Жан-Луи Фетжен - Слезы Брунхильды
— Что такое? Ты хочешь меня убить?
Сейчас глаза Уабы полностью привыкли к полусумраку, и она смогла лучше разглядеть молодого мужчину. Без сомнения, он был красив. Грязный, мокрый, пропахший потом, он выглядел ужасно, но все же был красив.
— Если ты меня убьешь, — продолжала она, — то ничего не получишь и умрешь в страшных мучениях. Этого ты хочешь? Нет, конечно…. Ты же не дурак. Подумай хорошенько. Неужели ты решил, что мы хотим сделать эту историю всем известной? На самом деле никто не знает, что ты сделал — кроме меня, сеньора Ансовальда… ну и королевы, конечно. Она тебя ждет, и ты это знаешь. Она тебя не забыла. Ты, получишь свою награду и будешь молчать. Тогда ты будешь, богат, почитаем всеми и любим ею. Ведь этого ты хочешь?
И Уаба резким движением оттолкнула руку с кинжалом. Ландерик ей не препятствовал. Когда он отступил, Уаба глубоко вздохнула и на мгновение закрыла глаза. Потом отошла от двери и открыла на окне вторую ставню.
— Тебе нужно вымыться и найти другую одежду, — сказала она с презрительной усмешкой, обернувшись к Ландерику. — Любовник королевы не должен выглядеть как бродяга!
* * *Всю зиму вместо снега шел дождь. Это была мрачная зима, грязная и промозглая, с пустынными улицами, влажными простынями, простудами и ледяными сквозняками по всему дворцу. Хильперик чувствовал себя усталым и разбитым, все тело его ломило и знобило, когда после многодневной непрерывной скачки он, наконец, въехал в Париж. Этот город и сам по себе вызывал дурные воспоминания, к тому же отвратительная погода отнюдь не добавила ему привлекательности.
Париж был проклятым городом. С тех пор как сыновья Хлотара поклялись, что будут управлять им вместе, каждый, кто стремился забрать этот город в свое единоличное владение, не проживал и года после осуществления своего намерения. Карибер сделал Париж своей столицей — и вот он мертв. Зигебер отпраздновал в этом городе свой триумф — и теперь он тоже мертв…. Нельзя здесь оставаться. Нужно покончить с делами и уехать в Руан или — почему бы нет? — обосноваться в Суассоне, как сделал это раньше его отец.
Эта мысль понравилась Хильперику и вызвала слабую улыбку на его усталом осунувшемся лице. Но скрип деревянного кресла тут же прогнал ее. Да, верно, он здесь не один… Последний раз взглянув в окно на мрачное серое небо и такую же поверхность реки, Хильперик глубоко вздохнул, расправил плечи и обернулся.
Она сидела между двумя стражниками, держась прямо, вскинув голову и опустив глаза, одетая в белое платье с узкими рукавами. Ее волосы были заплетены в косы, лоб охватывала головная повязка из золотой парчи. Побежденная, но не утратившая высокомерия и, разумеется, ненависти, державшаяся с холодной отстраненностью, такая бледная, что цвет ее лица почти сливался с платьем, это была истинная королева. Она изменилась и теперь выглядела более зрелой. Но это ей даже шло.
— Сколько же лет прошло?.. Десять? Брунхильда подняла глаза и нахмурилась.
— Последний раз, когда мы с тобой виделись, — пояснил Хильперик. — Это было в Метце, на твоей свадьбе. Ты тогда показалась мне невероятно красивой, но сейчас ты гораздо красивее!
Он с улыбкой склонился перед ней, довольный собственным неуклюжим комплиментом, потом обернулся к Мерове, словно, призывая того в свидетели. Взгляд сына поразил его. Глядя исподлобья по своему обыкновению, Мерове буквально пожирал их пленницу глазами.
— Вот в чем беда нашей семьи, — шутливым тоном продолжал Хильперик. — Вместо того чтобы встретиться и поговорить, мы копим свои обиды, а потом воюем друг с другом без всяких причин!
Брунхильда вздрогнула и невольно сжала кулаки, чтобы заставить себя промолчать. Слово «обиды» в устах человека, убившего ее сестру и мужа, само по себе звучало оскорблением.
