Октавиан Стампас - Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
С большой настороженностью стали они разглядывать меня, и я удивился, заметив наконец, что, пожалуй, любой из них мог сгодится мне в отцы. Бороды половины из них оказались богаче серебром, нежели борода самого комтура.
— Братья! — негромко обратился к ним Эд де Морей. — Долгие годы службы, проведенные нами на земле иноверцев, не прошли даром, и, волею Всемогущего, кипарис не успел состариться и засохнуть. Тот, чьего прихода мы ожидали, стоит перед нами. Не удивляйтесь его словам и вопросам.
Один из рыцарей выступил на шаг из полукруга.
— Брат комтур! — произнес он густым голосом.
— Брат маршал капеллы, говори! — кивнул ему Эд де Морей.
— Я имею смелость напомнить братьям слова святого Иоанна Крестителя, — сказал маршал капеллы, любезно напомнив мне о том, чья голова была изображена на стене помещения. — И теми словами задать пришедшему вопрос: тот ли он, или ждать нам иного.
Слова маршала мне ничуть не понравились. Я тоже сделал один шаг ему навстречу и задрал рукав, расширявшийся к запястью.
— На вопрос маршала капеллы я не имею ответа, — чистосердечно, как и раньше, признался я. — К вратам вашего дома меня привез доблестный комтур, который и назвал меня тем, чей приход ожидался вами столь долгое время. Вот признак, так же загадочный для меня, как и многозначимый для вас. Сколько себя помню, я всегда носил этот предмет. — Последние слова, разумеется, содержали каплю лжи, но по существу были правдивы.
Все тамплиеры разом преклонили колена.
— Мессир, — смиренно произнес маршал, обращаясь ко мне. — Других признаков нет, и ваш ответ вполне достаточен.
— По преданию, братья, мы должны приветствовать Посланника братским поцелуем, — напомнил Эд де Морей скорее мне, чем тамплиерам.
Он первым учтиво обнял меня за плечи и прикоснулся своими жесткими губами к моим губам. Поцелуи остальных братьев сильно смутили и встревожили меня. Седобородые мужи, несмотря на видимое благоговение, обхватывали меня своими сильными руками, как девушку, и, не ведая стыда, проводили пальцами по моим чреслам и ляжкам. Смутная волна каких-то тяжелых воспоминаний вновь поднялась в сумрачном хаосе моего таинственного происхождения, но на этот раз не выбросила на берег ничего, кроме скоропреходящей тошноты и отвращения.
За этим обрядом последовала весьма скромная трапеза, состоявшая из сухих лепешек и разбавленного вина. Прислуживали за столом безбородые слуги моего возраста, одетые во все черное.
По окончании трапезы состоялся еще один, благодарственный, молебен, в словах которого приор говорил об исполнении сроков, о приближающемся Судном Дне и обо мне как вестнике долгожданной победы света над тьмой. Если молитвенным духом и были бледно озарены лица окружавших меня франков, то никакой радости от того, что наконец настал час, ради которого рыцари Храма пребывали на чужбине добрую сотню лет, я в их бесстрастных взорах не нашел. Трапеза в полусумрачном зале больше напоминала сновидение, нежели все минувшие мои сны, которые теперь казались мне ярче утренней яви. Так я снова впал в глубокие сомнения.
«Возможно, все они давно покойники, — нарочно пугая себя и страхом торопя пробуждение, предположил я. — Целую сотню лет сидят здесь на одном месте и ожидают свою жертву».
Устав требовал от братьев после трапезы немедля удалиться в свои кельи для уединенной молитвы, и, вновь оказавшись под покровительством одного рыцаря Эда, я вздохнул.
— Мне кажется, что я опять пребываю в колдовском сне, — так и сказал я рыцарю Эду, когда мы поднялись в его келью.
Это признание немного успокоило меня, поскольку я тут же предположил, что, если спящий скажет во сне, что он спит, то сон в тот же миг несомненно должен рассеяться.
— Я видел, с какой тревогой, мессир, вы смотрели на лица братьев, — сказал рыцарь Эд. — Они долго учились не ожидать ничего и ни на что не надеяться. Это было необходимо, для того, чтобы удержать цитадель.
— Подобно Али Бабе, я теперь стою над пещерой, полной тайн и сокровищ, и страшусь произнести волшебное слово, — добавил я к своему признанию еще одно. — Могу ли я воспользоваться своей властью и заставить тебя, брат Эд, бодрствовать до тех пор, пока из глубин пещеры не будет извлечен последний самый мелкий бриллиант?
— Мессир, — сдержанно улыбнулся рыцарь Эд. — Меня мучает то же самое искушение. Что касается бодрствования, то я обучен этому искусству.
