Андрей Расторгуев - Атака мертвецов
Отполз в сторону. Фуражку долой. Эх, башка лысая, отсвечивать будет. Зачерпнув грязи, принялся мазать голову. Для верности водрузил на макушку пучок травы. Осторожно приподнялся.
Так, до немцев шагов шестьсот. Местность – открытее некуда. Больше половины роты уже полегло. Если отступать к опушке, и остальных перещелкают, как на стрельбище. Оставаться на месте тоже не резон. Пристреляются, и до вечера здесь не будет ни одного живого.
– Господин штабс-капитан, чего делать-то будем? – завопил невдалеке какой-то солдат.
Вгляделся в лицо, узнал. Козьма Теляпин из старослужащих. Тот самый, что постоянно судачил в роте о немецких корнях командира, кичась своим «исконно русским» происхождением. Германцев называл не иначе как «всякие Адольфы да Альфреды», прекрасно зная, что ротного зовут Альфред Адольфович.
Скинув траву с лысины, Рейман тщательно стер фуражкой грязь.
– Отсюда, Теляпин, у нас лишь два пути, – ответил громко, чтобы слышало как можно больше солдат. Стряхнул фуражку, нахлобучил на голову, поднял револьвер стволом вверх: – Туда… или туда. – Теперь ствол указывал вперед, и штабс-капитан заорал во всю глотку: – А ну, братцы, встать! Мы почти дошли! Еще рывок! За мной! В атаку!!!
Думал, если даже поднимутся, то не все. Но поднялись. Все. Неполная сотня солдат. И со штыками наперевес редкой цепью затрусили к немецким позициям. А там заметно заволновались. Германцы то вскакивали с мест, начиная примыкать штыки, то снова падали на землю под лающими окриками своих офицеров и открывали беспорядочный огонь. Только пули в этот раз почему-то шли мимо, все больше поверху. Руки у них трясутся, что ли?
Осталось двести шагов.
– Ура! – орет вдруг топочущий в стороне Теляпин.
– Ура! Ура! – летит по цепи, разрастаясь вширь, и Рейман сам не замечает, как подхватывает этот крик:
– Уррррааааа!..
А немцы встают и, бросая винтовки, тянут руки вверх.
Это что? Все? Победа?
С трудом верилось Альфреду в такое везение. Только что не видел выхода из критической ситуации, готовился проститься с жизнью и вдруг нате вам… Подарок судьбы, не иначе.
Еще сильнее пришлось удивиться, когда подсчитал, что взято в плен больше двухсот германцев, а из своих в последнем решительном броске не погиб ни один.
– Ваше благородие, вы ж спаситель наш, – рыдал перед ротным Теляпин, размазывая по щекам грязь и слезы. – Да я за вас теперича хоч в огонь, хоч в воду, куда прикажете…
Немного севернее Ольшанки в это время наступала 3-я Финляндская стрелковая бригада. Два полка шли без дорог, то просеками, то целиной редколесья.
Головной батальон передового полка слишком сильно оторвался от основных сил. Не встретив противника, пересек железную дорогу и шоссе Августов-Сувалки, после чего преспокойно, никем не замеченный углубился снова в лес. Зато другой батальон, двигавшийся следом на недопустимо большой дистанции, заметил на шоссе внушительную колонну германской пехоты, идущую от Сувалок. Повезло, что неприятель почему-то не озаботился боевым охранением. Роковая ошибка…
При батальоне была пулеметная команда.
– Занять позицию по обочинам! – быстро сориентировался командир.
Мало просто занять позицию. Это надо сделать скрытно, чтобы не спугнуть врага. В походном строю его и косить сподручнее. Начальник пулеметной команды Петр Левченко сразу это смекнул. Пусть он еще совсем неопытный, молодой унтер-офицер, но даром, что ли, его учили. Он докажет, вот увидите!
Местность будто на заказ. Высокие кусты с двух сторон дороги. А там, чуть позади, она поворачивает. Можно пересечь незаметно. Туда три пулемета, да здесь четыре поставить. Эх, не позиция, а сказка. Все как на ладони.
– Огонь открывать сразу после меня, – строго предупредил своих перед выдвижением. Заметил снисходительные улыбки старых солдат, погрозил тощим кулаком: – Смотрите мне, без выкрутасов. Спугнете германца, виноватых не пощажу.
Согнутые спины пулеметчиков, мелькнув на мгновение, скрылись в кустах. Умеют прятаться, черти. Лишь чуть заметное колыхание веток выдавало движение солдат. Ничего не подозревающие немцы продолжали как ни в чем не бывало топать в колонне на всю ширину дороги. Сколько их? Три, четыре сотни, а может, все пять? Какая разница. Сейчас пули всех и подсчитают…
Левченко сам лег за один из пулеметов, неторопливо заправил поданную ленту, передернул затвор. Сквозь рамку прицела вгляделся в серую массу людей.
