Юрий Андреев - Багряная летопись
— Святая правда каждое твое слово!
— Ну, вот и хорошо: рыбак рыбака чует издалека…
К вечеру этого дня Володя и Гриша могли срубить уже по три-четыре лозы, воткнутые на тренировочной дистанции, а к концу недельного срока лихо срубали уже по шесть-семь лозин.
На восьмой день Чапаев и Фурманов прибыли к молодым кавалеристам принимать экзамен. Чапаев, приехав в село Палимовку под Бузулуком, с утра занялся штабными делами 25-го кавдивизиона, расположенного здесь, а Фурманов направился к большому сараю, бывшей конюшне, где в это время проходили политзанятия.
— Садитесь, товарищи, рапортовать не надо, все вижу сам. Я хочу продолжить ваше занятие на особый лад. Ваш руководитель, — он указал на Еремеича, — совершенно правильно говорил вам сейчас, что сила нашей армии — в ее сознательности, в понимании ею революционного долга. Довожу до вашего сведении, что нашей дивизия предназначается стать ударной силой фронта. Чтобы вы лучше понимали, что такое чапаевская дивизия и какими должны быть чапаевцы, я хотел бы вам сегодня немного рассказать о нашем начдиве…
Молодые бойцы радостно зашумели, задвигались, устраиваясь поудобнее, и стихли, обратившись в слух.
— Отец у него был мордвин, а мать — русская. Жили они в большой нужде. На одиннадцать едоков приходилось всего две десятины земли, да и та была очень плохая, суглинистая. Отец Василия Ивановича, Иван Степанович, зимой плотничал, чтобы подработать денег, а потом и вовсе бросил землю. Убегая от голода, семья перебралась в небольшой волжский городок Балаково, где Иван Степанович целиком занялся плотницким ремеслом. А Вася, то есть Василий Иванович, которому было тогда всего двенадцать лет, пошел «в люди». Работал у купца на побегушках, помогал кухаркам, дрова колол, баню топил; потом получил «повышение»: хозяин поставил его за прилавок. Но купец старался и Василия Ивановича поучить «купеческой грамоте». А по этой грамоте обсчитывать покупателей надо было так: сорок да сорок — рубль сорок, да коробка спичек — пять, а всего два сорок пять. И Василий Иванович взбунтовался против этого, потому что был честным человеком. Ну, что дальше произошло — понятно. Как вы думаете, что было? — с улыбкой обратился он к здоровенному Федору Тихову, который слушал его открыв рот.
— Стало быть, Василь Иванович купца-то и прикончил? — раз-другой моргнув, догадался тот.
Грохнул хохот.
— Ну, кто скажет? — смеясь, повторил вопрос Фурманов.
— Купец его выгнал! Да еще, небось, с треском! — вскочил Володька.
— Ну, правильно. А вы, товарищ, думаете, — спросил он Федора Тихона, — что будущий революционер должен начинать с разбоя?
— Никак нет, товарищ комиссар. Нам товарищ Еремеич уже разъяснял, что революционер — в нем главное сознательность должна присутствовать. И даже предупреждал, что особо сознательных будут записывать, значит, в партейных.
— Предупреждал уже, значит? — улыбаясь глазами, сочувственно переспросил Фурманов. — Хорошо. А какими еще качествами должен обладать боец партии? Кто знает?
— Смелостью!.. Умом!.. Военной ухваткой!.. Стрелять должен хорошо!.. — послышались предположения со всех сторон.
— Все правильно! — поднял руку Фурманов. — А вот расскажу я вам один поучительный случай из боевой биографии Василия Ивановича, а вы соображайте сами, что самое главное.
…Командовал тогда Чапаев первой бригадой Самарской дивизии и прикрывал город Николаевск с северо-востока. И вот получает он приказ от начальника дивизии, который, надо сказать, несколько растерялся и приказал отойти дивизии к югу. Николаевск был сдай без боя.
Чапаев расценил этот приказ как неправильный, и, несмотря на то, что Николаевск, находившийся в тылу его бригады, был уже занят противником, Чапаев решил разбить прежде всего трехтысячный отряд Чечика, что был перед его бригадой, а потом внезапным ударом двух полков освободить от противника Николаевск.
Чапаев приказал полку имени Степана Разина, которым командовал Иван Кутяков, выдвинуться за ночь на северо-запад, чтобы с рассветом выйти в тыл неприятеля севернее Таволжанки. Полку имени Емельяна Пугачева под командованием Плясункова предстояло провести под утро демонстрацию атак и сковывать силы врага до тех пор, пока не будет получен сигнал о начале внезапного удара кутяковского полка. Опасаясь горячности Плясункова, Василий Иванович остался с ним.
Ну, теперь и решите задачу: какие качества проявил Чапаев в очень сложной обстановке?