— Хотелось бы начать с сотворения мира, — с трепетом вздохнул я, предчувствуя, что начинается та ночь, когда многое из тайного должно стать явным, — однако опасаюсь, что нам не хватит времени до Судного Дня. Имея в виду свой незначительный возраст и почти опорожненный сосуд памяти, я предпочел бы первым предъявить свои монеты для сличения с настоящими, имеющими хождение в этой стране.
— Я-то, столько лет ожидал этого дня, чтобы проверить свои собственные сбережения, — с мучительным вздохом проговорил рыцарь Эд.
— Видно, главному чеканщику угодно, чтобы мы сами научились отличать фальшивые монеты от настоящих, — мудро рассудил я и начал свой рассказ.
Когда я приблизился к его завершению и уже таился в придорожных кустах с намерением смело выступить навстречу рыцарю Эду, направлявшемуся к дворцу Чудесного Миража, толстая свеча в келье комтура укоротилась на целую нарезку, свидетельствуя о начале второй стражи.
С улыбкой кивнув мне, как только я выскочил на дорогу, рыцарь Эд поправил загнувшийся кончик фитиля пальцами, будто вовсе не чувствовавшими жара маленького огня, и, немного времени побыв в молчании, покачал головой:
— Не сиди я сейчас в своей келье и не будь мы связаны вещими знаками, более значимыми, чем все самые сокрушительные события, случившиеся в Конье, я подумал бы, что началась одна из тысячи ночей царицы Шахерезады. Так чудесна и удивительна ваша история, мессир.
— Для удобства представим дело так, что никаких чудес нет, а есть один обман, — предложил я.
— Разумно, — кивнул рыцарь Эд. — Тогда вернее начать с самого конца и заметить, что никакого султана Масуда Четвертого не было и в помине.
— Об этом я уже догадался, — не преминул утвердить я.
— Власть сельджуков в Руме кончилась на Масуде Третьем, — продолжал рыцарь Эд. — Теперь царством повелевает монгольский наместник.
— Значит, брат Эд, вы достигли желаемого? — задал я старый вопрос.
— Увы, — усмехнулся Эд де Морей. — Ваш сон, мессир, оказался отчасти вещим. Получены сведения, что великий ильхан Олджайту намерен в скором времени прислать сюда одного из своих эмиров, строгого мусульманина. Нынешний наместник требовался ильхану только для поддержки заговора и в качестве иудейского козла отпущения, если выйдут неприятности. Вы оказались правы, мессир, наша поддержка заговора только ухудшит положение христиан в Руме.
— Этот узел завязан на другом конце веревки, — сказал я, — а чтобы развязать узел на нашем конце, нужно для начала потянуть за два изгиба. Во-первых, ясно, что я заснул раньше, чем ступил на порог тронного зала. Во-вторых, несмотря на то, что сон в главных видениях лжив, однако содержит некие правдивые и немаловажные подробности, тайные наяву. Что ты можешь на это сказать, брат Эд?
— То, что ваш сон, мессир, не простой морок, — осторожно проговорил комтур. — Кто-то не только обманывает вас и сбивает с толку, но и намерен с помощью образов, отсутствующих наяву, показать вам нечто, как вы заметили, немаловажное.
— Кто? — встрепенулся я.
— Мессир, — рыцарь Эд потеребил одну из двух тонких косичек, заплетенных в его бороде. — Мессир. Что я могу сказать? Вы посланы из сфер, мне не доступных.
— Тогда подергаем с другой стороны, — поспешил я, испугавшись, что так узел затянется еще крепче. — Комтур вошел в тронный зал, а я остался с изменившими султану гулямами и приступил к трапезе.
— Кстати, о трапезе, — спохватился комтур и постучал по столу грубым перстнем-печатью.
Тут же из коридора донесся слабый скрип, затем приоткрылась дверь кельи комтура, и перед нами появился смиренный юноша в черных одеждах.
— Гавриил, самая пора сходить к Симону. Возьми двойную ношу, — повелел ему рыцарь Эд, и, как только юноша, отвесив низкий поклон, исчез, комтур повернул голову ко мне. — До еврейского квартала отсюда пара шагов. Полагаю, доброе вино только ускорит ход мысли.
— Возможно, что ускорит, — сказал я в ответ, — если только не вся загадка в вине, которое и отправляет меня в сонные странствия, ведь во дворце я тоже приложился к одному подозрительному кувшину. Из него, по всей видимости, и выскочил вроде джинна этот Масуд Четвертый.
Лицо рыцаря Эда окаменело, и мне пришлось добавить:
— Брат Эд, я искренне доверяю тебе. Как раз твои слова указали мне на возможную отраву. К тому же есть повод проверить наверняка, не все ли вино стараниями неких демонов или ассасинов действует на меня столь сокрушительно.
