Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть
- Приема нет, - предупредила женщина вопрос посетителя.
Камилл сказал, что он приехал издалека, что у него срочное дело, вот письмо.
- Сдайте письмо в экспедицию, - кратко ответила женщина, и опять занялась своим делом. Настырный Камилл не стал объяснять ей, что для него, находящегося под гласным административным надзором, посещение Ташкента является большой проблемой, он просто сказал, что ему надо получить очень важное для него разрешение, что он вынужден сегодня вечером выехать из Ташкента. Женщина, не отрываясь от своего дела, отвечала, что этим вопросом занимается Василиса Николаевна, которая сейчас отсутствует и будет только завтра утром. Камилл понял, что сегодня он своего дела никак завершить не сумеет.
Выйдя на улицу, юноша постарался успокоить себя. Что ж, придется приехать вновь на следующей неделе. Комендант, вроде бы, доброжелателен, выпишет другое разрешение. И Камилл решил прогуляться по столичному городу.
Он, между прочим, прежде уже трижды посещал Ташкент, но это были своеобразные посещения. Дело в том, что учительница химии Маргарита Алексеевна была большой любительницей музыкальной классики и взяла на себя организацию коллективных поездок учеников в недавно построенный Театр оперы и балета, носящий имя великого поэта Алишера Навои. Она заранее, по заявке, покупала билеты на вечерние спектакли, а ученики через своих классных руководителей приобретали эти билеты. И в назначенный вечер около двух десятков старшеклассников веселой компанией в кузове заказанного заранее грузовика ехали в Ташкент и выгружались из машины прямо у широких ступеней театра. Шофер грузовика дремал в кабине, пока любители искусства слушали оперу или смотрели балет, а во время длительных антрактов ходили по великолепным залам прекрасного здания театра, восхищаясь неподражаемыми картинами, выполненными узбекскими мастерами в технике резьбы по ганчу, то есть по особому виду алебастра. После спектакля ученики ехали от здания театра по ночному Ташкенту домой, так что знакомство со столицей Узбекистана было весьма ограниченным.
Во время первого посещения театра ученики слушали оперу «Евгений Онегин». Большинство учеников с восьмого по десятый класс впервые слушали эту оперу, хотя отдельные партии, часто исполняемые по радио, слышали, надо полагать, все. Что касается Камилла, недавно только выбравшегося из далекой страны журчащих арыков и цветущих садов, где не ходят поезда, и откуда до ближайшего театра три дня скачи, не доскачешь, то он оказался к тому времени изощренным меломаном, прослушавшим не раз многие шедевры оперного искусства. Как такое оказалось возможным?
В первый свой день рождения в пристоличном городке Камилл попросил маму купить ему детекторный приемник с наушниками. Он протянул по двору, где они снимали у украинской семьи двухкомнатную времянку с верандой, провод длиной метров в двадцать, который оказался вполне мощной антенной для примитивного приемника, работающего на токе, индуцируемом радиоволной в этом проводе. По ночам он ловил далекие станции в коротковолновом диапазоне, несущие ту информацию о происходящих в стране Советов событиях, которая не звучала в передачах ташкентского и московского радио. Но вскоре его внимание полностью переключилось на отлично звучащие в наушниках музыкальные произведения разных жанров, передаваемые из московских залов и студий и ретранслируемые ташкентской студией. Как раз в тот год музыкальная общественность Москвы отмечала юбилей Большого театра, и почти каждый вечер в эфир шли передачи русских и зарубежных опер. Это было упоительно для, как выяснилось, музыкального юноши! Причем Камилл имел возможность убедиться, что звучание в наушниках намного совершенней, чем в громкоговорителях радиосети. И еще одним неоспоримым преимуществом обладали наушники: в них Камилл, никого не беспокоя, слушал музыку в постели до поздней ночи, когда мама, бабушка и братишка уже давно спали. Он надевал наушники в половине одиннадцатого по местному времени, когда в Москве была половина восьмого, и снимал их далеко за полночь - в зависимости от длительности оперного спектакля. Поскольку в течение года оперы часто повторялись, он уже знал, что при трансляции «Искателей жемчуга» он заснет раньше, чем если бы он начал слушать «Бориса Годунова», ну и так далее. Тогда же он стал убежденным приверженцем Лемешева, хотя впоследствии оценил великолепную чистоту голоса Козловского. Удивительно, но наушники передавали все нюансы звучания голосов солистов, позволяли слышать звучание каждого инструмента в оркестре. Может быть, такой эффект достигался благодаря тому, что слушал юноша музыкальные передачи в ночной тишине, да еще таким образом, что никакой посторонний звук не мог проникнуть в его уши, прикрытые пластинами наушников.
