Рыцарь золотого веера - Алан Савадж

— Как её казнят? — прошептал Уилл.

— Ей отрубят голову, — прошептал Кагею. — Это обычная казнь для рядовых преступников. Смотри.

Уилл повернулся, и у него перехватило дыхание от ужаса — казнь вот-вот должна была совершиться. Процессия остановилась на краю неглубокой ямы, всего ярдах в пятидесяти от европейцев, и три жертвы опустились на колени. Не утруждая себя какими-либо церемониями и молитвами, палач взмахнул огромным мечом и обрушил его на первую обнажённую шею. Силой удара голову отбросило вперёд, и она скатилась в яму. Казалось, тело оставалось в вертикальном положении не менее секунды; из шеи фонтаном била кровь, стекая по плечам. Потом оно рухнуло вперёд. Палач уже стоял за спиной второго мужчины.

— Боже милостивый! — прошептал Квакернек. — Возможно ли это?

Второй преступник был мёртв. Даже с такого расстояния они видели, как вздрагивают плечи плачущей женщины. Но ни её содрогания, ни рассыпанная копна волос, казалось, не волновали палача. Ещё раз клинок — теперь уже не блестящий, а чёрный от крови — просвистел в воздухе. Палач шагнул в могилу к ещё вздрагивающему телу женщины.

Уилл облизнул пересохшие губы.

— Он должен и похоронить их?

— Нет, — отозвался Кагею, — это обязанность хонинов. Но так как это очень серьёзное преступление, мой господин Таканава приказал разрубить их тела на куски.

— Разрубить на… — Уилл с трудом сглотнул. Но меч уже взлетал и опускался — ритмично, мощно. А всего полчаса назад он считал себя находящимся почти в раю, и единственным огорчением было отсутствие Сикибу.

— Теперь идёмте, — сказал Кагею. — Господин Таканава ждёт вас.

Почти бессознательно Уилл шагнул вперёд. У ворот стоял стражник, но, прежде чем пропустить европейцев во двор, их тщательно обыскала дюжина тяжеловооружённых воинов в шлемах с забралами. Только после этого они в сопровождении солдат прошли к открытому крыльцу в центре здания. На мгновение внимание Уилла было отвлечено большой толпой людей, собравшихся по обе стороны крыльца и образовавших живой коридор. В толпе были и мужчины, и женщины. Ни один из них не походил на крестьянина. Женщины были одеты в яркие шёлковые кимоно, в руках они держали маленькие изящные веера. Одеяния мужчин были не менее яркими, и у каждого за поясом торчали по два меча — признак самурая, как и выбритые головы. Но больше всего они отличались надменными, высокомерными лицами. К удивлению голландцев, в руках они тоже держали веера.

Но это были зеваки. На крыльце, лицом к ним, сидели хозяева. С облегчением Уилл заметил Тадатуне, сидящего рядом с отцом в типичной позе — на коленях. Симадзу но-Таканава был мрачен лицом и, обведя моряков взглядом, нахмурился ещё сильнее. Но даже он выглядел добрее священника в чёрной сутане, стоявшего у подножия крыльца. Одна рука его покоилась на большом деревянном распятии, висевшем на шее.

— Этот человек задумал недоброе, Уилл, — проговорил Мельхиор Зандвоорт.

— Возможно. Но законы здесь в руках наместника, а Тадатуне нам друг.

Он попытался встретиться глазами с Тадатуне, но тот выглядел крайне серьёзным. Но только тут Уилл разглядел, что за спиной хатамото, в тени, сидит и другая знать. Заинтересованные зрители из соседних имений? Или тоже судьи?

Тадатуне поднялся.

— Уилл Адамс, — произнёс он. — Я обращаюсь к тебе, поскольку мы оба понимаем по-португальски. Ты готов выступать от лица своих товарищей?

Уилл шагнул к носилкам, на которых лежал Квакернек:

— Якоб, они хотят, чтобы я говорил от имени всех.

— Конечно, Уилл. Остальные почти не говорят по-португальски.

Уилл дёрнул себя за бороду.

— Ты понимаешь, что мы на суде?

— Я понимаю то, что этот священник хочет представить нас в дурном свете.

— Ты понимаешь, что если мы не сможем оправдаться, — точнее, если моего красноречия окажется недостаточно, — то всем нам, скорее всего, отрубят головы ещё до обеда?

— Чушь. Мы ведь никому не причинили вреда.

— Тем не менее, Якоб, прошу — помолись за меня.

Он выпрямился. Пот градом катился по его лицу; этому виной, конечно, было солнце, поднявшееся над двором. И всё же нельзя показывать этим инквизиторам, что он боится возможного исхода.

— Я буду говорить от имени моих товарищей, господин Тадатуне.

— Я рад, Уилл Адамс, — отозвался Тадатуне. — Я говорю от имени моего отца. Он хочет сказать, что, когда ваш корабль обнаружили у берега, мы пришли к вам с дружбой в сердцах и доставили вас в нашу страну, в наш город; что мы лечили ваших больных и оплакивали умерших. Мы сделали всё, что было в наших силах, чтобы помочь вам. Ты признаешь это?

— Охотно. Я и мои товарищи никогда не сможем в полной мере отблагодарить вас за всё то, что вы для нас сделали.

Тадатуне кивнул.

— Это мы понимаем и ценим. И всё же мы хотим задать вопрос: с какой целью вы появились в наших водах?

— Мы намеревались торговать, господин Тадатуне.

— Торговать, Уилл Адамс? Где же товары, которыми вы собирались торговать?

— Наши трюмы полны тканей…

— Ткани, — прервал презрительно священник. — Я не видел никаких тканей на борту этого корабля.

Хатамото впервые обратился к Уиллу.

— Это так, Уилл Адамс. Я посетил ваш корабль и не видел там никаких тканей.

— Но, сэр, это потому, что их забрали ваши люди уже здесь, в Бунго. В сущности, они начали разгружать корабль ещё до того, как нас доставили на берег, и если бы не доброта вашего сына, я сомневаюсь, что о нас кто-либо позаботился бы.

— Он лжёт, господин Таканава! — воскликнул священник. — Как я и говорил, они пришли с пиратской экспедицией. Я неоднократно рассказывал вам, господин Таканава, о том, как великий король Испании, могущественный Филипп, правит не только своей страной в Европе, но и всем континентом Америки. И старается воспитывать своих подданных в духе единственно истинной веры — точно так же, как я и мои соотечественники стараемся просветить людей здесь, в Бунго. Но его постоянно вынуждают отражать нападения на его владения со стороны этих проклятых еретиков из Голландии и Англии — стран, схожих с островами, лежащими недалеко от этих берегов и плодящими только пиратов.

— Мы не пираты, — заявил Уилл. — Мы пересекли океан, чтобы торговать.

Хатамото пристально посмотрел на Уилла.

— Солгать означает для человека поставить себя не только за рамки закона, но и за рамки уважения.

— Мы прибыли в Японию торговать, — настаивал Уилл. — Я клянусь в этом.

— Но зачем вы вообще оказались в Южном море, господин англичанин? — требовал иезуит. — О, вот вы и попались! Вы нагородили достаточно лжи, чтобы вас повесить! Господин де