Наталья Павлищева - Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»
Отшвырнув тунику, Пенелопа бросилась к Антиною.
Он видел берег, но добраться до того места, где можно было бы встать в полный рост, не получалось, волны упорно оттаскивали мальчика обратно. А сил оставалось все меньше… Вода действительно холодная. Антиной почувствовал, что от холода сводит ноги.
Подросток уже просто барахтался из последних сил, стараясь лишь держаться на плаву и не думая о том, чтобы выбраться на берег, когда почувствовал, как чья-то сильная рука подтолкнула его наверх и вперед:
— Дыши!
Несколько судорожных вдохов, потом мрак… Ногу все-таки свело…
Пенелопа еле вытащила мальчишку, чуть не погибли вместе. На берегу его пришлось перекинуть через колено и сильно надавить, чтобы вылилась вода, которой тот успел наглотаться. Поняв, что Антиной дышит, она бросила его на песке и принялась ловить свою тунику, которую едва не унесла волна прилива.
Пришлось и мальчишку оттащить подальше. Антиной очнулся, закашлялся, выплевывая остатки воды из легких и желудка, поднялся на четвереньки и только тогда сообразил, что спасен, что уже на берегу и волны больше не тащат его в открытое море. Болело все внутри, болела голова, но сейчас его заботило не это. В двух шагах на песке сидела мокрая царица, обхватив колени руками и опустив на них голову.
Пенелопа услышала, что Антиной очнулся, обернулась:
— Жив?
— Да, спасибо…
Он уже понял, кто именно толкал вверх и вперед, кто тащил из воды на берег.
— Идти сможешь?
— Да…
Но не смог, Антиноя шатало, кружилась голова. Пенелопа подхватила его под мышки:
— Пойдем, холодно сидеть…
Царица притащила подростка домой почти на себе, у того не было сил даже передвигаться. На расспросы коротко ответила:
— Оступился и упал с утеса. Хорошо, что я оказалась неподалеку…
Его растирали, чем-то поили, во что-то закутывали…
До утра Антиной провалялся в бреду. Утром первым, кого он увидел, была царица.
— Ожил? Никому не говори, что случилось. Оступился, упал в воду, свело ногу, потому мне пришлось помочь выбраться на берег.
Она еще что-то говорила, он слабо кивал, а перед глазами стояла другая картина — стройная женская фигура, освещенная закатным солнцем. А еще ощущение упругой груди и сильных рук… Антиной не мог вспомнить, привиделось ли ему это в бреду или царица и впрямь была вынуждена прижимать его к себе, чтобы хоть как-то согреть. При одном воспоминании об этом горячем сильном теле его кидало в жар, а голова начинала кружиться.
С того утра Антиной вынужден опускать глаза вниз, чтобы не встречаться с зеленым взглядом Пенелопы и не видеть поднятой упругой грудью туники, потому что знал, какова эта грудь при прикосновении. Подросток заболел женской красотой…
Нельзя сказать, что Пенелопа не заметила этого смущения, но приписывала все тому, что он видел ее обнаженной, а еще тому, что пришлось вытаскивать такого же нагого мальчишку из воды.
— Я никому не расскажу, что случилось. И ты молчи. С каждым может случиться, у всех хотя бы раз в жизни сводит ногу в воде, тем более холодной.
Его лицо полыхнуло краской смущения:
— Благодарю, царица.
— И благодарить меня не за что. Разве ты не бросился бы спасать того, кто тонет? Забудем об этом, Антиной.
Ее голос, произнесший его имя, показался лучшей музыкой на свете, а собственное имя в ее устах просто божественным… Антиной заболел Пенелопой навсегда…
Царицу, вернувшуюся из Акарнании, встречали так, словно она выиграла войну в Троаде. Конечно, Евпейт был не слишком доволен ее возвращением, но рад сыну, который, однако, показался ему несколько странным.
— Ты не болен?
— Нет.
— Что случилось, Антиной?
Ничего добиться не удалось, подросток твердил, что все в порядке. Но однажды Евпейт перехватил взгляд, которым Антиной проводил Пенелопу, и все понял:
— Э, да ты случайно не влюбился в царицу?
Краска, густо залившая лицо сына, подсказала отцу, что тот не ошибся. Вот чего ему вовсе не было нужно, так это влюбленность Антиноя в Пенелопу!
— Не ту выбрал!
Хитрый Евпейт принял свои меры, и через пару ночей в спальне Антиноя появилась одна из рабынь, щедро подарившая подростку свои ласки. На время он забыл стройную женскую фигуру, освещенную закатным солнцем Акарнании…
Евпейт мог успокоиться.
Жизнь на Итаке стала налаживаться.
Пенелопа словно очнулась от спячки, теперь всем было ясно, что война в далекой Троаде надолго, царя скоро ждать не стоит, остальных тоже, значит, нужно все делать самим. Икарий помог дочери нанять серьезную охрану, сунувшиеся было в воды Итаки пираты узрели три хорошо вооруженные петиконтеры-двухмачтовики с сотней гребцов каждая и больше не появлялись, никому не хотелось испробовать на себе умение этих гребцов владеть не только веслом, но и копьем.
