Дзахо Гатуев - Зелимхан

(Приложены: именная печать Зелимхана и печать Андреевского сельского управления).

Полковник Галаев!

Пишу тебе последнее мое письмо, которое я с помощью аллаха безусловно исполню. Это будет скоро.

Мнение мое такое: ты, кажется, знаешь, что я сделал с Добровольским, с таким же полковником, как ты; что мое привлекает сердце в необходимость сделать с тобой за незаконные действия твои и из-за меня заключенных людей, которые совсем невинны.

Я тебе говорю, чтобы ты освободил всех заключенных, о вине которых ты не слыхал и в которых не видел ничего правдивого. За неисполнение этого с тобой, гяуром, что будет, смотри на другой странице.

Я Добровольскому говорил так же, как. и тебе, гяур. Но ты меня тоже не понимаешь.

Я тебе дам запомнить себя. Губить людей незаконными действиями из-за себя я не позволю тебе, гяур. Раз я говорю «не позволю», значит правда.

Если я, Зелимхан Гушмазукаев, буду жив, я ж заставлю тебя, как собаку, гадить в доме и сидеть в доме с женой. Трус ты! В конце концов, проститутка, — убью тебя, как собаку.

Пусть ты будешь Между тысячами, я смогу узнать тебя.

Ты, кажется, думаешь, что я уеду в Турцию. Нет, этого не будет с моей стороны, чтобы люди не обложили меня позором бегства. Не кончив с тобой, я на шаг дальше не уйду. Слушаю я о твоих делах, и ты мне кажешься не полковником, а шлюхой.

Освободи же людей невинных, и я с тобой ничего иметь не буду. Если же не послушаешь, то будь уверен, что жизнь твою покончу или увезу в живых казнить тебя.

Зелимхан Гушмазукаев.

(Приложены три печати).

Его Высокопревосходительству,

Господину Председателю Государственной думы Чеченского абрека Зелимхана Гушмазукаева

Прошение

Так как в настоящее время в Государственной думе идет запрос о грабежах и разбоях на Кавказе, то депутатам небезынтересно будет познакомиться с причинами, заставившими меня, одного из самых известных абреков Терской и Дагестанской областей, сделаться абреком.

Все рассказывать не стоит — это займет слишком много вашего драгоценного времени. Я ограничусь, как сказал, указанием обстоятельств, при которых я ушел в абреки, и, кроме того, расскажу о двух своих наиболее крупных преступлениях: первое — убийство подполковника Добровольского, старшего помощника начальника грозненского округа, в 1906 году и второе — убийство полковника Галаева, начальника Веденского округа, летом минувшего 1908 года.

Чтобы г г. депутаты имели хоть какое-нибудь представление о драме моей жизни, я должен упомяНутъ в коротких словах о месте моего рождений и О своей семье. Родом я из чеченского селения Харачой, Веденского округа, Терской области, В то время, о котором идет рассказ (1901 г.), семья наша состояла из старика-отца, меня и двух братьев, из которых один был уже взрослый юноша, а другой совсем еще ребенок; кроме того, был у нас еще и столетний дед. Жили мы богато.

Все, что бывает у зажиточного горца, мы имели: крупный и мелкий рогатый скот, несколько лошадей, мельницу, правда, татарскую, но все же она нам давала приличный доход, и имели мы еще богатейшую пасеку, в которой насчитывалось несколько сот ульев. Добра своего было достаточно, чужого мы не искали. Но случилось несчастье. Произошла у нас ссора с односельчанами из-за невесты моего брата. В драке был убит мой родственник.

Теперь надо отомстить кровникам за смерть родственника, выполнить святую для каждого чеченца обязанность. Зная хорошо, что по русским законам кровомщение не допускается и меня за убийство человека, хотя бы кровника, будут судить со всей строгостью законов, я совершил акт кровомщения втайне, ночью, накануне рамазана месяца, и без соучастников. Все в ауле вздохнули свободно, — канлы должны были окончиться, и между сторонами состояться полное примирение. Но стали производить дознание. Начальник участка капитан X., ныне благополучно управляющий одним из округов Терской области, показал, что он застал нашего врага живым и последний будто бы указал как на виновников своей смерти на меня, на моего отца и двух братьев.

Таким образом, было найдено юридическое основание для того, чтобы нас обвинить. Суд нас четверых присудил в арестантское отделение. На запрос палаты, каким образом покойный ночью мог узнать, кто в него стрелял, тот же начальник участка X. ответил, что была светлая, лунная ночь и лица были хорошо замечены умершим. Это была со стороны X. явная ложь и пристрастное отношение к делу. Во-первых, как всему народу, ему было известно, что мой отец и два двоюродных брата ни в чем не виноваты, а во-вторых, накануне рамазана месяца луна не светит. Люди говорят, что ему дали взятку наши враги, и я вполне этому верю.

