Явдат Ильясов - Тропа гнева
Артабаз понимал, что Фароат попытается спасти возлюбленного, и едва персы проникли в городище, устремился в северную башню. Лучник внезапно вышел из-за угла и остановился перед беглецами. Лук в руках ревнивца был туго натянут. А пока в руках Артабаза лук, он страшен, как дайв, дух зла.
— А! Горлицы… — Артабаз усмехнулся. — Беспокойно стало? Улетаем?
— Шакал! — прошептала Фароат гневно. — Ты продал свою голову персам?
— Молчи, недостойная женщина! — зашипел Артабаз. — Не такие слова скажет Фароат, когда станет рабыней Артабаза.
Фароат вздрогнула и припала к Шираку.
— Рабыней Артабаза? — Ширак потемнел от ненависти, однако не двинул даже пальцем — его тут же пронзила бы стрела. — Уходи отсюда, пока твое горло не попало в лапы Ширака!
— О!.. — зубы Артабаза сверкнули. Руки натянули тетиву до предела. — Тебя сейчас не будет!..
— Артабаз! — вскричала Фароат в страхе. — Пощади его! — Она незаметно тронула Ширака локтем и умоляюще простерла к Артабазу ладони. — Пощади его, Артабаз! Отпусти его отсюда. Возьми Фароат. Она встанет на колени перед Артабазом! Она — рабыня Артабаза!..
Фароат распластала тело у ног лучника. Она повторяла, рыдая: «Артабаз! Артабаз!» Видя Фароат на земле (не она ли иссушила его сердце?!), Артабаз хрипло рассмеялся.
— Да, да, пресмыкайся у ног Артабаза, — сказал он высокомерно. — Испроси прощения для себя. Но ему нет пощады!
— Фароат не надо прощения! — стонала женщина. — Пощади Ширака, Артабаз! Фароат — верная рабыня твоя, Артабаз!..
От вина, выпитого перед сражением, или от радости, что кружила голову лучше крепкого напитка, лучник размяк. Он закрыл глаза и сказал нараспев, задумчиво, как выговаривают слова древнего сказания:
— Увидел Артабаз невиданное, услыхал неслыханное. Птица удачи села на его плечо — самая прекрасная женщина мира целует стопу Артабаза!
— Да, я целую твою стопу, Артабаз! — отчаянно воскликнула Фароат. Она припала к ногам апасака, обхватила их крепко и дернула к себе что было силы. Артабаз повалился назад. В то же мгновение Ширак выхватил нож и метнул оружие во врага. Нож глубоко, до рукояти, вонзился в горло «шакала». Рука Артабаза отпустила тетиву, стрела ударила в потолок.
— Бродячая собака! — презрительно сказала Фароат, вскакивая на ноги.
Ширак вырвал нож из шеи апасака, вытер клинок о шаровары и торопливо сунул его за пояс. Беглецы разгребли песок, отвалили глыбу известняка и темным ходом, шлепая ногами по грязи, вылезли наружу, в заросли колючки.
— Лежи тихо! — Фароат осторожно выглянула из-за куста, вскрикнула и приникла лицом к земле. — Персы на тропе!..
Она зарыдала, злобно хватая зубами пучок травы.
— Потерпи! — Ширак обнял жену за плечи. — До ночи полежим тут, в темноте уйдем.
Они лежали долго. Крики в крепости стихли. Потянуло запахом жареного мяса.
— Пируют, — пробормотал Ширак. — Я двух баранов съел бы сейчас.
— Великие боги, что с нами стало! Где отец? Где все?..
— Тихо! Персы услышат — будем там, где все.
Фароат охватила тревога.
— Дым!..
— Это из крепости, — успокоил Ширак.
— Нет, это близко. Кусты горят…
— Подожди. Я посмотрю.
Он приподнял голову и осторожно, одним глазом, посмотрел. Недалеко от них пылали кусты. Два конных перса — старик и юноша, обнажив мечи, неторопливо разъезжали под холмом, на котором стояло городище. Датис приказал: «Выжигайте заросли вокруг селения и вылавливайте массагетов, уцелевших в битве.
— Кусты горят, — сообщил Ширак жене. — Ползи следом. О, почему я не захватил артабазов лук?..
Припадая к земле, они быстро слезли с холма. Заросли уже громко трещали от огня, пламя гудело, и всадники не слышали шороха. Не ожидая опасности, персы небрежно сидели в седлах и жевали сладкие плоды. Просторные грязные одежды конников были распахнуты. У старшего из-под ассирийского шишака свисали космы белых, как снег, волос. Ветер теребил полосатые концы повязки, ниспадающие на плечи молодого перса. На темных лицах мрачно поблескивали черные глаза.
— Плохо было бы нам, если бы не греки, — сказал старик.
— Слава Ахурамазде, проклятые массагеты разбиты! — отозвался его товарищ.