Так или иначе, Камилл на обратном пути весьма квалифицированно обсуждал прослушанную оперу с учительницей, и ребята то и дело восхищенно восклицали «Во дает!», имея ввиду вдруг проявившуюся эрудицию своего товарища в этой довольно далекой от большинства из них области.
Во время первой поездки в Ташкент Камилл предостерег своих друзей, что если они не заслонят его своими спинами, то его могут ссадить с машины во время проезда шлагбаума. Услышавшая эти слова ученица седьмого класса комсомольская активистка Лилиана, преждевременно созревшая красотка, стала громко возмущаться тем, что взяли в поездку спецпереселенца, которому нельзя выезжать за пределы городка.
- Конечно, Камилла очень жалко. Но мы же должны уважать законы своей советской страны!
Большинство учеников что-то неопределенное знали об ограниченных правах своих соучеников крымскотатарской национальности и сейчас они впервые столкнулись с этим вопросом так близко. И не нашлось, пожалуй, среди разместившихся в кузове никого, кроме этой девицы, кто в ответ на предостережение Камилла не возмутился бы тем, что их школьный товарищ может быть наказан за эту поездку. Генка Бывалов грубо прервал Лилиану:
- Молчи, сука! - и обратился к ребятам: - Посадите Камилла у кабины.
Камилл пробрался в глубину кузова, подталкиваемый в спину тумаками:
- Давай, лезь!
Лилиана поняла, что ее никто не поддерживает, но все же добавила:
- Если был бы здесь Разыков, он бы этого безобразия не допустил!
Генка, который был известен тем, что мало говорил, но много делал, ответил на это еще грубей:
- Ты, сука, еще раз вякнешь, выкину тебя из машины!
Эту не принятую в обхождении с девицами грубость сейчас все приняли как должное. Лилиана испуганно затихла, и потом всю дорогу не вымолвила ни слова. Между прочим, когда после возвращения из Ташкента ученики сошли с машины возле своей школы, Камилл заметил, что Гена Бывалов отвел семиклассницу Лилиану в сторону и что-то ей говорил. Во всяком случае, в дальнейшем Лилиана не осмеливалась выступать с подобными заявлениями.
Разыков, о котором упомянула эта политически сознательная девица, был младшим братом третьего секретаря горкома партии и учился в девятом классе, занимая в тот год пост секретаря школьной комсомольской организации. Еще он был известен тем, что на всех школьных вечерах из года в год читал своим низким басом стихотворение Маяковского:
Я волком бы выгрыз бюрократизм. К мандатам почтения нету! К любым чертям с матерями катись Любая бумажка. Но эту!
Он делал шаг вперед и вынимал из кармана ладонь со сложенными пальцами, якобы держа в руках красный советский паспорт.
«Засунул бы ты его себе в жопу!», - каждый раз думал политически некорректный Камилл.
В один из последующих дней Разыков подошел к Камиллу:
- Я знаю, что ты ездил в Ташкент. Если бы я тогда там был, я бы тебе разрешил.
Он широко по-доброму улыбался, всем видом демонстрируя свой либерализм.
- Хибал я твое разрешение! - ответил Камилл. – Ишь, начальник какой нашелся. Тебе-то какое дело?
Камилл никогда не церемонился с подобными «благожелателями», он готов был дать отпор любому, кто посмеет говорить с ним свысока. Разыков был возмущен, по глупости своей хотел вынести «персональное дело комсомольца Афуз-заде», на школьное комсомольское бюро. Но обсуждение факта «неразрешенного выезда ученика школы имени И. В. Сталина спецпереселенца Афуз-заде вместе с классом на культмассовое мероприятие» уже состоялось в горкоме партии, где все же решили не будоражить школьную общественность такими проблемами. Кстати, инициатором этого обсуждения был третий секретарь, получивший донос Лилианы через своего младшего братца. И совместно с городскими органами безопасности, которые тоже были уведомлены о случившемся, было решено не препятствовать и в дальнейшем поездкам Афуз-заде в Ташкент совместно со школьным коллективом - возбуждение школьной общественности по случаю дискриминационного задержания одного из лучших учеников было признано нецелесообразным. И по факту грубого ответа Афуз-заде секретарю школьной комсомольской организации было рекомендовано шума не поднимать. Но при этом школьным сексотам, более ответственным, чем семиклассница Лилиана, было дано указание наблюдать во время последующих поездок за этим Афуз-заде, а то, неровен час, останется в Ташкенте, станет «невозвращенцем».
