Марианна Яхонтова - Корабли идут на бастионы
– Каждый из нас надеется быть счастливым, – начал адмирал. – Но того счастья, которого мы желаем, нет и быть не может. Да и не знаю, надо ли его желать. Есть другое счастье – оно не берет и не требует, а дает. – Вероятно, счастье, устраиваемое усилиями разума, требовало длительной подготовки. По крайней мере, разумные слова, которые произносил адмирал, ему самому казались малоубедительными. – Ты понимаешь меня? – спросил он строгим и недовольным тоном.
Лиза мысленно перевела его рассуждения на свой простой женский язык. Адмирал хотел сказать, что выйти замуж можно не любя и все же быть довольной. В той среде, где жила Лиза, по любви выходили замуж очень редко, а потому и не трудно было уразуметь внушение, как бы туманно о нем ни говорил Ушаков.
– Я понимаю, джан, – сказала она серьезно и значительно. – Только почему одни дают, а другие берут? За что им, которые берут, такая удача?
Она ясно представила себе капитана Саблина, самого дерзкого и смелого на всем Таврическом полуострове. Он очень мало походил на человека, которого должен был облагодетельствовать кто-то более щедрый и сильный. И странно было, что этой силы и щедрости ждали именно от нее.
Адмирал, однако, стал доказывать, что весь смысл жизни для женщины – дать счастье другому.
Когда он говорил это, она хорошо его понимала, ибо ничего не желала так, как дать счастье другому… только бы этот другой был не капитан Саблин.
Адмирал чувствовал, что логика его убеждений довольно слаба, и если Лиза подчиняется ей, то не потому, что его доводы кажутся ей разумными, а потому, что очень верит ему самому. Он много думал о ее судьбе, но не видел иного выхода.
– Ты знаешь, – сказал он вдруг, сразу краснея и чувствуя себя неловко. – Ты знаешь, что у меня ничего нет, кроме жалованья. Хорошо, пока я жив. Но если ты останешься одна, что ты будешь делать? Влачить полунищее существование с ничтожной пенсией? Жить по чужим домам? Я не хочу и думать об этом.
Девушка видела, как тяжело ему было говорить о том, что он, в сущности, беден и не может обеспечить ее будущего. И ей хотелось одного – снять с него эту тяжесть.
– Ничего, мы обдумаем и сделаем так, как лучше, – сказала она и потянула его за обшлаг, чтоб заставить повернуться к себе.
Адмирал, не глядя на нее, осторожно погладил ее по волосам. Он вспомнил, что давно еще обещал Лизе сделать ее счастливой. И вот он говорит ей уже не о счастье, а о деньгах, о том, как выгоднее устроить жизнь. И хотя положение женщины в том мире, в котором он жил, не допускало ничего иного, кроме замужества, ему была невыносима мысль, что он не нашел лучшего и счастливого выхода.
В сенях слышался стук домашних чеботов Варвары. Она толкла там что-то в ступке. Цок, цок, цок, – болтал медный пестик.
– У Якова Николаевича очень большая мушка под глазом, – заметила Лиза спокойно.
Адмирал взглянул на нее. Лицо ее было серьезным и строгим.
– Хорошо, я скажу ему, и мушки не будет, – пообещал он.
17
В доме Варвары никто никогда не сидел без дела. Женские дела вообще не имеют конца, и когда завершалось одно, тотчас же возникало другое.
Суета начиналась с рассветом. Отдыхать полагалось по вечерам, пока пили чай и беседовали. Беседа тоже большей частью была солидная и касалась урожая, всякого рода экономии и семейных дел. О вдове шкипера говорили, что она прожила свою жизнь, «как цветочек процвела», строго соблюдая непорочную вдовью честь. Все видели ее всегда здоровой, веселой и важной, спокойной даже тогда, когда не было вестей от сына, посланного много лет назад, на Каспий. Сын был такой же энергичный, как она, и очень бойко шел по службе.
Любимым развлечением Варвары был чай. Когда капитан Саблин вошел в сад, хозяйка только что налила себе большую китайскую чашку из тонкого просвечивавшего на солнце фарфора. Чашка была подарена ей адмиралом и тщательно пряталась после каждого чаепития. При виде жениха румяное лицо Варвары осветилось улыбкой.
– Пожалуйте, батюшка, милости просим, – сказала она глубоким низким голосом. Она поклонилась Саблину в пояс, легко сгибая полный стан. Лиза тоже встала, большими испуганными глазами глядя на капитана.
По парадному виду гостя Варвара тотчас догадалась, зачем он пришел. Она повела черной бровью на Лизу.
– Пойди погляди, прибрано ли там, в горнице, – сказала Варвара самым естественным тоном и снова низко поклонилась, приглашая гостя в дом. Пока гость входил в комнату. Варвара успела накинуть на плечи платок, прикрывавший ее синий домотканый сарафан.