Пенелопа тратила на содержание охраны свое приданое, прекрасно понимая, что запасов надолго не хватит, их нужно как-то восполнять.
Заработать… заработать… Одиссей гонял и гонял свои корабли по Великой Зелени, где-то меняя овец на другие товары, где-то попросту грабя, а чем может заработать она? Только ткачеством. Но для ткачества нужна шерсть и женские руки, много женских рук, ловких, хорошо обученных.
Шерсть обещал привезти отец, к тому же пока есть запасы на самой Итаке, и в этом году скоро будут стричь овец. Пастухи сказали, что и приплод хорош, и шерсти будет сострижено много.
И все равно в этом году они не смогут продать ничего, во-первых, потому что разорены из-за нападения пиратов Ликета, во-вторых, просто нечего, оливковых деревьев не так много, чтобы давить масла достаточно для продажи, шерсть хоть и лежит с прошлого года, но пока не прядена и даже не чесана, не до того.
Работы предстояло столько, что спать некогда.
Но Пенелопа спать и не любила.
В ахейских домах хозяйка встает первой, умывается, приносит дары домашним богам и будит слуг. Антиклея не любила этого делать, отправляла будить кого-то из своих служанок. Пенелопа все делала сама. Она завела строгие порядки, просто не обращая внимания на Антиклею, теперь Пенелопа была полновластной хозяйкой на Итаке, и никто не посмел спорить!
Евринома отмеряла зерно горстями даже тогда, когда его намолотили вдоволь. На любое ворчание отвечала, что так приказано царицей. Любая мелочь была на учете, но никто не возражал, просто потому что не было у них лишних мелочей, как и лишних рук. Каждая пара, как и горсть зерна, на учете, а потому бездельничать не должна. Пример подавала сама царица, Пенелопу с рассвета до заката все видели за делом, а потому кто мог отлынивать от своего?
Пенелопа снова огляделась, что-то было не так в окружающем ее лесу. Прислушалась, но вокруг спокойно, только обычные лесные звуки, прислушалась к себе, тревоги не было тоже. Что же тогда? Пенелопа привыкла доверять мелькнувшим вдруг ощущениям.
Она забралась слишком далеко в гору, туда, где сохранилась старая оливковая роща, посаженная на поляне Лаэртом в давние времена. Но и от этой рощи ушла далеко в сторону. Склон хороший, солнечный, ровный, без больших валунов, из него вышла бы прекрасная пашня. Только от дворца далеко и рубить такой лес жаль, к тому же часто попадались взрослые оливы. Даже мелькнула мысль, что сюда можно бы прислать сборщиков плодов…
Оливы! Вот что удивило Пенелопу. Деревья не просто часто попадались, присмотревшись внимательней, она поняла, что их сажала человеческая рука! Оливы стояли не сами по себе, а почти ровными рядами. Но оливковая роща почему-то не состоялась, вокруг лесные заросли, потому оливковые деревья довольно хилые.
Женщина подошла к ближайшему, погладила рукой ствол:
— Тебе бы простор и солнце, урожай был бы прекрасный.
Взгляд нашел следующую оливу, потом еще и еще. Да, они посажены хоть и давно, но с толком. Почему же вокруг лес? Так не поступают с оливами, для ахейцев дороже дерева нет. Чья это земля?
На обратном пути Пенелопе встретился Лаэрт. Свекор не смог сдержать своего недовольства. «Что же за жена у Одиссея! Разве позволительно царице бегать по лесам с луком, да еще и в одиночестве?!» Невзирая на недовольство Лаэрта, Пенелопа уже открыла рот, чтобы спросить об оливах посреди леса, но что-то заставило ее рот захлопнуть. Всего лишь поинтересовалась здоровьем свекра. Тот пробурчал что-то в ответ и поспешил дальше.
Пенелопа отлично знала, что родители Одиссея, да и не только они, осуждают невестку за слишком вольное поведение, но сейчас ей просто наплевать на чье-то осуждение, на плечах небольшая косуля, это обед для ее домашних, и не вина Пенелопы, что муж далеко на войне, а никто другой не способен бегать по лесам за добычей. Вернее, способные есть, но их усилий не хватает, чтобы накормить множество голодных ртов, ждущих дома.
Если бы она попыталась объяснить все это Антиклее или Лаэрту, то снова не встретила бы понимания. Царица, заботящаяся о рабах, — это вообще глупо! Если раба нечем кормить, он стар и немощен, то его прогоняют, а не держат в доме. Пенелопа же, наоборот, собирала к себе рабов со всей Итаки. И ладно бы сильных и умелых, но у нее нашли приют немало стариков и беременных женщин. И уж совсем нелепо платить бывшим хозяевам за таких рабов! Ее осуждали за расточительство.