Один из моих братьев умер в тюрьме, а другой умер впоследствии в ссылке. Я бежал из грозненской тюрьмы с единственной целью отомстить виновнику всех несчастий нашей семьи, капитану X., но он нашелся. Узнав о том, что я на свободе, он прислал ко мне человека, который сказал, что капитан X. сознает свою ошибку, очень раскаивается и просит у меня прощения и кроме того обещает меня не преследовать никогда. Я поверил его раскаянию и простил ему. Из последующей деятельности этого человека выяснилось, что он очень далек от раскаяния и просто перехитрил меня, перейдя на службу в другое место. Таким образом, из мирного жителя селения Харачой я превратился в абрека Зелимхана из Харачоя, но не такого еще знаменитого, как сейчас.

Теперь я вам, ваше превосходительство, расскажу, за что я убил подполковника Добровольского. В то время Добровольский был старшим помощником начальника Веденского округа и жил постоянно в Ведено.

Естественно, на нем лежала обязанность меня преследовать; но как он это делал!

Прежде всего ставил в Харачое экзекуции, затем всячески давил моих родственников и лиц, имевших, по его мнению, или вернее, по мнению доносивших, какое-нибудь отношение ко мне. Мой старый отец, уже вернувшийся домой, отбыв свой срок наказания, и, в особенности, брат — самый тихий и добродушный из харачоевцев, — подверглись со стороны Добровольского всевозможным гонениям, аресту на продолжительное время под тем или иным предлогом, штрафам и пр. и пр. мелочам, пересказать которые я сейчас не сумею, но которые тем не менее жизнь делают тягостною, а иногда и невыносимою. Я ходил на свободе, и никто меня не беспокоил — ни казачьи резервы, ни милиционеры. Наконец, случилось крупное столкновение и вот по какому случаю. Добровольский ехал из Ведено в Грозный, а мой брат Солтамурад ему навстречу. Подполковник остановил тройку и приказал переводчику брата обыскать и отобрать у него оружие. На большой дороге не было до тех пор принято останавливать и обыскивать проезжающих. Очевидно, для Солтамурада сделали исключение. Брат сказал, что оружие его азиатского образца и выдать его он не может, так как повсюду его преследуют кровники. Добровольский привстал на тройке с винтовкой в руке. Солтамурад ударил по лошади и ускакал, начальник пустил ему вдогонку несколько пуль, не знаю, с какой целью — напугать или попасть в него. Приехав в Грозный, Добровольский пожаловался начальнику округа, что брат Зелимхана оказал ему вооруженное сопротивление и т. д. Разумеется, при этом умолчал о том, что сам он стрелял в моего брата. Солтамурад, боявшись жить дома, скрылся и по моему совету вступил с Добровольским в переговоры через некоторых лиц, обещаясь выдать оружие и кроме того уплатить штраф в том размере, который укажет Добровольский, однако с тем условием, чтобы Солтамурад остался жить дома. Но Добровольский и слышать не хотел ни о чем, грозил сгноить брата з тюрьме, повесить, а по моему адресу разразился скверными словами. Тогда мой брат ушел из дома и стал бродить один по горам, боясь присоединением ко мне навсегда опорочить себя и тем лишиться возможности вернуться к мирной жизни. А скитаясь один, он надеялся на то, что либо начальник смилостивится, либо на его место назначат другого, более доброго. Но надеждам брата не суждено было осуществиться, — его поймали в Дагестанской области (при этом он не оказал ни малейшего сопротивления) и посадили в Петровскую тюрьму. Там он пробыл около года и бежал прямо ко мне. С этого момента он сделался уже настоящим абреком. Отец мой еще раньше брата присоединился ко мне, предпочитая жизнь абрека тюремному заключению, которое должно было длиться до тех пор, пока меня не убьют или не поймают. За то, что он заставил сделаться абреком моего отца и брата, обругал меня скверными слова ми, Добровольский поплатился своей жизнью. Далее я вам расскажу, ваше превосходительство, за что я убил полковника Галаева. Вскоре после смерти Добровольского Веденский округ был объявлен самостоятельным в административном отношении, и нам прислали начальника округа, именно Галаева. Этот оказался человек деятельный и энергичный, он сразу выслал из Веденского округа 500 человек, якобы за воровство, которые вернулись все уже в качестве абреков и наводнили весь Веденский округ. Но потом полковнику пришлось объявить им всеобщую амнистию, и они вернулись в свои дома, стали заниматься тем, что делали раньше до появления Галаева. Впрочем, это к делу не относится, а я это сказал, как факт, характеризующий этого администратора. Меры его, направленные против меня, а также против отца и брата, выражались в том, что он приблизил к себе нашего противника Элсанова из Харачоя и стал по его указанию сажать в тюрьму и высылать наших родственников и друзей, а иногда лиц, совершенно не имевших к нам никакого отношения. Я ему предлагал письменно оставить всех этих ни в чем не повинных лиц в покое, а преследовать меня всеми способами, какие он может изобрести: полицией, подкупом, отравлением, чем только он хочет. Но Галаев находил самым правильным избранный им путь поимки меня с товарищами. Очевидно, борьба с мирными людьми гораздо легче, чем с абреками. Некоторые сосланные им лица находятся в северных губерниях России. Быть может, они и умерли. Между ними, например, два моих двоюродных брата по женской линии и два зятя тоже из другой фамилии, чем я. Затем посаженные Галаевым в тюрьму до сих пор еще сидят там.