Николай Костомаров - Кудеяр
Кудеяр чрез ханского визиря просил хана дозволить послать царю челобитную, а его известили, что хан приглашает его к своему столу.
За столом у хана в этот раз обедало несколько мурз, как будто нарочно подобранных из ненавистников Москвы. Сам хан качал речь о двоедушии москвитинов и прямо стал укорять царя в подущении лиходеев на его жизнь. Мурзы подхватили ханские слова и разводили их еще более укорами насчет московского государя. Кудеяр слушал все терпеливо, наконец сказал:
— Светлейший хан, не изволь склонять своего высокого слуха к клеветам злодеев, думавших спасти свою преступную жизнь, для того-то они и лгали на нашего государя.
— Да, рассказывай, — сказал один мурза, — все вы заодно, вас сколько ни корми, вы все в лес смотрите.
— Ничего бы я так не желал, — сказал Кудеяр, — как бы только промеж моего государя и светлейшего хана учинилась твердая любовь и братская дружба.
— Хороша ваша дружба! — сказал брюзгливый мурза. — Давно ли твой государь собирал на нас рать, хотел весь Крым завоевать, ты сам тогда ходил на нас с царскою ратью и бить нас хотел, да тебе не посчастливилось, попался ты в плен; теперь, как ты у нас в руках, ты и говоришь то, что нам приятно, а только выпустишь тебя отсюда, так опять на нас пойдешь воевать.
— Я не в плену, — сказал Кудеяр, — меня освободил из неволи светлейший хан, твой повелитель, и коли его ханской милости угодно даровать мне такую честь, что за стол с собой посадить, то как же можешь ты упрекать меня полоном и неволею? Я чужой вам человек, но мне Бог дал такую благодать, что я послужил его ханской милости паче ваших людей, татар. Это случилось так по воле божией, что я, чужой человек, оборонил вашего государя от его же холопов-изменников, а вы его не оборонили. А ныне вы меня же упрекаете неволею!
— Кудеяр, — сказал хан, — я полюбил тебя; ты правдив и мудр, как может быть только правоверный. Ты мне спас жизнь, и, если я тебя отпущу к твоему государю, который не хочет быть мне другом, ты поневоле станешь мне недругом. Этого я не хочу. Останься у меня. Прими нашу правую веру; ты будешь из первых людей в моем царстве.
— Не гневайся, великий хан, — сказал Кудеяр, — я своей веры не переменю и у тебя не останусь. Я прост человек и неучен. Пусть люди мудрые и знающие говорят книгами о вере, а я так думаю, что в какой вере кто родился, в такой, значит, Богу угодно, чтоб он пребывал. Господь Бог один над вами и над нами. Какому государю дал присягу служить, тому и служи, и без крайности не отходи. Я не уподоблюсь тем изменникам, от которых спас тебя. Есть в Москве немало таких, что от страха либо из лакомства, бывши вашей веры, да приняли нашу… Что ж, разве это хорошо? Не хочу быть на них похожим.
— А ты думаешь, — сказал хан, — твой государь пожалует тебя за то, что ты мне спас жизнь? Нет. Ему то будет в досаду.
— Мой государь, — сказал Кудеяр, — праведен и милосерд; он наградит меня за это. А хотя бы по какому-нибудь лукавому совету и не так сталось, так лучше мне от своего законного государя потерпеть, чем изменить своей вере. Если б я не верен был Богу и государю своему, то как бы ты мог мне верить?
— Счастлив твой государь, — сказал хан, — что у него такие слуги. Ты просил дозволения послать челобитную к своему государю. У нас положено, до обсылки с московским, не дозволять никому посылать людей в Москву, но я тебе не могу ничего отказать: ты мне спас живот и царство. Пиши челобитную. Позволю послать гонца.
— Храни тебя, Господи, — сказал Кудеяр, — на многие лета! Боже, утверди мир промеж светлейшего хана и великого московского царя-государя!
Челобитная была написана подьячим и послана с гонцом, которого отправил Нагой. Татары в предостережение осматривали гонца, не везет ли этот гонец иной грамоты от Нагого, но грамоты не оказалось; татары, однако, не рассчитали того, что гонец вез у себя в памяти то, чего они искали на бумаге. Посылка этого гонца была необыкновенно кстати. Набег, предпринятый мурзами, не удался, потому что русский гонец успел прискакать в Болхов и дать знать, что татары идут степью… Воеводы успели стянуть свои силы и отбили татар.
