А. Сахаров (редактор) - Александр II
Подоспели драгуны-астраханцы.
– Жарко братушкам! – сказал их полковник Белогрудов. – В дело, драгуны!
Столетов видел: нелегко болгарам впервые в бою, однако держатся молодцами. Большинство офицеров в дружине убиты или ранены. Давят турки превосходящим числом. Поручику Павлову турки отрубили руки и голову, подняли на штыки.
Несколько раз ополченцы поднимались в контратаку с боевыми песнями: «Напред юнаци, на бой да вървим…» Вот и сейчас Столетов слышит: там, где дружина Кесякова, слышна песня «Шуми, Марица».
С визгом понеслась на позиции конница черкесов. Залп орудий поручика Константинова остановил их. После второго черкесы повернули лошадей.
Редеют болгарские ряды, рвутся турки к знамени. Вот уже завязалась рукопашная. Докладывают Столетову:
– Ранен знаменосец! Цымбалюка убили!
Качнулось Самарское знамя, но его подхватил подполковник Калитин. Сквозь вражеский рёв и завывания донёсся голос подполковника:
– Клятву, клятву блюдите! Напред, герои!
Добрый конь вынес Калитина из гущи боя, но пуля догнала. Знамя перехватил унтер-офицер Тимофеев.
С батареи Стоян пробрался к ополченцам, поднял их в атаку:
– На нож, войники!
Ударили дружинники в штыки, отбили османов.
В полдень Столетов пригласил полковника Толстого и Депрерадовича:
– Сколько ещё продержимся?
– Сулейман-паша ввёл новые резервы. Первая и третья дружины держатся с трудом. Нужны резервы!
– Этого я вам не могу обещать.
– Таборы Вессель-паши обходят с запада. Есть угроза перерезать нам пути отхода.
– Велите второй и пятой дружинам начать отход. Будем отступать на Казанлык через город. Улицы преграждайте баррикадами из повозок. Отражайте натиск турок. По выходе из Старой Загоры первой и третьей дружинам сосредоточиться у Дервентского ущелья, поддержать вторую и пятую дружины. Отправляйте раненых. Отход поэшелонно, перекатами. Обеспечьте возможность жителям-болгарам уйти из города. Дружинникам передайте: отступление наше не бегство с поля боя, а отход вынужденный, когда на одного пять-шесть врагов навалились.
Под прикрытием драгун и ополченцев, сплошным потоком уходили беженцы. Скрипели колёса фур, гружённых домашним скарбом. Посылая проклятия османам, брели старики и подростки, тащили узлы и корзины; цепляясь за материнские подолы, плелись дети, усталые, голодные. Старухи гнали коров и коз. Горе и слёзы сопровождали покинувших родные места…
Удерживая одной рукой повод, другой дремавшего в седле кудрявого, лет пяти мальчика, Стоян с горечью смотрел на печальную картину. Его взгляд иногда встречался со взглядом бредущей в толпе высокой, стройной болгарки – матери ребёнка, которого он вёз.
Ехавшие обочиной дороги драгуны брали детей на коней, ополченцы несли малышей на руках…
…Тонконогий арабский жеребец под кривым Селимом косит глазом, храпит и шарахается, наступая копытами на трупы, сплошь усеявшие узкие улицы Старой Загоры. Лежат обезображенные ятаганами и ножами старики, женщины, дети, не успевшие податься в бега. Горят дома болгар.
Селим плёткой огрел прянувшего коня, процедил зло:
– Шайтан!
Хмельные от крови, рысят за Селимом башибузуки, а навстречу другая шайка, с бубнами и литаврами. Звон меди, грохот барабанов, весёлый смех.
Впереди встречной шайки гарцует башибузук с лицом ястреба. В вытянутой руке, как знамя, шест, увенчанный окровавленной головой ребёнка.
Башибузуки Селима радостно поприветствовали товарищей, разъехались.
Дикие крики и вопли висят над Старой Загорой. Турки хозяйничают в городе…
Путь шайке Селима перегородила опрокинутая повозка. На рассыпавшихся ящиках гора зарезанных болгар. Вокруг всё потемнело от крови.
Повернул Селим коня, объехал завал. За городом пустил коня вскачь. Следом распластывались в беге кони его башибузуков. Гонит кривой Селим, торопится: не мог обоз с болгарами уйти далеко.
Дробный цокот копыт по каменистой земле, свирепые выкрики башибузуков. Скоро, скоро настигнут. И видится Селиму привычная картина, как, теряя узлы и корзины, врассыпную убегают болгары, а башибузуки секут их ятаганами, режут во славу аллаха милостивого…
Рота ополченцев поручика Узунова прикрывала отход беженцев. Издали, по клубам пыли, обнаружили преследователей. Укрылись за поворотом. Стоян догадался: башибузуки. Подумал зло: «На лёгкую добычу рассчитывают. Видать, думают: бросили обоз на произвол».