Саблин явился без предупреждения. Ни один почтенный родственник или знакомый не сопровождал его, а это было против правил. Усадив гостя, Варвара села на скамейку, позвякивая серебряными серьгами.
– Давно ли прибыли, батюшка? – спросила она, так как никогда не полагалось сразу же приступать к делу.
Капитан Саблин первый раз в жизни не знал, как надо вести себя. Он чувствовал, что с этой женщиной следовало говорить в иной манере, чем та, к которой он привык. Тут нужны были слова ясные и простые, но именно эти простые слова давались ему всего труднее.
– Я вчера приехал, сударыня, – отвечал он.
– В Херсоне быть изволили?
– В Николаеве, сударыня.
Он никак не мог понять, зачем надо вести речь о Херсоне и Николаеве в тот момент, когда счастье его стояло здесь, у самого порога. Он не верил в Бога, но признавал рок и считал, что судьба предназначила ему эту девушку, похожую на грезу Орфея, чтоб «возродить его душу из бездны страстей».
Но строгие синие глаза Варвары снова остановили его. Человеку подобало сдерживать свои желания, то условное время, когда следовало, по правилам приличия, говорить о вещах посторонних, еще не прошло.
Варвара не была в Николаеве, а потому очень интересовалась, велик ли город, много ли в нем жителей и занимаются ли они садами. Саблин, как мог, подробно отвечал ей, поглаживая в нетерпении эфес своей шпаги.
Однако, получив сведения о садах и жителях, Варвара пожелала узнать, есть ли в Николаеве церкви и кто в них настоятелями. Капитан Саблин церквей там не посещал и мог сообщить только, что однажды видел на берегу какого-то человека с длинными волосами, который удил рыбу. Говорят, это был тамошний дьякон.
В другой раз Варвара строго осудила бы подобное легкомыслие, но цель прихода капитана так занимала ее женское сердце, что она, сжалившись над томлением своего гостя, наконец замолчала.
Капитан Саблин поторопился воспользоваться ее молчанием.
– Я был у его превосходительства, – сказал он, встряхивая напудренными буклями, – и сделал пропозицию относительно воспитанницы вашей.
Саблин спохватился, что слово «пропозиция» вряд ли известно жене шкипера, и хотел было выразиться яснее. Но Варвара наклонила голову. В сфере таких общечеловеческих понятий, как любовь и брак, все слова были ей понятны.
– Что изволил ответить вам его превосходительство? – спросила она опять-таки исключительно ради формы, так как Ушаков еще накануне предупредил ее о сватовстве Саблина и о своем решении.
– Его превосходительство дал согласие, – отвечал Саблин, покорно подчиняясь этому формальному истязанию.
– Очень рада, батюшка, – вдруг простым и сердечным тоном сказала Варвара.
Она неторопливо поднялась, блестя смеющимися глазами. Надлежало соблюсти достоинство свое и адмиральское, а если оно было соблюдено, то желать больше было нечего.
– Сейчас пошлю Лизаньку. Сами с ней поговорите, – добавила Варвара. Это была последняя и не особенно важная формальность.
Саблин смотрел в открытую дверь, и то возрождение, которого он ждал, как будто уже совершалось в нем. Какой-то радостный страх переполнял все его существо. Радость эта была во всем: в солнечном столбе, падавшем из окна, в ярком узоре на пяльцах, в обрывках голубой и черной шерсти на полу. Он уже любил все эти вещи, весь этот новый мир, центром и солнцем которого была Лиза.
Когда адмирал передал ему, что Лизе не нравится его мушка на щеке, капитан пришел в полный восторг от такого милого каприза. Главное в этом капризе было то, что он знаменовал собою согласие.
Саблин чувствовал себя таким счастливым, что присутствие кого бы то ни было в доме ему мешало. Он дал денег своим слугам и отправил их веселиться, где они пожелают. А сам открыл окно, лег против него на диван и всю ночь проглядел на звезды, чего с ним отродясь не бывало.
Он искал в Лизе чистоты и непосредственности, уверенный, что эти качества можно найти только в девушке простого происхождения, не испорченной культурой и близкой к природе. Все женщины его круга казались ему развращенными и лживыми. А Лиза была тем прекрасным, недосягаемым по своей нравственной высоте существом, которому Саблин никогда бы не простил малейшего отступления от совершенства.
Глядя на звезды, на то, как они тихо двигались, то вспыхивая, то робко вздрагивая в темноте, он видел перед собой Лизу, склонившую над вышивкой свою чернокудрую голову. Он мысленно следил, как работают ее усердные пальцы. Именно такой, в простой домашней обстановке, он хотел видеть ее. Этот образ олицетворял для него всю красоту истинной женственности.
