Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис
Я бы сказал, что последующие месяцы были худшими в жизни Цицерона — даже хуже первого изгнания в Фессалонике. По крайней мере, тогда существовала республика, за которую стоило бороться, эта борьба была делом чести, и семья его оставалась сплоченной. Теперь все, что поддерживало его тогда, исчезло, повсюду царили смерть, бесчестье и раздор. И сколько смертей! Скольких старых друзей не стало! Смерть почти что ощущалась в воздухе.
Через несколько дней после нашего приезда в Брундизий явился Гай Матий Кальвена, богатый член сословия всадников и близкий товарищ Цезаря. Он рассказал, что Милон с Целием Руфом погибли, пытаясь устроить беспорядки в Кампании: Милон, возглавивший отряд своих оборванцев-гладиаторов, был убит в сражении одним из центурионов Цезаря, а Руфа казнили на месте испанские и галльские конники, которых тот пытался подкупить. Смерть Руфа, которому было всего тридцать четыре года, стала особенно тяжелым ударом для Цицерона, и он расплакался — гораздо сильнее, чем когда узнал о судьбе Помпея Великого.
Известие о Помпее нам принес сам Ватиний: ради такого случая на его уродливом лице отобразилось подобие горя.
— Есть хоть какие-нибудь сомнения? — спросил Цицерон.
— Ни малейших. Я получил сообщение от Цезаря: он видел его отрубленную голову, — ответил наш гость.
Цицерон побелел и сел, а я вообразил эту массивную голову с густыми волосами, эту бычью шею… «Наверное, понадобилось немало усилий, чтобы ее отрубить, — подумал я, — и Цезарю предстало жуткое зрелище».
— Цезарь заплакал, когда ему показали голову, — добавил Ватиний, будто прочитавший мои мысли.
— Когда это произошло? — спросил Цицерон.
— Два месяца назад.
Ватиний прочитал вслух выдержку из сообщения Цезаря. Как следовало из него, Помпей сделал именно то, что предсказал Квинт: бежал из Фарсала на Лесбос, чтобы искать утешения у Корнелии, его младший сын, Секст, также был с нею. Вместе они сели на трирему и отплыли в Египет, в надежде уговорить фараона присоединиться к ним. Помпей бросил якорь у берега Пелузия и послал весть о своем прибытии. Но египтяне слышали о несчастье при Фарсале и предпочли принять сторону победителя. При этом они не стали отсылать Помпея прочь, так как увидели возможность завоевать доверие Цезаря, разобравшись с его врагом. Бывшего военачальника пригласили сойти на берег для переговоров, за ним послали лодку, где были Ахилла, возглавлявший египетское войско, и несколько старших центурионов, которые раньше служили под началом Помпея, а теперь возглавляли римские отряды, защищавшие фараона. Несмотря на мольбы жены и сына, Помпей сел в нее. Убийцы подождали, пока он сойдет на берег. После этого один из них, военный трибун Луций Септимий, пронзил его сзади мечом. Ахилла, в свою очередь, вытащил кинжал и пырнул Помпея, то же самое сделал и второй римский центурион, Сальвий.
«Цезарь желает, чтобы стало известно: Помпей храбро встретил смерть. Согласно свидетельству очевидцев, он обеими руками набросил тогу на лицо и упал на песок, — читал Публий Ватиний. — Он не просил и не умолял о пощаде, только слегка застонал, когда его добивали. Крики Корнелии, наблюдавшей за убийством, были слышны с берега. Цезарь отстал от Помпея всего на три дня. Когда он прибыл в Александрию, ему показали голову Помпея и его кольцо с печаткой, на которой вырезан лев, держащий в лапах меч. Цезарь запечатал им свое письмо, свидетельствуя о правдивости рассказанного. Тело было сожжено там, где оно упало, и Цезарь велел отослать пепел вдове Помпея».
С этими словами Ватиний свернул письмо и передал своему помощнику.
— Мои соболезнования, — сказал он и поднял руку, отдавая последнюю почесть. — Он был превосходным солдатом.
— Но недостаточно превосходным, — сказал Цицерон, после того как гость ушел.
Позже он писал Аттику: «Конец Помпея никогда не внушал мне сомнений, ведь все цари и народы пришли к убеждению о полной безнадежности его дела, так что я считал, что это произойдет, куда бы он ни прибыл. Не могу не горевать о его судьбе, ведь я знал его как человека неподкупного, бескорыстного и строгих правил»[117].
Вот и все, что он сумел сказать. Цицерон никогда не оплакивал эту потерю, и впоследствии я очень редко слышал из его уст имя Помпея.
Теренция не дала понять, что навестит Цицерона, и он тоже не просил ее повидаться с ним, а, наоборот, написал: «Для твоего выезда при нынешних обстоятельствах нет оснований: путь и дальний и небезопасный, да я и не вижу, чем можешь ты помочь, если приедешь»[118].
Той зимой Цицерон часто сидел у огня и мрачно размышлял о положении своей семьи. Его брат и племянник, которые все еще были в Греции, писали и говорили о нем в самых ядовитых выражениях: и Ватиний, и Аттик показывали ему копии этих писем. Жена, с которой Цицерон не имел никакого желания встречаться, отказывалась посылать ему деньги, чтобы оплачивать повседневные расходы, а когда он в конце концов устроил так, чтобы Аттик перевел ему кое-какие средства через местного банкира, выяснилось, что Теренция удержала две трети для себя. Сын его проводил много времени вне дома, пьянствуя с местными солдатами и отказываясь уделять внимание занятиям: он мечтал о войне и часто отзывался о положении, в котором оказался его отец, с открытым презрением.
Но больше всего Цицерона тяготили думы о дочери.
От Аттика он узнал, что Долабелла, вернувшись в Рим как трибун плебеев, совсем забыл о Туллии. Он оставил супружеский кров и вступал в связь с женщинами по всему городу. Самой известной из них была Антония, жена Марка Антония. Эта измена взбесила начальника конницы, хотя тот совершенно открыто жил со своей любовницей Волумнией Киферидой — актрисой, выступавшей в обнаженном виде. Позже он развелся с Антонией и женился на Фульвии, вдове Клодия. Долабелла не дал Туллии никаких денег на содержание, а Теренция — несмотря на многочисленные просьбы Цицерона — отказывалась платить ее кредиторам, говоря, что это обязанность мужа Туллии. Цицерон полностью винил себя за крушение своей общественной и личной жизни.
«Погибаю из-за собственной ошибки, — писал он Аттику. — Ведь никакого зла не причинил мне случай; все навлекла вина. Среди этих несчастий есть одно, превосходящее все, — что я оставляю мою несчастную дочь лишенной наследства, всего имущества»[119].
Весной, все еще не имея известий от Цезаря — говорили, что тот находился в Египте со своей последней любовницей, Клеопатрой, — Цицерон получил письмо от Туллии, объявлявшей, что хочет присоединиться к отцу в Брундизии.
