Режин Дефорж - Голубой велосипед
— Почему вы дали ей встать?
Стоявшая на коленях Жозетта рыдала у подножия кровати.
— Мадемуазель, я не виновата. Я готовила чай на кухне. Хозяйку оставила у радиоприемника, она была совершенно спокойна. И вдруг, — я чуть было чайник не уронила, — вижу ее у себя за спиной, босую, с обезумевшими глазами и без конца повторяющую; «Надо найти Леа, надо найти Леа…» Я попыталась отвести ее назад в постель, но она меня оттолкнула, сказав: «Укладывайтесь, идут немцы». Вот тогда-то я и перепугалась. Подумала, что она по радио слышала сообщение. Побежала собирать вещи, а хозяйка тем временем одевалась. Тут вы и появились… Скажите, мадемуазель, это правда, что идут боши?
— Ничего не знаю. Вызовите доктора Дюбуа. Пусть срочно приезжает.
— Хорошо, мадемуазель.
Нагнувшись над Камиллой, Леа попробовала дать той нюхательные соли. «А что если немцы действительно приближаются?» — подумала она, охваченная внезапным страхом.
— Мадемуазель, доктора нет, и никто не знает, когда он будет.
— Леа…
Камилла медленно приоткрыла глаза.
— Леа… ты здесь? я так испугалась, что ты уехала… По радио… говорят, что правительство скоро покинет Париж… — ухватившись за руку девушки, выговорила она.
— Ладно, успокойся. Я только что вернулась, на улицах немцев нет. Все спокойно, ты напрасно дергаешься. Лоран был бы недоволен, если бы знал, как глупо ты себя ведешь. Отдохни, постарайся заснуть. Скоро придет доктор Дюбуа, — солгала она.
— Прости меня. Без тебя мне становится так страшно!
Уже наступила ночь, когда Камилла заснула. А доктора все не было.
Леа проголодалась и отправилась на кухню в надежде перекусить. Пусто. За исключением нескольких окаменевших булочек ничего. В ярости начала она искать Жозетту, чтобы выругать за отсутствие еды. Она застала ее в темной комнате, совершенно одетую, готовую к отъезду, с чемоданом в руке.
— Чем вы заняты в этом мраке и почему в пальто и шляпке?
— Мадемуазель, я хочу уехать. Хочу вернуться в Нормандию к родителям.
Леа в ужасе на нее посмотрела.
— Вы хотите бросить меня одну с больной?
— Мне страшно, мадемуазель. Мне так страшно… я хочу домой.
— Прекратите хныкать. Немцы уже у вас. Если их нет сегодня, будут завтра. Вам лучше пойти и лечь.
— Ма..
— Замолчите. А завтра купите еды. Спокойной ночи.
Оставив несчастную девушку растерянной и плачущей, Леа вышла.
На следующий день, около шести утра, Леа разбудил звонок в дверь. Она подумала, что пришел доктор Дюбуа. Подобрав полы кимоно, она поднялась с дивана в комнате Камиллы, где провела ночь. Зевая, открыла дверь.
Перед ней стоял мужчина с грязным и заросшим многодневной щетиной лицом, в замызганном мундире.
— Лоран…
— Нет, это не Лоран, а всего лишь я. Похоже, моя дорогая, вы еще не совсем проснулись. Могу я войти?
Леа подвинулась, пропуская Франсуа Тавернье.
— Ну не пугайтесь. Уж не приняли ли вы меня за привидение?
— Почти что. Где вы пропадали все это время? Я звонила вам множество раз, но без толку.
— Вы можете судить по моей одежде, что я не из «Максима».
— Перестаньте шутить. Вы должны были мне позвонить, и я ждала.
— Как мило! Подойдите, дайте же мне вас обнять и вознаградить за такую верность!
— Отодвиньтесь, вы так грязны, что просто страшно.
— Что вы хотите, моя птичка! Война грязна. Но солдат никогда не теряет права на поцелуй красавицы.
Франсуа Тавернье привлек Леа к себе и расцеловал, несмотря на сопротивление. Почувствовав, однако, что ее упрямства не преодолеть, он отпустил ее.
— Расскажите, как чувствует себя мадам д'Аржила. Как у нее дела?
— Плохо.
— А что говорит врач?
— Жду его со вчерашнего дня. Вы нашли подходящую машину?
— Да. Все эти дни я не только воевал. Мне удалось раскопать «вивастеллу». В превосходном состоянии. Вы сумеете ее вести?
— Придется.
— За машиной я послал доверенного человека. Он доставит ее через пару дней.
— Через пару дней!
— Машина в Марселе.
— Мне следовало бы послушаться папы, уехать поездом.
— Я подумывал об этом. Но было бы невозможно перевезти не встающую на ноги Камиллу.
Снова звякнул входной звонок.
— Ох, доктор! — открывая дверь, воскликнула Леа.
Доктор Дюбуа выглядел немногим лучше, чем Франсуа Тавернье. И потрепанный костюм, и скверно выбритый подбородок, и покрасневшие веки свидетельствовали о его усталости и недосыпании.