Хильперик приблизился к Брунхильде, все еще улыбаясь, и, схватив ее за подбородок, заставил взглянуть на себя. Это было все равно, что схватить покрытую колючками розу. Красота Брунхильды была необыкновенной и волнующей, но в ее глазах было столько ненависти и презрения, что она не вызывала в нем никакого желания — даже желания унижать ее. Улыбка Хильперика превратилась в гримасу, и он отступил, по-прежнему не отрывая глаз от Брунхильды. Ему снова пришла мысль убить ее. Это было его первоначальное намерение — столь необходимое, столь очевидное…. Убить и ее, и весь ее выводок — так же, как его отец Хлотар некогда расправился с собственными племянниками. Убить их всех, чтобы навсегда уничтожить королевский дом Остразии…. Это советовали ему приближенные, этого хотела Фредегонда и, без сомнения, ожидала сама Брунхильда,
Однако возникли неожиданные препятствия. Одному Богу известно как, но Хлодоберу удалось бежать, и этот пятилетний принц отныне воплощал в себе будущее королевской династии. Держа в заложницах его мать и сестер, можно будет, по крайней мере, надеяться на его послушание…
Хильперик кивнул и, вернувшись к своей напускной веселости, окликнул Мерове, все еще неподвижно, стоявшего в углу:
— Ну, иди же поцелуй свою тетушку, вместо того чтобы стоять как истукан!
Принц смешался и покраснел — это было так заметно, что даже Брунхильда улыбнулась. Однако он, хоть и неловко, все же исполнил приказ отца.
— Вы… вы очень красивая, — прошептал Мерове, касаясь губами ее щеки.
Брунхильда, подняв глаза, внимательно рассматривала Мерове, пока тот медленно пятился назад. Мерове уже превосходил отца ростом на целую голову, но постоянно сутулился, словно собственный высокий рост его смущал. Несмотря на редкую щетину, покрывавшую его щеки и подбородок, он, казалось, все еще не вышел из детства. Черты его лица были вялыми, а волосы — неопределенно-светлыми, ни белокурыми, ни каштановыми.
— Поцелуй Иуды? — спросила она, не отрывая глаз от Мерове, но обращаясь к Хильперику. — Это ему ты поручил меня убить?
Хильперик расхохотался, а выражение ужаса на лице Мерове лишь усилило его веселость.
— Сестра моя, воистину это последний человек, которому я поручил бы тебя убить! — произнес Хильперик со смехом. — И потом, зачем бы мне тебя убивать?
— Чтобы наложить руку на мое королевство.
— Твое королевство?
Хильперик больше не смеялся. Он отошел к окну и, прислонившись спиной к подоконнику, в упор взглянул на Брунхильду.
— С каких это пор франкское королевство принадлежит женщине? Ты разве не знаешь, что наши законы запрещают женщинам наследовать имущество? У тебя ничего нет, Брунхильда, и если твой сын будет хорошо себя вести, ты и твои дочери будете жить спокойно, в полной безопасности. А это уже немало!
— В монастыре…
— Ну, монастырь все же лучше могилы, правда? И потом, кто знает?.. Все еще может измениться…
Их взгляды встретились, и вновь Хильперик прочел в глазах своей невестки столько ненависти, что его вожделение полностью угасло. Он с досадой отошел от окна и повернулся к Мерове.
— Завтра ты повезешь ее в Руан. Пусть с ней обращаются со всеми надлежащими почестями. В Руане передашь ее под надзор Бепполена и епископа Претекстата.
— А мои дочери? Хильперик не удостоил королеву даже взглядом и продолжал, обращаясь к сыну:
— Ее дочерей отвезут в Мо, в тамошний монастырь. Пусть она знает, что их жизнь зависит от ее поведения.
Брунхильда смотрела на Хильперика, пока тот не вышел из комнаты. Она по-прежнему испытывала мучительное душевное напряжение. Брунхильда сплела дрожащие пальцы обеих рук и закрыла глаза. Личико Хлодосинды, такое крошечное, такое хорошенькое и доверчивое, тотчас же возникло перед ее внутренним взором. Хлодосинда, маленький ангел, которого она, может быть, уже никогда не увидит, и Ингонда, уже такая женственная… Прикосновение чьей-то руки к плечу заставило ее вздрогнуть. Это был Мерове.
— Мои дочери… — прошептала она сквозь слезы. — Позволь мне увидеться с дочерьми!
# # #Это были, без сомнения, самые мрачные часы моей жизни. Гораздо худшие, поверьте, чем те, что я проживаю сейчас.
Я потеряла все. Моего супруга и короля, которого я старалась любить и которого научилась уважать, — человека отважного, справедливого и слишком хорошего, к его собственному несчастью. Моего сына, от которого тогда не было никаких вестей; я даже не знала, удалось ли ему ускользнуть и благополучно достичь Метци, или же он схвачен, или, того хуже, убит и сейчас лежит в какой-нибудь канаве, терзаемый воронами…. Моих дочерей, которых, как мне сказали, отвезут в монастырь в Мо, но которых Хильперик вполне мог отдать на потеху солдатне…. Мое королевское достоинство — я была всего лишь пленницей и дрожала по ночам, ожидая, что явится наемный убийца и перережет мне горло…
Такая же участь постигла мою сестру Галсуинту, — в том же самом городе, возможно, тоже в собственной постели. С каждым днем меня все сильнее наполнял ужас. Мне осталось лишь потерять свое женское достоинство — и это я сделала. Только так я могла остаться в живых.
