я и не подозревал, что со мной еще может произойти нечто подобное… Отзвуки прошлого…
Изабелла опустила голову; казалось, она размышляет.
Оливье вновь подошел к жене, нерешительно обнял за плечи и поцеловал ее волосы.
– Полноте, полноте! – прошептала она, тихонько отстраняя его.
– Да, вы правы, я смешон, – проговорил он. – Хорош, нечего сказать… В моем возрасте это по меньшей мере неприлично. Но и вы тоже виноваты! Раздеваться тут, в моем присутствии… Прошу вас, забудьте этот… случай. Пора спать. Спокойной ночи.
Но прежде чем он закрыл за собой дверь, она взяла его за руку и, опустив глаза, спросила:
– Вам это будет приятно, Оливье?
13
На следующее утро, побрившись, приняв ванну и сделав массаж, он явился завтракать в комнату Изабеллы в весьма игривом настроении.
– Я смущен, я сконфужен моим вчерашним поведением, – произнес он, не скрывая своей гордости.
– Зачем же смущаться, – сказала, смеясь, Изабелла. – Мне было очень хорошо.
Она тоже находилась в отличном настроении.
– О, это вы говорите из жалости, – запротестовал он. – Вы очень добры ко мне, Изабелла.
Она протянула ему совсем еще теплый гренок с маслом.
– Я бы даже сказала, что вы весьма недурно с этим справляетесь, – заявила она с бесстыдством непосредственных натур.
– Да! В свое время и я чего-то стоил… Порою мне даже делали комплименты… Надеюсь, – снова краснея, продолжал Оливье, – вы не станете ревновать меня к моим былым увлечениям?
– О нет, уверяю вас, Оливье, darling[9], – заливаясь смехом, ответила она.
Изабелла впервые так назвала его и почувствовала, что нашла верное слово. Оливье был именно «darling».