— Раньше прийти не мог. Будьте так любезны, сварите чашечку кофе.
— Я бы тоже охотно выпил, — сказал Франсуа Тавернье.
— Посмотрю, есть ли кофе. Жозетта так напугана, что не решается выходить за покупками.
И действительно, на кухне не оказалось ни кофе, ни молока, ни хлеба.
— Сейчас все устрою, — сказал Тавернье, прошедший на кухню вслед за Леа. — Неподалеку от вас я знаю бистро, где не раз бывал. Хозяин меня выручит.
Пока закипает кофейник, я вернусь. А тем временем, пожалуйста, налейте мне ванну. К себе заскочить я не успею.
Он вернулся, неся большой бумажный пакет со свежемолотым кофе, бутылкой молока, коробкой шоколада, килограммом сахара и — о, чудо из чудес! — с двадцатью еще горячими рогаликами.
Франсуа Тавернье сам отнес поднос Камилле, которая, чтобы доставить ему удовольствие, попыталась проглотить один рогалик. Он же съел пять штук. Столько же Леа и три — врач. Насытившись, они долго сидели молча, пока Леа не обратилась к Франсуа:
— Если хотите принять горячую ванну, поспешите, пока вода не остыла.
— У меня уже не осталось времени. Я обязан представить доклад генералу Вейгану и встретиться с маршалом Петсном.
— В таком виде? — не удержался доктор.
— Почему бы и нет? Так выглядят сегодня все, кто гибнет из-за некомпетентности штаба, все солдаты разгромленных частей, мечущихся в поисках командования. А их лишь пытаются подальше оттянуть от Парижа.
— А потом, что вы предпримете потом? — спросила Камилла.
— Потом, мадам, отправлюсь умирать за Францию, — произнес он с театральным пафосом.
— Франсуа, не надо этим шутить. Мне будет так больно, если с вами что-то случится.
— Дорогая мадам д’Аржила, спасибо за эти слова. Обещаю постараться и остаться в живых. Доктор, — повернулся он к врачу, — как вы думаете, сможем ли мы перевезти нашу приятельницу?
— Мне это представляется безумно опасным и для ее сердца, и для ребенка. Тем не менее, если бомбардировки возобновятся, то… милостью Божьей. Я выпишу ей более сильнодействующие лекарства. Постараюсь снова зайти завтра.
— Мадам, мадемуазель… Немцы занимают Дьепп, Компьен и Руан. Даже Форж-лез-О, где живет моя крестная, — выкрикнула ворвавшаяся в комнату с куском рогалика в руке Жозетта.
Взяв под руку, Франсуа Тавернье вывел ее из комнаты даже быстрее, чем она туда влетела.
— Дурочка, вы хотите убить свою хозяйку?
— Ох, нет, месье, — зарыдала бедная девушка. — Но я думаю о моем отце, о матери, о моих младших братьях…
— Знаю, моя малышка. Через два дня вы сможете выбраться из Парижа вместе с мадам д'Аржила и мадемуазель Дельмас. Вы отправитесь в Жиронду, в поместье. И там будете в безопасности, — мягче добавил он, поглаживая ее волосы.
— Да, месье. Но когда же я снова увижу свою семью?
— Этого я не знаю. Может, и скоро. Жозетта, обещайте приглядывать за мадам д'Аржила.
— Хорошо, месье.
— Спасибо, Жозетта. Ты добрая девушка. У вас есть два дня, чтобы купить продукты на дорогу. Возьмите-ка, заодно купите хорошенькое платье.
— Ох, благодарю, месье, — почти успокоившись, сказала Жозетта, пряча деньги.
Леа и врач вышли из комнаты Камиллы.
— Если намерены встретиться с маршалом Петеном и правительством, поторопитесь. По радио только что объявили о предстоящем переезде правительства в Турень, — сказал доктор Дюбуа подавленно, протирая запотевшие очки. — До завтра.
Лестничная дверь захлопнулась за сразу вдруг сгорбившейся фигурой.
— Зачем позволять Камилле слушать последние известия? — спросил Франсуа Тавернье.
— Я ничего не могу поделать, — вздохнула Леа, зябко кутаясь в кимоно.
— Будьте мужественны. Самое трудное еще впереди. Обнимите меня.
Порывистым движением обхватив за шею наклонившегося к ней мужчину, Леа прижалась к нему.
Их губы сомкнулись с силой, причинившей им боль. Бежавшие из глаз Леа слезы придали их поцелую вкус капель морской воды. Выпустив ее затылок из сцепленных рук, но, не отпуская ее совсем, он чуть отстранился. Как прекрасна она была!
— Вы хоть немного любите меня? — не сдержался он.
Она отрицательно покачала головой.
Судорога боли пробежала по небритому лицу Франсуа. Впрочем, какая важность, в конце-то концов? Хватит и поцелуев. Снова привлек он ее к себе. На мгновение его ладони проскользнули под кимоно.