– Маршируют что на парад, – пробурчал второй номер, нервно теребя патроны.
Опасливо покосившись на его подрагивающие пальцы, Петр зло зашипел:
– Ты мне ленту, гляди, не перемни, умник! – И снова уставился в прицел.
У самого ладони взмокли, со лба течет, рубаха к спине прилипла.
Ближе… Пусть подойдут ближе, чтобы уж наверняка.
Вот и лица видны. Усы, бакенбарды, даже очки у некоторых разглядеть можно. Пора?
Пальцы на гашетке занемели, не получается нажать. Усилие…
Грохот выстрелов оглушил, сразу отрешив от реальности. Равнодушно Петр смотрел, как падают немцы, словно не наяву все происходило, а на мерцающем экране синематографа. Будто не сам, а кто-то иной водил из стороны в сторону стволом пулемета, плюющегося смертельным огнем. Фигуры в сером валились друг на друга, опрокидываясь. Перекатывались, ползли, но в итоге все равно замирали. Кто пытался метнуться в сторону, падал сразу, застигнутый свинцовым роем.
Кончилось это внезапно. Пулемет вдруг замолк, а Левченко по-прежнему жал на бесполезную гашетку. В ушах стоял чей-то безумный крик. Лишь некоторое время спустя Петр понял, что кричит сам, когда второй номер затряс его за плечи:
– Все, Петро! Все! Успокойся! Всех уже порешили…
С усилием подавив крик, Левченко посмотрел на шоссе.
Там, на полотне дороги, ни единого шевеления. Неподвижные, сваленные в кучи тела. Целая колонна мертвецов из нескольких сотен людей. Лишь один стоит на колене, изготовившись для стрельбы, только верхняя половина черепа снесена, руки безвольно висят, а винтовка валяется рядом…
– Всех порешили, всех порешили, – словно молитву повторял Петр, глядя на безголового, не в силах унять дрожь в теле. И зашелся вдруг в истерическом хохоте.
– Эй, Петро, ты че? – выпучил глаза второй номер. – Братцы! Сюда! С командиром худо!
А командир никак не мог остановиться. Смеялся все сильнее, пока не скорчился, хватаясь за живот. Потом только и мог, что кататься по траве, кусая землю гогочущим ртом.
Подоспевшие пулеметчики связали своего начальника и в таком виде отправили в тыл.
За этим полком шел следующий, тоже изрядно отстав. С ним двигался штаб 3-й бригады во главе с ее начальником, генералом Стельницким. Все спешившись, кроме капитана Верховского, который повредил ногу и потому ехал в седле. Этому интеллигенту в очках, с реденькими усиками над толстыми, словно надутыми губами катастрофически не везло. Вернее сказать, невезучей была должность, на которую его назначили. Дело в том, что еще с утра пропал начальник штаба бригады полковник Уляновский. Он выехал с казаками в разведку, напоролся на немцев и был ранен. Казаки успели скрыться, а вот полковник остался лежать там. Гадай теперь – умер или в плен попал[56].
Место Уляновского занял Верховский. Капитан по примеру своего предшественника тоже лично выезжал в разведку, за что и поплатился. Под ним убили лошадь, и при падении он повредил ногу. В строю остался, но ходить не мог.
«Не свалился бы под копыта», – глядя на бледное лицо подчиненного, подумал Стельницкий. Одному богу известно, какие боли приходится терпеть новому начальнику штаба, даже сидя на лошади.
– Станислав Феликсович, – отвлек его негромкий голос полковника Знаменского, шагавшего рядом. – Не следует ли нам выслать дозоры?
– Помилуйте, Федор Федорович, вы же не в одиночку своим полком наступаете. Перед вами еще целый полк дозором идет.
– Да, но связь-то с ним потеряна. И потом, этот лес… Не по себе как-то.
– Ничего, ничего, – успокоил Стельницкий командира полка. – Спереди мы обеспечены. На случай неожиданных встреч идем удобным строем, поротно. Роты развернуты и разомкнуты. Среагировать успеем…
Решительно расправленные плечи старого боевого генерала, высоко поднятая голова, прямой нос над пышными усами да уверенный в себе тон – все это не могло не внушать доверия. Знаменский приободрился, отогнав дурные мысли.
Между тем впереди замаячило полотно железной дороги. Пройдя вместе с головными ротами высокие кусты, окаймляющие опушку леса, командиры оказались на просеке. По ее центру влево и вправо тянулись рельсы, а за ними…
На противоположной стороне, в каких-то сорока шагах, из леса выходили германцы.
Увидев друг друга, неприятели замерли в полной растерянности. Немецкие солдаты засуетились. Кто готовился стрелять, кто примыкал штыки. Их офицеры начали горланить на все лады, выкрикивая непонятные команды.
