Сергей Марков - Тамо-рус Маклай
Саул без умолку говорил, оглядываясь на русских людей. А где же старый приятель, верный Туй? Саул ответил, что Туя уже нет в живых. Когда он умер, его труп посадили на корточки, оплели пальмовыми листьями и три недели жгли костер около этого пальмового саркофага. Могилы Туя нет. Может быть, в хижине сына Туя, красивого и стройного Бонема, по обычаю, сохранилась только нижняя челюсть старика – все, что осталось от Туя.
Из старых приятелей нашлись горбоносый и бородатый Каин, Марамай с кольцом в носу и кабаньими клыками на груди, Гассан, с которыми когда-то «тамо-рус» исследовал Архипелаг Довольных Людей.
В том месте, где когда-то звучали исполинские эоловы арфы и желтели дорожки плантаций возле дома из сингапурских бревен, теперь торчали только остатки свай. Зато в гуще дикого леса, обители черного какаду, виднелись верхушки кокосовых пальм, банановых и дынных деревьев, посаженных когда-то Маклаем. Он поразился такому буйному плодородию.
С корабля пришла ватага веселых матросов с заступами. С песнями и шутками сыны русских деревень расчищали площадку, заросшую густыми кустами. Папуасы помогали матросам выдергивать деревца, разрыхлять благодатную землю. Маклай, два матроса и амбоинец Ян, слуга Маклая, начали садить деревца, бросать в землю Новой Гвинеи семена из Амбоина. Папуасы носили воду в бамбуках, поливая плантацию. Кофейные зерна Маклай велел Саулу унести в горные деревни, где они могли взойти лучше.
В Бонгу стучали топоры – матросы возводили там загон для скота. Маклай в раздумье пошел по лесной тропе в Горенду, но жалкий вид двух пустых хижин, развалин, пустырей настолько расстроил его, что он, не оборачиваясь, вернулся на корабль. После полуденного завтрака он снова пришел в Бонгу. В дневнике своем Маклай в этот день записал, что он никогда раньше не чувствовал такой любви к этим местам, какая проснулась в нем сейчас. Он считал каждое дерево близким, каждого жителя Бонгу старым другом.
С расширенными глазами, с печальной улыбкой на бледном лице Маклай сидел у жалких хижин папуасов. Старики, припадая курчавыми головами к плечу своего друга, плакали и перечисляли людей Берега Маклая, умерших за годы разлуки с «тамо-русом». Они опять просили Маклая остаться здесь навсегда.
Остаток этого дня прошел в веселой возне матросов, привезших с корвета бычка, коров и коз. При виде бычка, мотавшего рогатой головой, бедные папуасы ринулись на деревья, некоторые стали искать спасения в море. Горбатый бычок бунтовал весь день, а к вечеру вырвался вместе с коровой из-за загородки и убежал в лес. Солнце уже село, когда Маклай прекратил вместе с матросами поиски рогатого беглеца, – бычок исчез в густых зарослях, уведя свою подругу... Расстроенный неудачей, Маклай ушел на корабль.
На рассвете «Скобелев» поднял якорь и пошел к острову Витязь пенным синим проливом. «Тамо-рус» помогал мореходам проводить корабль по коралловым глубинам. Каин, Марамай, Гассан сопровождали Маклая в качестве лоцманов и переводчиков. Правда, они боялись корвета, и Гассан даже кинулся в море с палубы. Но Каина и Марамая удалось удержать ласковым словом и подарками – табаком и гвоздями. Обогнув остров Витязь, корабль пошел к острову Сегу. Когда «Скобелев» был на траверзе острова Голубей, Марамай и Каин показали Маклаю стройные пальмы, отражавшиеся в воде пролива. Это были деревья, посаженные когда-то «лунным человеком». Показывая на пальмы, Марамай и Каин повторяли слова: «Остров Маклая», «Кокосы Маклая». Он задумчиво смотрел на остров, где некогда собирался построить себе хижину. Может быть, он еще будет жить здесь – в самом сердце Архипелага Довольных Людей.
Каин стал доказывать Маклаю, что к острову Сегу можно пройти прямо узким, но глубоким проливом у острова Григера. Но адмирал из осторожности не согласился с Каином, и «Скобелев», дымя, медленно продвигался вдоль зеленой цепи архипелага.
Русские гидрографы сразу же начали делать промеры у западного берега Сегу. Перед ними был синий огромный залив порта Алексей, открытый Маклаем.
Между тем Каин и Марамай позорно сбежали с корабля и скрылись неизвестно куда. Без них съемка порта Алексей затруднялась. Тогда Маклай вызвал рулевого матроса и велел ему поймать одного из папуасов, проплывавших на пироге по заливу. Пленник отчаянно барахтался в руках дюжего матроса, но на корвете присмирел и успокоился при виде подарков Маклая. Простые русские матросы, добродушно посмеиваясь над «пленником», одаряли его, чем могли, и папуас из Сегу окончательно растаял.
Вернувшись на корабль, Маклай взял с собой «пленника» и вместе с ним побрел в деревню Сегу. Там он никого не застал. В одной из хижин Маклай нашел два щита, сосуды хорошей работы и скульптуру. И хоть соблазн был велик, Маклай не взял чужого.