И приказал дружинникам стрелять залпом, подпустив шайку, после чего взять в штыки…
Не ожидал кривой Селим такой встречи. Телеги совсем рядом. Дико завизжали башибузуки, подняли ятаганы…
Сухой, как треск валежника, залп выбросил из сёдел несколько башибузуков. Вздыбились кони, сбились всадники. Только теперь они увидели ополченцев. Выставив штыки, те шли на них.
Поворотила шайка. Оставив убитых и раненых, понеслись к Старой Загоре. Опережая башибузуков, уносил быстроногий арабский скакун кривого Селима.
Соединившись 3 августа у Казанлыка с основными силами Передового отряда, защитники Старой Загоры отошли к Шипкинскому перевалу, а в Хайнкиее, задержав продвижение к старой Загоре Реуф-паши, остановился Гурко. Передовой отряд, измотанный в тяжёлых боях, был расформирован. Его части отводились на отдых в Тырново.
Охрана Шипки поручалась Орловскому полку и болгарским ополченцам, Хаин-Богаз – Елецкому пехотному полку. В дружинах читали приказ генерала Гурко: «Вы… показали себя такими героями, что вся русская армия может гордиться вами и сказать, что она не ошиблась послать в ряды ваши лучших своих офицеров. Вы ядро будущей болгарской армии. Пройдут года, и эта будущая болгарская армия с гордостью скажет: «Мы потомки славных защитников Старой Загоры».
Главнокомандующий Дунайской армией великий князь Николай Николаевич не ожидал такого поворота событий. Удачно начатый Забалканский поход Передового отряда, суливший повторить набег Дибича на Адрианополь в 1828 – 1829 годах, не увенчался успехом, вызвав неудовольствие императора.
Виновен ли генерал Гурко? Нет, он сделал всё возможное для наступления в глубь Забалканья, но помешала малочисленность Передового отряда. Гурко нуждался в поддержке главных сил, а их приковала Плевна.
Военный министр Милютин, побывав под Плевной, пришёл к заключению: генерал Криденер начал штурм без должной разведки. Он исходил из ложного мнения, что само количественное превосходство русской армии – залог успеха.
Возвратившись в Главную квартиру, Милютин пригласил генерала Непокойчицкого, посоветовался:
– Артур Адамович, не считаете ли вы, что в сложившейся ситуации, дабы не положить русских солдат, правильно будет основательно подготовиться?
На что Непокойчицкий довольно легко огласился, пообещав убедить в этом главнокомандующего.
Разговор, и довольно нелюбезный, между начальником штаба и великим князем случился на следующий день.
– Мне кажется, вы, Артур Адамович, заразились духом военного министра.
– Помилуйте, ваше высочество, вам прекрасно известно моё нелюбезное отношение к Дмитрию Алексеевичу, но в данном вопросе он прав.
– Я обещал моему державному брату взять Плевну в августе и, не мешкая, перебросить в Забалканье главные силы. Покончить с войной уже в этом году. Вы же, Артур Адамович, вместе с военным министром хотите затянуть военные события.
– Ваше высочество, хорошо, если третий штурм будет успешным, ну а как постигает неуспех? Государь с нас спросит. Нет, лучше обложим Плевну и принудим Османа к сдаче…
После отхода Передового отряда от Старой Загоры штаб Дунайской армии, заботили перевалы. Их необходимо было удержать, чтобы Сулейман-паша не прорвался к Осман-паше, а при возможности использовать перевалы для прохода главных сил в Забалканье.
ГЛАВА 4
Письмо второе, Горчаков и царь. В Главной квартире
Императора. Сулейман-паша. Под Плевной. На Шипке.
Письмо третье.
Из штаба Дунайской армии на Шипку вместе с провиантом доставили почту. Стоян только воротился от подполковника Кесякова, когда Асен принёс письмо. Оставив ужин, Узунов распечатал конверт.
Выражая беспокойство молчанием брата, Василько описывал свою жизнь:
«Из Екатеринодара, любезный брат Стоян, как я писал тебе, в сопровождении десятника и нескольких верховых казаков добрался я по удивительно липкой грязи до станции Кавказская, сел в поезд и без особых осложнений приехал во Владикавказ.
На местном базаре у какого-то заезжего туземца купил я доброго скакуна. Хоть и не дёшево, но помня: хороший конь – верный товарищ. Отсюда, из Владикавказа, дождавшись обоза и маршевой роты, при одной приведённой в готовность пушке двинулись в дальний путь.