— Настойчивость!.. Упрямство!.. Разум!..
— Правильно: он проявил инициативу, то есть увидал такое решение, которого другие не видели, и стал действовать.
И вот в предрассветных сумерках полк Плясункова начал демонстрацию атаки Таволжанки с юга. И расчет Чапаева оказался правильным. Командование отряда Чечика не ожидало атаки красных и не знало, что наш полк уже находится у самого села. Противник открыл беспорядочный огонь из шестидюймовых орудий и начал стягивать к южной околице села свои пулеметы и все силы пехоты.
В это время полк Кутякова обошел Таволжанку с севера и не обнаружил там ни дозоров, ни каких-либо других сил противника. Кутяков, не медля ни минуты, бросил в атаку свой кавэскадрон и три батальона. С громовым «ура» разинцы бросились на врага с тыла. Батарея, захваченная разинцами, умолкла. Неприятель, решив, видимо, что главные силы красных оказались в его тылу, начал снимать с фронта большую часть пулеметов. Этот переломный момент быстро уловил Чапаев. Тогда он сам поднял в атаку Пугачевский полк. Короткий бросок — и закипел рукопашный бой. Он длился не больше часа. Ни один человек из трехтысячного отряда не спасся. Чапаев же потерял восемьдесят человек убитыми и ранеными. Он захватил богатые трофеи: четыре шестидюймовых орудия, шестьдесят пулеметов, две с половиной тысячи винтовок и большой обоз с боеприпасами.
— Ух, ты!.. Шестьдесят пулеметов!.. Три тысячи положил!.. Вот это да!..
— Ну, как вы полагаете, мог быть довольным Чапаев итогами этого боя?
— Еще бы нет!.. Не каждому это удается!..
— Наверно, усы знатно покручивал, — выскочил Фролов.
— Я скажу, — встал Тихов. — Василь Иванович еще доволен не был, потому что оконечного результата не достиг.
— Правильно, что усы Василий Иванович подкрутил, — ответил Фурманов, — но главное — это надо было идти дальше, забирать Николаевск.
Тихов сел и с усмешкой расправил несуществующие усы, поглядев на Фролова. Тот в ответ постучал пальцем по голове и показал на Федора.
— Ночью полки втянулись в большое село Пузаниха. До Николаевска оставалось не больше пятнадцати верст, но бойцы буквально падали от усталости, засыпали на ходу. Видя это, Чапаев отдал приказ остановиться, чтобы дать возможность людям поспать два-три часа. Командир полка Кутяков получил распоряжение выставить круговое охранение с усиленными секретами. Он выделил второй батальон, которым командовал товарищ Бубенец.
— Вот учтите, красные цыплята, — заметил Еремеич, — как люди взрослые делают: до смерти устали, а про ночную охрану не забыли.
— Совершенно точно, Иван Еремеич, к этому я и веду. В третьем часу Бубенец сам отправился проверять посты. И вот, подходя к большаку, неожиданно обнаружил… что бы вы думали?
— Казаков!.. Засаду!.. Белый разъезд!..
— Обнаружил, что по дороге движется прямо в село обоз с противником! Угроза — смертельная! Представляете? Бригада спит мертвым сном. Ну, что бы вы сделали?
— Надо было стрелять!..
— Стрелять? Тогда враги рассыпятся в цепи и немедленно атакуют село. Нет, не годилось! Что же сделал Бубенец? — Фурманов не торопясь обвел взглядом взволнованные лица слушателей. — А надо сказать, что Иван Константинович Бубенец — хоть и молодой, но бывалый военный из унтеров. На германской войне ему приходилось командовать ротой, даже батальоном, а после революции добровольцем пришел в Красную Армию… Да, особо размышлять было некогда. Бубенец встал перед головной повозкой и громовым голосом сказал: «Стой! Кто едет? Куда?»
Враги, естественно, не испугались одинокого человека, неожиданно вынырнувшего из темноты. Один из них спокойно ответил, что на подводах едет полк в Николаевск.
«Где командир полка?» — так же строго, даже чуть повысив голос, спрашивает Бубенец.
«Господин полковник в следующей повозке».
Комбат чеканным шагом подходит к этой повозке щелкает каблуками, вытягивается в струнку и представляется полковнику как капитан «народной» армии самарской «учредилки».
Полковник хмыкает. Солдаты из охраны направляют на Бубенца дула винтовок. Тогда он пускается еще на одну военную хитрость и начинает объяснять полковнику, что его полк еще два дня назад занял-де это село. Он покорнейше просит извинения у господина полковника за то, что по долгу службы вынужден задержать движение его отряда на десять-пятнадцать минут. Однако он сейчас же пошлет солдата из «секрета» к своему командиру за разрешением на пропуск колонны через село.
