Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья
— Так ведь… — Рогдай удивился. — Отец так назвал.
— И много у вас похожих имен?
— Встречаются. А вас почему варнами кличут?
— О, это долгая история, — Кандих хитро улыбнулся, поудобнее устраиваясь у огня, уже жадно лизавшего березовые сучья. — Говорят, что в ту стародавнюю пору, когда почил великий Влида, а в державе Юных начались распри и борьба за власть, многие вожди со своими племенами откачнулись от детей Влиды. Была страшная борьба. Однако нашлись те, что сохранили верность Ирниху, старшему сыну Влиды от мерянской девушки, вместе с ним пошли в изгнание и бились до конца. Позже их разбросало по всей степи, а иных занесло даже на север, к морю, что ныне зовется Варяжским. Тогда Юные и назвали людей, последовавших за ними — Верными или Варнами. Потом уже варны возвратились в край, из которого были когда-то изгнаны Юные, и попытались возродить былое величие державы…
Кандих замолчал, задумчиво глядя вдаль. На противоположном берегу рыжели пока еще редкие вкрапления степи в густые лесные дебри, путь через которые казался бесконечностью…
— Значит, ты хочешь сказать, — спросил Рогдай с настойчивостью, — что мы тоже родичи?
— Видно, наши народы исходят из общего корня. Кто знает, как перемешивает судьба разные племена? По нашим преданиям, мы сражались бок о бок с Юными еще в те далекие дни, когда они боролись против готов. Наверяка кто-то пошел с Юными, а кто-то так и остался в лесах.
Рогдай задумался. Когда-то ему представлялось, что за Вышебором мир кончается. Рассказы о великих морях и реках казались сказками, недостижимой мечтой. И вот он уже отдалился от дома на многие версты пути, и воочию видел большие города и крепости, видел воителей, не жалеющих ни себя, ни врагов, а теперь еще выяснилось, что в немыслимой дали времен его предки ходили в походы с вовсе незнакомым ему народом…
После привала Волки Одина с новой силой налегли на весла. Уже скоро серебристая река совершила большой поворот, огибая обрывы с низко свисающими древесными корневищами, и открыла воинам вид на Осиную Пустошь, порадовавшую глаз после темени лесов светлыми, просторными полями.
Слобода состояла из десятка бревенчатых срубов, выстроившихся полукругом и смотрящих на Полдень, и приземистого, но просторного общинного дома, запирающего этот круг с другой стороны. Все строения были крепкие, с узкими волоковыми окошками, закрываемыми на тесовые задвижки, с сенями и клетями. Их обносил прочный дубовый тын из заостреных бревен, прилегая вплотную и превращая в подобие веж, с крыш которых можно было обстреливать из луков всех тех, кто желал бы нарушить покой слободы. Бревна срубов, лежащие друг на друге, придавали тыну и всему сооружению дополнительную твердость.
Внутри Осиной Пустоши размещалась площадь, соляной амбар и житница. Со всех сторон слобода была окружена лесами, и только возле самого берега протянулась полоска пахотной земли. Однако близился закат, и труженики начали медленно расходиться по домам.
Как добрался до этих краев латинский проповедник, ведомо осталось только ему и Богу. Князь Званимир не мог не оценить настойчивости и упорства, с которыми пожилой монах вместе с юным послушником, сопровождавшим его, преодолевали тяготы пути через глухие леса. Поэтому он велел пригласить к нему обоих путников, как только узнал, что они немного отдохнули с дороги.
Князь ждал их в гриднице с широкими окнами, через которые вливался закатный свет. Общинный дом был переделан под княжеские хоромы на скорую руку. Остались поставцы, врубленные в столбы, залавники, настенные спицы-крюки, длинные лавки с резными опушками и печь, стоящая устьем ко входу в дальнем углу. Зато вдоль бревенчатых стен густо развесили медвежьи шкуры, княжеское оружие, червленное златом и каменьями, поставили удобный столец[91], на случай, если рана опять даст о себе знать. В помещении также была столешница с массивным подстольем, накрытая алым сукном, лубяной короб и скрыны[92] для одежды.
Старший монах с выстриженными в кружок волосами на макушке, жилистый, в длинном сером балахоне с капюшоном, выступил вперед. Молодой послушник остался чуть позади.
— Прибыл я, — заверил монах, — лишь движимый желанием спасти твою душу и души твоих подданных, ибо пребываете вы в порочном заблуждении.
Званимир весело рассмеялся, запрокинув голову. Русовласый, с широким румяным лицом и зелеными лучистыми глазами, он смотрел на гостей гридницы благодушно. Под бязевым кафтаном с золотистой набойкой, лоскутными нашивками и тесьмой угадывалось крепкое, закаленное тело бывалого воина.