От этих слов Ширака передернуло. Пастух напрягся, подскочил и вонзил нож в спину молодого перса. Бросился на старика, скинул на траву, схватил за горло и стиснул так, что сломал воину шейные позвонки. Человек забился, словно щука, насаженная на острогу. Пастух одним прыжком очутился на спине рослого буланого коня.
— Фароат, сюда!
Ширак ловко подхватил женщину с земли, посадил впереди лицом к себе. Она обвила хорезмийца за торс и приложила ухо к груди «оленя», как бы слушая удары его сердца. Он обнял массагетку, пропустив руку под ее голову и левое плечо — точно так, как делал это, лаская жену в лучшие дни. Правая рука Ширака дернула за повод. Пастух коротко свистнул. Скакун, ломая кусты, вынес их в заросли.
— Ушли! — прохрипел пастух, лязгая зубами, подобно волку, убегающему от погони.
Они перемахнули через несколько мелких речек, миновали топкие лужайки и выехали на сухую тропу. Скакун, чувствуя на себе опытного наездника, помчался вперед, отбрасывая копытами плоские комки глины. Ветер захлопал в ушах всадника, словно крыло стремительно летящего нырка. Пряди волос хлестали по щекам, как тонкие тальниковые прутья, и кололи кожу, как иглы.
— Споткнемся! — крикнула испуганно Фароат.
— Нет!
Ширак уже поверил в спасение, когда беглецы, обогнув два бугра, заросшие кустами тамариска, внезапно налетели на отряд персов.
Пастух резко осадил коня, бросил его на дыбы. В сторону! Как во сне он услышал стон Фароат, почувствовал удар в левый бок. Не останавливаться! Скакун с разбега грохался в речки, с шумом продирался через тростники. Пастух крепко держался в седле и гнал коня, прижимая Фароат к груди. Где родное стойбище? Где сородичи? Где отец? Фароат — это все, что оставили Шираку на земле.
Вдруг он услышал, что кто-то негромко, но настойчиво зовет его.
— Ширак! Ширак!..
Он оглянулся: кругом никого. Чуя недоброе, он остановил коня и посмотрел в лицо Фароат. Увидел большие, устремленные на него глаза. Они все еще сияли от великого чувства любви, но уже темнели от великого чувства боли.
— О Ширак… — прошептала Фарсат, не отрывая взгляда от лица пастуха. Полудетские губы массагетки застыли в улыбке смерти.
Тяжелые тучи окутали голову Ширака. Пастух забыл обо всем, что было. Пастух не думал о том, что будет. Пастух не понимал, зачем он тут, в этих диких зарослях. Непонятная сила влекла его в просторы пустыни. Ширак тревожно обонял воздух, ловя запах дыма и войлока. Он шел вперед без остановки. Когда он потерял коня, Ширак не заметил. Но безмолвное существо, которое он держал в руках, прижимая к груди, смутно напоминало «оленю» о чем-то светлом, поэтому хорезмиец не расставался с ним и нес его, не зная усталости.
Наконец Ширак выбрался из болот и очутился среди родных песков. Тут он упал. Тут и подобрали его «олени», в небольшом числе уцелевшие после первой битвы с персами.
Сохраб рухнул на колени перед сыном. Долго длилось молчание. За это время успело бы свариться мясо в котле.
— Разъедините их, — просипел Сохраб.
Воины осторожно взяли Фароат за плечи, но тело женщины словно приросло к груди Ширака.
— А-а! — хрипло закричал Сохраб. — Их пробила одна стрела!
Все оцепенели. Если бы тут был Кунхаз, он сложил бы песню о двух влюбленных сердцах, которые пронзила одна стрела. Но дети пустыни, скупые на слова и чувства, сурово молчали.
— Погребем и-х так. Ройте яму, дети… — Сохраб лег ничком на песок, закрыл руками седую голову. — О Ширак! Ослабела твоя могучая шея, размякли плотные икры… Боги, за что вы наказали Сохраба? Все на земле возвращается обратно, только сын не вернется!
И в это время Ширак слабо застонал.
— Жив!
Старик бросился к Шираку, бережно снял тело Фароат, осмотрел рану сына. Если бы перс целился немного выше и в сторону, стрела попала бы прямо в сердце Ширака. Молодого хорезмийца спасли добрые духи: наконечник только поцарапал ребро и разорвал мускулы на левом боку, значительно ниже плечевого сгиба.
— Жив!
Сохраб подпрыгнул, как ребенок, опустился на колени и перевязал рану обрывком своего хитона. Торопливо порылся в сумке на поясе, вынул узелок, высыпал в дорожную чашу толченые травы пустыни. Из полупустого меха налили воды. Сохраб размешал снадобье, вода потемнела. Клинком разжали Шираку зубы, влили в рот лекарство. Ширак не шевелился.
Сердце человека на грани жизни и смерти — это кусок угля, в котором едва светится крохотная точка огня. Раздуют огонек — пламя разгорится снова, не успеют — погаснет навсегда. Кто поможет в это страшное мгновение?