Между тем с наступлением осени хан отправился на охоту в горы. Кудеяр был с ним неразлучен и ехал на превосходном коне, пожалованном ему ханом. Охотились более всего за дикими козами, которых было очень много в крымских горах. Делали ставки, разбивали шатры и пребывали в разных местах по нескольку дней. Девлет-Гирей, подвигаясь все далее и далее к югу, дошел до моря и, ставши на утес, пришел в такой восторг, что тут же стал декламировать о море, скалах, о величии Аллаха, отражающемся во всем творении. Мурзы поднимали руки и глаза к небу, как бы проникаясь восхищением от вдохновенной речи их повелителя, Девлет-Гирея.
По возвращении в Бакчисарай хан получил ответ от московского государя. Иван Васильевич наотрез отказывал дать Казань сыну крымского хана, замечая, что там уже вместо мечетей христианские церкви; обещал поминки, но с тем, если татары не будут воевать земель Московского государства; жаловался на последний набег, сделанный татарами на окрестности Волхова. Московский государь не запирался, что беглый мурза Акмамбет находится у него, но извещал, что он принял христианскую веру и его выдать нельзя. Московский государь, узнавши, что татары отбиты от Болхова, говорил с ханом смелее; а хан, с своей стороны, попутавши сведение, что татары не только не принесли никакой добычи из Московской земли, но воротились в беспорядке, — принялся опять за прежний способ: показывать московскому государю дружбу и по возможности обирать его. Теперь хан уверял московского государя, что нападение на Болхов сделано своевольными татарами против его воли и желания, и уже не требовал выдачи Акмамбета. Царь московский отвечал, что желает пребывать в братской любви с ханом, и обещал прислать подарки весною.
На челобитную Кудеяра ответа не было. Прошла зима; приезжал к Девлет-Гирею московский посол с поминками, а о Кудеяре в царской грамоте не упоминалось, и послу никакого об нем наказа дано не было. Кудеяр обратился к хану и просил заступиться пред царем. Хан написал царю Ивану письмо, изложил в нем всю историю своего спасения, расхваливал Кудеяра, извещал, что Кудеяр не желает никаких милостей от хана, а просит только дозволения воротиться в Московское государство и служить царю; присовокуплял при этом, что завидует своему брату, у которого такие верные и преданные слуги.
На это письмо последовал ответ уже осенью. Царь Иван, из любви к своему брату Девлет-Гирею, дозволял Юрию Кудеяру с наступлением будущей весны приехать в Москву и служить по царскому усмотрению.
Наступила весна 1568 года. Хан призвал к себе Кудеяра и сказал:
— Ты сделал нам такую важную услугу, что мы поступили бы противно нашему закону, если б не учинили всего, что можем учинить доброго для спасителя нашего живота. Наши гонцы, ездившие в Москву, привезли нам верные вести, что московский государь стал лют, зол и кровожаден, рубит головы, вешает, топит и мучит слуг своих неизреченными муками. Он сделался подобен разъяренному тигру. Мне жаль тебя, Кудеяр, если ты поедешь к такому свирепому государю. Последний раз простираю к уму твоему дружелюбное слово увещания. Останься у нас, мы не будем неволить тебя к нашей вере. Сам знаешь: в нашем юрте живут в довольствии христиане. Мы дадим тебе поместье, позволим там построить церковь, держать священника по своей вере, мы дадим тебе льготу от всяких наших даней, ты не будешь под ведением нашего тат-агасы, ведающего всех наших татов, подданных христианского закона: знай только нашу особу и больше никого не знай, и так будет не только тебе, но и всем потомкам твоим до тех пор, пока царствовать будет над крымским юртом род Гиреев. Если же тебе ни за что не хочется оставаться в нашей земле, не езди в Московскую землю, а поезжай в Литовскую; ты говорил нам, что ты казак из Украины, а не москвитин; там, коли хочешь, живи, а до нашего Крыма тебе всегда путь чист.
— Челом бью тебе, светлейший хан, — сказал Кудеяр, — но у меня жена в Московском государстве.
— Быть может, — сказал хан, — твою жену достать можно; у меня довольно московского полона, я весь выпущу за одну жену твою.
— Коли ты изволишь говорить, светлейший хан, — сказал Кудеяр, — что мой царь-государь стал грозен и немилостив, то как мне отважиться на противность ему, чтоб, побивши челом о службе, да остаться у тебя и не поехать на службу после того, как он изволил меня допустить по моему челобитью! Он тогда над моей женой лихое учинит. Нет, светлейший хан, мой благодетель, об одном только прошу твою милость: отпусти меня к Москве. Я не думаю, чтоб все то была правда, что про моего государя слыхали твои гонцы; коли он грозен и жесток для своих сопостатов и лиходеев, так и везде таких не терпят. И ты, светлейший хан, достойно наказал своих злодеев.