— Что ж! Все люди ошибаются, не без того. Но пускаться в столь тяжкое путешествие ради того, чтобы от моего заблуждения меня спасти, мне кажется странным.
Монах помолчал.
— Где довелось тебе побывать за твою жизнь? Откуда, ты полагаешь, явился в эти края твой народ?
— Всегда мы тут жили, — пожал плечами князь.
— Все люди от Адама и Евы, — возразил монах, — в крайнем случае, от детей Ноя. Когда-то предки ваши пришли сюда, но когда и откуда — тебе ведомо?
Званимир неслышно усмехнулся в бороду:
— Думаю, не раз и не два в леса наши заносила судьба беглецов с южных земель, ищущих спасения от ворогов и лучшей доли для своих детей. Много разного люда сходилось тут, прежде чем был положен зачин моему народу. Но остались среди нас и верви, что сидят на этой земле уже немало веков.
— Да, есть те, что забрались сюда в неведомой древности и живут до сих пор охотой и рыболовством. Однако и твой род, и большинство твоих соплеменников явились сюда не слишком давно. Они бежали в эти дремучие лесные чащи от сильного и страшного недруга.
— Что ж с того? Мы научились жить здесь, мы стали частью леса, так что можно лишь вознести хвалу нашим предкам, подарившим нам этот мир вновь.
— И ты не хотел бы вернуться? Не хотел бы восстановить попранную справедливость?
— Куда вернуться? — Званимир обвел рукой плотные разливы боров и дубрав, стелющихся за окном от края и до края. — Там, откуда, быть может, пришли наши предки, давно живут иные народы, со своим уставом и обычаем. Они считают занятую ими землю своей родиной. А мы — осознали себя единым и неделимым народом именно здесь, под пологом этих лесов. Тут живут наши боги, и духи умерших наших уходят в глухие чащи, дабы слиться с лесными дивиями. Да, у нас есть предания о просторных вольных степях, и мы выкорчевываем деревья под посевы, однако уходить отсюда на юг, чтобы ввязаться в чужие ссоры и свары — мы не станем.
— Стало быть, весь мир для вас ограничен соседним лесом да другим берегом реки, — произнес монах с грустью. — Но как ты сам мыслишь? Что, по-твоему, творится в иных краях?
— Да то же, что и везде, — пожал князь плечами. — Везде люди живут. Не могу понять, к чему ты клонишь?
— И везде царит беззаконие, разбой, брат идет на брата, всюду люди норовят урвать кусок получше, пусть и ценой жизни ближнего своего… На предков ваших напали враги, и вы бежали. Но почему они напали? Почему они сочли, что могут вас убивать, изгонять, грабить? Лишь потому, что вы поклоняетесь иным богам и язык ваш иной? Вот разве ты сам — не вернулся только что из похода на соседей, где разжился знатной добычей?
Званимир нахмурился.
— Ты слишком хорошо осведомлен о моих делах. К чему тебе это?
— К тому, что люди любят видеть в других врагов, не задумываясь, что куда лучше искать среди них друзей. Вот если в твоем княжении два селянина не поделят пашню — что вы будете делать?
— Как что? Я разберусь и решу, кто прав.
— А как быть, если спорят два князя? Выходить на бой, чтобы решить, кто из них прав?
— Я понял тебя, проповедник. Ты хочешь сказать, что должен быть единый хозяин, «князь князей», который улаживает споры между князьями. Но как быть, если он сам проявит несправедливость? — возразил Званимир. — Сейчас, если я сужу неправедно — недовольные моим судом могут уйти к другому князю и искать у него защиты. А кто защитит от того, выше кого нет никого?
Монах усмехнулся.
— Всегда есть Тот, кто выше всех князей. И если князья, и народ верят в Него — никакая несправедливость не может быть совершена. Сейчас ты одинок, и тебе неоткуда ждать помощи. Но если бы ты признал власть Князя Князей — ты бы понял, что и у тебя есть неведомые тебе друзья — далеко отсюда, за лесами и горами. Друзья, готовые всегда помочь тебе, правда, при одном небольшом условии.
— Что ж это за друзья, если условия ставят? — грустно усмехнулся князь.
— Дружба всегда взаимообогащает людей, — назидательно заметил монах. — Нельзя только брать, не отдавая. Потому, мы с охотой придем тебе на помощь, если и ты согласишься помочь нам.
— В чем же вы можете мне помочь?
— Мы предлагаем тебе объединиться против наших общих врагов.
