Племенные войны - Александр Михайлович Бруссуев
Он сместился в сторону, в тот же момент и усики рамки изменили направление, опять указывая на него.
— Так, рамка реагирует на экзистенциальное воздействие, то есть, мы имеем, что должно, — бормотал между тем Тынис. — Эх, нет возможности взвесить тело! А что у нас с болевым порогом?
Он убрал свои рамки обратно в саквояж и снова подошел к неподвижному без признаков жизни телу Антикайнена. Откуда-то взявшейся булавкой, он ткнул его между большим и указательным пальцем правой руки. Ткнул сильно, вогнав острие чуть ли не на два сантиметра вглубь. Тойво даже ухом не повел.
Точнее, тело даже ухом не повело. Тойво же, как раз, отреагировал.
— Это что за нечеловеческие опыты? — возмутился он. Боли не ощущалось, будто и не с ним вовсе проделывал эстонец эти штуки с иголкой.
— Так, теперь можно с зазеркальем побаловаться, — продолжил говорить себе под нос Тынис. — Стоп, машина!
Это он сказал Матрене. Та, не сразу, но подчинилась. Волосы у нее продолжали стоять стоймя. Она только сейчас это заметила, изрядно сконфузилась и попыталась пригладить их ладошкой.
— Не торопись, барышня, — заметил на это эстонец. — Сейчас еще покрутить придется.
Он соединил один из шаров со стальным зеркалом посредством медной проволоки, чуть-чуть подправил какой-то реостат и махнул рукой: поехали!
Тойво сделалось любопытно, что же будет дальше?
А дальше было больше.
— Ой, — сказала Матрена. — Кто там?
— Наверно, он, — ответил Тынис, потом присмотрелся и добавил. — Ой!
Тойво поочередно заглянул в зеркала и увидел в самом четвертом из них отражение. Ему очень не хотелось, чтобы оно, это отражение, имело отношение к нему самому. Смутно, но вполне угадываемо, виднелись два дряблых века, прикрывающие глаза. Причем, глазные яблоки под сморщенной кожей ходили взад-вперед, как у человека в фазе быстрого сна.
— Ой, — сказал Тойво.
Товарищ Лацис нервно облизал губы и приладил приклад маузера к плечу.
Гроза тем временем откатывалась на восток. Дождь продолжал шпарить, но кульминация шторма уже прошла.
— Душно мне! — сиплым басом, вдруг, произнесла Матрена, не переставая крутить свою шайтан-машину.
— Кто это? — спросил Тойво.
— Кто это? — спросил Тынис.
— Так-растак! — добавил Лацис. — Мать-перемать!
— Я хочу ви-деть! — пророкотала женщина. — Я должен ви-деть!
Похоже, что эксперимент постепенно выходил из-под контроля младшего научного сотрудника института Мозга. Он пока еще не вполне осознавал это, но сомнения уже начали рождать страх, а страх — бессилие.
Тойво не мог не отметить, что бедная женщина, вообще-то, не претерпела каких-то изменений: ни щупальца Самозванца ее не коснулись, ни свои щупальца не отросли и прочее. Все оставалось по-прежнему, вот только воля ее, вероятно, оказалась подавлена или вовсе раздавлена чьим-то влиянием извне, да таким сильным, что тело загадочным образом под это влияние подстраивалось.
Пока мутировал только голос, но не ровен час, что-то еще отвалится, а что-то, наоборот, появится. Участие в сомнительном сеансе Тыниса могло оказаться для Матрены роковым.
Что бы мог сделать в таком случае Элиас Леннрот?
«Никогда, сыны земные, никогда в течение жизни,
Не обидьте невиновных, зла не делайте невинным,
Чтоб не видеть вам возмездия в сумрачных жилищах Туони!
Там одним виновным место, там одним порочным ложе:
Под горячими камнями, под пылающим утесом.
И под сотканным покровом из червей и змей подземных».
Строки 16 Руны, пришедшие ему в голову, никак не помогали, а больше ничего не вспоминалось, хоть убей! Кого убить? Несчастную женщину, сделавшуюся голосом из зазеркалья? Тыниса? Полная чепуха.
— Я не дам тебе власти, Вий, — сказал Тойво, внезапно осознав, чьи веки отразились в зеркале. — Не здесь и не сейчас. Ты не увидишь ничего.
Матрена неловко дернулась, как кукла, и проговорила скрипучим голосом:
— Медведь! А чеха твоего убили!
Лацис в изумлении посмотрел на женщину («лацис» — медведь, по-латышски).
— Кто? — только и спросил он.
— А догадайся! — хмыкнула Матрена и очень неприятно рассмеялась.
— Медведев! — прокричал в дверь чекист.
За дверью послышались шаги, и через мгновение она приоткрылась со словами «слушаю, товарищ Лацис». В образовавшийся проем всунулась голова одного из давешних пьяных чекистов. Вероятно, все же, это он проговорил, а не дверь. На кривую лохматую Матрену, крутящую ручку какой-то штуковины, без признаков жизни Антикайнена на стуле и самого Лациса в положении «к стрельбе готов», он посмотрел так, будто такие виды для их ЧК — самая заурядность.
— Сбегай-ка в больничку, да проведай там Имре, — сказал ему начальник.
— Прямо сейчас? — уточнил Медведев.
— Так точно! — рявкнул Лацис.
«Бляха-муха, вот непруха», — подумал чекист. — «Дождь нальется прямо в ухо!» Но вслух ничего говорить не стал, взялся с места в карьер и помчался сквозь слабеющий ливень к Екатерининской гимназии. Дисциплина превыше всего! А еще всего превыше — маузер в руке товарища Лациса и его необузданный нрав.
Несколько томительных минут тянулось молчание: Тынис увлеченно писал что-то в свою тетрадь под кожаной обложкой, начальник ЧК стрелял глазами, Матрена иногда резко меняла свою позу из кривой в очень кривую, не переставая при этом крутить ручку. Тойво — тот, что не на стуле — хотел вернуться в свое тело, но у него никак не получалось.
— Откройте мне веки, — вдруг сказала женщина унылым стариковским голосом.
Веки, конечно, откроют — мало ли у него поблизости всяких подручных шастает! Но вот тогда всем может прийти конец. Живыми и здоровыми, на кого падал взгляд Вия, еще никому не удавалось остаться (это точно, Гоголь Николай Васильевич подтвердит). Что же случится с самим Тойво — нельзя было даже догадываться.
На счастье дверь снова приоткрылась и проговорила:
— Имре помер. Сверзился с подоконника и дух из него вон.
Это опять, стремительный, как коростель, Медведев вернулся, весь промокший до нитки.
— Как так? — удивился Лацис.
— А вот так! — взвыла Матрена и захохотала басом.
На Медведеве сразу высохла вся одежда. Только штаны снова промокли, поэтому он скорейшим образом ретировался.
— Его твой парнишка убил, тот, чье тело сидит на стуле, — доверительно пророкотала женщина. — Так откроет мне кто-нибудь веки-то?
— Сука, — сказал Лацис. — Уберите этого монстра! Профессор, твою мать!
Тынис почесал химическим карандашом за ухом и вздохнул. Конечно, надо было что-то делать, конечно, надо было заканчивать эксперимент. Но как? И как быть с Тойво?
Сегодняшнее событие, безусловно, было успехом. Душа есть, она даже отделяется от тела, но
