Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача - Аркадий Александрович Вайнер
— А что мы можем сделать? — аккуратно поинтересовался я.
— Ну, для начала хочу вас порадовать. Завтра в кабинет напротив — вместо Семена Денисыча Игнатьева — придет новый министр…
Я дернулся в его сторону:
— Кто?
— Лаврентий Павлович Берия, — невозмутимо, не дрогнув ни единой черточкой, сообщил Крутованов. — С сегодняшнего утра нашего министерства вообще не существует…
Я замер:
— То есть как?
— Принято решение ликвидировать Министерство госбезопасности. Оно вливается в Министерство внутренних дел на правах Главного управления. Новое министерство возглавит член Президиума ЦК КПСС, первый заместитель Председателя Совета Министров Лаврентий Павлович Берия.
Я терпеливо выдержал паузу, прежде чем спросил:
— Какие из этого следуют для нас выводы?
Я понимал, что Крутованова ни в какой мере не интересуют мои суждения. Я должен был только соответствующим образом реагировать на его реплики. Вообще, это был не разговор, а инструкция, обязательная для выполнения. Ни о чем не напоминая, Крутованов настойчиво указывал на нашу с ним связанность придуманным и реализованным делом врачей.
— У нас есть два возможных способа существования, — сказал Крутованов, покручивая на столе зажигалку. — Первый — терпеливо ожидать развития событий, и, уверяю вас, развиваться они будут для нас весьма неприятно. Второй путь — активно поучаствовать в происходящих событиях…
— Это каким образом?
— Каким образом? — медленно переспросил Крутованов и внимательно посмотрел на меня, будто еще раз оценивал — пригоден я для серьезной работы или тратит он попусту время. — Надо сделать кое-какие пустяки, чтобы по возможности обезопасить наше будущее…
— Я готов, — кивнул я.
— Хочу пояснить… Песенка моего выкормыша Рюмина и всей вашей уголовной компашки спета. Вопрос времени, и притом очень короткого. Я с вами так откровенен потому, что мне нужна ваша помощь. Во всем этом доме, — он сделал рукой широкий круг вокруг себя, — я не склонен доверять никому, а вам в особенности. Но я полагаюсь на вашу сообразительность и думаю, что вы отдаете себе отчет в общности некоторых наших интересов. Не скрою от вас, я очень внимательно прочитал ваше личное дело…
— Спасибо, — прижал я руку к сердцу.
— Не трудитесь благодарить. Так вот — я пронаблюдал в вашей карьере некоторую эволюцию. Раньше вы были нашим Скорцени, потом постепенно вы перешли на роль Эйхмана.
Он сделал паузу, и я незамедлительно включился:
— Сергей Павлович, разрешите доложить! Я совершенно не подхожу на роль Эйхмана. Если кто-то станет разбирать эту историю, то Эйхманом у нас будет Рюмин. Я человек не честолюбивый, никогда начальству на глаза не лез и в деле не фиксировал своего участия — ни в допросах, ни в обысках, ни в очных ставках. Я даже обзорных справок не писал…
Крутованов засмеялся:
— Я это заметил! И одобряю. Вся эта история с еврейским заговором уже умерла. И похоронит ее в ближайшие дни Берия…
— Почему вы так думаете?
— Политика, — пожал плечами Крутованов. — Как это ни смешно, но Берия выступит сейчас выдающимся жидолюбом и юдофилом. Я глубоко убежден, что очень скоро он прикроет это дело. Поэтому ваша задача — опередить его и организовать ликвидком…
Я долго смотрел в его ледяные серо-стальные глаза:
— Как вы это себе представляете?
— Ну не мне же объяснять вам детали! — сказал Крутованов. — Вы ведь человек опытный. Нужно, чтобы исчезли Лютостанский и ваша возлюбленная свидетельница Людмила Гавриловна Ковшук. С сегодняшнего дня в связи с похоронами Вождя в Москве начнутся невиданный бардак и неразбериха. Используйте это время. Судьбу Рюмина я беру на себя. Об этом не думайте. Вам ясно?
Я кивнул.
— Вы согласны? Готовы? — напирал на меня, обжигая ледовитым взглядом, Крутованов.
— Да, я готов. Я это сделаю.
— Это не приказ, — вдруг мягко, тихо сказал Крутованов. — Это мой добрый товарищеский совет. Нам надо пережить наступающие времена. Считайте, что мы — действующий резерв. До времени мы должны уйти в подполье. Без нас все равно не обойдутся, вспомните когда-нибудь мое слово…
— Да, конечно, обязательно, — согласился я. — Хорошо бы только дотянуть до этих времен…
— Дотянете, — заверил Крутованов, встал с кресла, не спеша прошелся по кабинету, потом остановился против меня и, лениво покачиваясь с пятки на мысок, медленно сказал: — Делайте то, что я вам говорю, и тогда дотянете. Вместе дотянем…
Я поднялся, и вдруг этот ледяной злыдень совершил невозможное: он обнял меня за плечи! Тепло, товарищески говорил он, провожая меня к дверям:
— Запомните, Хваткин, на всю жизнь: главный подвиг Одиссея в том, что он выжил… Этот любимый школьный герой — трус, провокатор, грязный прохвост и изменник… Но он пережил всех, улеглась пыль веков, и Одиссей остался в памяти потомков умным, бесстрашным, благородным героем… Надо только выжить…
Я выполнил его завет — дотянул. Мы вместе дотянули. Он сейчас — замминистра торговли. А я мчусь через мокреть и ночь на встречу с Сенькой Ковшуком.
В коридоре неподалеку от приемной Крутованова тосковал, душой теснился, дожидаясь меня, Лютостанский. Он был уверен, что я принесу какие-то чрезвычайные новости, руководящие указания, ориентиры на будущее. Но он и представить себе не мог, какие черезвычайные новости и указания для него лично я нес от заместителя министра. Я хлопнул его по плечу и тихонько сказал:
— Ничего! Не боись, все будет в порядке…
Он заискивающе смотрел мне в глаза, и на лице его, как холодец, дрожал вопрос: пора переметнуться от Миньки? Или еще можно подержаться за прежнего благодетеля?
Я остановился, изображая глубокую задумчивость:
— Где же нам посидеть? Покумекать необходимо…
— А что надо? — готовно подсунулся Лютостанский.
— Да должны мы с тобой изготовить один хитренький документ, — усмехнулся я. — Это будет ловкий крюк твоим друзьям — медицинским жидам… — Потом махнул рукой: — Нет, здесь сегодня нам никто не даст работать, тут будет светопреставление. Вот что, Лютостанский, мы, пожалуй, поедем к тебе домой. У тебя никого нет?
— Конечно нет, — развел руками Лютостанский. — Вы же знаете, я человек холостой, бытом не обремененный.
Мы вместе зашли ко мне в кабинет, и я достал из сейфа бутылку коньяка, положил ее в карман реглана.
— У тебя дома закуска найдется? — спросил я.
— О чем говорите, Павел Егорович! — обиделся Лютостанский. — Мы ж вчера только паек получили…
— Тогда — тронулись…
Мы ехали на моей машине через серый, напуганный, загаженный город, притихший перед большой бедой. Свернули с Пушечной на Неглинку, и навстречу нам уже текла к центру людская река — тысячи людей собирались прощаться со своим любимым истязателем. С трудом выбрались с Трубной площади, и мне тогда в голову не могло прийти, что через