«Пленник» стоял около шлюпки и зачарованно глядел на белых людей, которые никого не грабят и не убивают. Он высказал желание вернуться обратно в матросский кубрик, где с ним успели подружиться два приставленных к нему матроса.
На обратном пути команда катера увидела несколько пирог с папуасами. В пирогах, как оказалось, сидели беглецы с острова Сегу, покинувшие село при появлении белых людей. Маклай остановил беглецов, роздал им бусы, коленкор и табак и попросил к утру привезти ему на корвет кокосы. Папуасы понятливо закивали головами. Когда стемнело, Маклай с палубы корвета увидел, как в деревне Сегу вспыхнул одинокий, робкий огонек. Вслед за ним засветились второй и третий, и скоро вся деревня расцвела ночными огнями. Люди острова снова возвратились под свой кров. Маклай, улыбаясь, направился в парусиновую каюту.
Он крепко проспал до рассвета. Утреннее солнце застало «тамо-руса» уже в островной деревне. Люди Сегу вышли к нему навстречу. Впереди, смущенно теребя бороду, шагал сбежавший с корабля Каин. Он жал руку Маклаю и объяснял причины бегства: он боялся стука корабельной машины. Но теперь он не покинет Маклая. Этого только и надо было «тамо-русу». Сейчас они отправятся в дальнее село Бомбасси, где им не удалось побывать в прошлые годы.
Начался последний поход Маклая по его стране. Каин бросился к маленькой пироге, усадил в нее Маклая и Яна, взятого Маклаем в Амбоине. Втроем они поплыли по реке цветущих лиан Аю, между зарослей дикого бананника. Пирога проскользнула по светлому притоку Маус в лесное озеро Аю-Тенгай. К озеру спускалась тропинка, путники пошли по ней и через полтора часа шествия по лесу, наполненному криками разноцветных орд попугаев, пришли в Бомбасси.
Маклай спросил, можно ли добыть в Бомбасси несколько черепов, но Каин разочаровал своего друга – каннибалы здешних мест обычно варят мозг с черепом, а потом выбрасывают череп в воду.
Туземцы сначала было бросились в бегство при виде белого человека и важно выступающего Каина, но, как всегда, не много надо было для дружбы простых сердец – гвозди, табак, полосы кумача. Гостей стали кормить вареным таро, поданным в больших табирах. «Тамо-рус» захотел выяснить: нет ли здесь обычая держать человеческое мясо в особых табирах. Маклая интересовал вопрос: не превращено ли здесь людоедство в культ? Но хозяева хижины любезно объяснили, что человечина, если она есть, подается в самых обычных посудинах и варится в тех же горшках для таро... Распрощавшись с папуасскими хлебосолами, гости двинулись в обратный путь. Солидный Каин и молодой амбоинец Ян тащили большой лук, резные стрелы и копья. Ими Маклай пополнял коллекцию папуасского оружия.
Погруженный в свои мысли о будущей жизни здесь, Маклай на обратном пути с особенным вниманием рассматривал цветущие плантации папуасов, восхищаясь плодородием новогвинейской почвы.
Едва Маклай поднялся по трапу «Скобелева», как на море надвинулась огромная туча. Сильный ливень пролился на благодатную землю, и до корабля долетело благоуханье вздохнувших лесов. Маклай зашел в каюту к адмиралу. Стали говорить о затянувшейся съемке. Маклай настаивал – надо завершить съемку всего порта, сделать промеры всюду. Копытов говорил, что сделанных съемок хватит, достаточно того, что нашли великолепную якорную стоянку возле Сегу. «Тамо-рус» пожал плечами и ушел в свою брезентовую каюту. Стремительные струи ливня стекали по холщовым стенам. Шум дождя не смолкал до полуночи. Маклай долго сидел, загородив от ветра и влетавших в каюту прохладных капель свечу.
Маклай достал из походного баула свои бумаги и вынул из них длинный листок, исписанный крупным и высоким почерком без нажимов. Это было письмо Льва Толстого. Великий человек лукаво и мудро искушал Маклая. Он, Лев Толстой, прекрасно понял гениальную хитрость простого русского человека. Яснополянский отшельник думал, что Маклай всю научную деятельность на Новой Гвинее избрал лишь предлогом для своего изумительного подвига.
«Мне Ваше дело представляется так: люди жили так долго под обманом насилия, что наивно убедились в том, и насилующие и насилуемые, что это-то уродливое отношение людей, не только между людоедами и нехристианами, но и между христианами, и есть самое нормальное. И вдруг один человек под предлогом научных исследований (пожалуйста, простите меня за откровенное выражение моих убеждений) является один среди самых страшных диких, вооруженный вместо пуль и штыков одним разумом, и доказывает, что все то безобразное насилие, которым живет наш мир, есть только старый, отживший humbuc – вид, от которого давно пора освободиться людям, хотящим жить разумом. Вот это-то меня в Вашей деятельности трогает и восхищает, и поэтому-то я особенно желаю Вас видеть и войти в общение с Вами.
