Театр тающих теней. Словами гения - Афанасьева Елена

Команда приезжает на игру. Таня и Олег целуются у газетного стенда недалеко от служебного входа Дворца спорта в Лужниках. Пора на матч.

У автобуса маячит эффектная несоветского вида девица.

— I’m looking for Lavr! Oleg Lavrentiev [4].

Спрашивает у всех по-английски, как найти Олега, объясняя, что она его поклонница. Это Канадка.

— Where is Oleg? I’m from Canada! I came especially for him! Lavr’s fan[5].

Но в тысяча девятьсот восемьдесят третьем никто в команде не говорит по-английски. На выездах за границу бывают переводчики, но сейчас обычная домашняя игра. А иностранка, прорывающаяся в святая святых армейской команды, — почти ЧП. Веселые обычно хоккеисты, в любой другой ситуации всегда готовые приударить за болельщицами, с каменными лицами заходят внутрь Дворца спорта — любопытно, конечно, но мало ли что! Любой прокол, и прощай загранка! Мужчины в костюмах, руководство команды, напрягаются — контакты с империалистами накануне Олимпиады?! — как бы наверху не узнали.

Татьяна и Олег подходят к служебному входу. Радостная Канадка бросается к Олегу.

— Lavr! Wow! Lavr!

Но и Олег, только недавно переехавший в Москву из далекого уральского города, где все детство и юность провел на хоккейной площадке, по-английски не говорит.

— …from Canada! …fan of you, Lavr!

— Она твоя болельщица, — машинально начинает переводить Таня, на журфаке в специальной продвинутой английской группе ее натренировали.

— You're driving me crazy!

— Ты ее сводишь с ума.

Вдохновленная тем, что кто-то ее понимает и переводит, Канадка лопочет дальше, размахивая руками, на пальце кольцо с крупным красным камнем. Модная ее дубленка распахнута. Сверхкороткое мини вкупе с высокими сапогами-ботфортами и манящий вырез на блузке притягивают взгляды молодых хоккеистов, засидевшихся на сборах вдали от своих жен и девушек.

Тане приходится переводить признания в любви Канадки Олегу.

Уже маячат ребята в серых плащах, явно пасущие иностранную гостью.

— Лаврентьев! Быстро в раздевалку! — командует второй тренер.

Олег не знает, как отделаться от поклонницы. Просит Таню:

— Скажи ей спасибо, до свидания. После игры подождешь?

— Подожду. Sorry! Time!

Таня отходит в сторону входа с надписью «Пресса». Канадка достает из сумки пакет с подарками, сует Олегу в руки. Он отмахивается. Канадка засовывает пакет в баул с хоккейной экипировкой. Оба не замечают, но зритель видит, что вместе с подарками за пакет — нарочно или специально — зацепился ее паспорт с обратным билетом.

В раздевалке человек в армейской форме полковника предупреждает Олега:

— Не играй с огнем, Лаврентьев.

— Так я понятия не имею, кто она и откуда взялась, вы же видели!

— Мое дело предупредить! Еще раз тебя с ней заметят, и прощай Олимпиада. Три года минимум будешь невыездным.

После игры команду отпускают по домам.

Таня и Олег у него дома.

Целуются. Долго-долго целуются. И мира вокруг нет. Не существует другого мира.

— Олег! О-лег! — Таня будто ласкает губами его имя. — А как тебя мама в детстве называла?

— По-детски. Глупо…

— Не глупо. Как?

— Олененок.

— О-лене-нок!

Канадка после матча обнаруживает пропажу документов, ищет Олега в опустевшем Дворце спорта, всем объясняет, что у него остались ее паспорт и билет.

Никто ее не понимает.

— Нет здесь никого! — машет шваброй уборщица. — Все уехали! По домам их отпустили. И ты иди! Подобру-поздорову!

Губы, опухшие от слишком долгих поцелуев. Руки, которые непонятно куда деть, чтобы и любить, и не обидеть.

Она уже не останавливает его руки. Вдыхает поглубже. Решилась.

— Подожди. Подожди, пожалуйста. Я тебе сказать должна… — Зажмуривается. — У меня еще никого не было… Если хочешь, пусть будет. Только…

Почему с этой девушкой все так сложно? Стальная, как тогда в Ленинграде с его грозным тренером, и такая совсем как маленькая теперь.

— Что только?

— Просто так, на один раз я не могу…

Канадку выталкивают из Дворца спорта. Она видит стайку болельщиков, еще обсуждающих подробности игры. Пытается объяснить им. Наконец, кто-то из болельщиков понимает слова Pasport, Address и Lavr и пишет на обрывке «Советского спорта» тайно известный болельщикам домашний адрес Олега.

Губы, руки, ноги… Желание в какой-то абсолютно немыслимой степени. Затмевающее сознание, парализующее. Одно только желание. Сильное до невозможности. До полного ступора. До паралича.

На этот раз отступается он. В последний момент отступается.

И не потому, что презерватива нет. Хотя у советских мачо начала восьмидесятых презервативы были особо не в ходу, но спортсмены из-за границы драгоценные упаковки все же привозили.

Просто не может. Не может. Или не решается.

Таня уходит.

— У нее психологическая травма после домогательств тренера, это понятно. Но он-то чего?! Нормальный же вроде парень, и она уже готова!

Режиссер Кирилл читает заявку дальше.

— Испугался.

— Чего?

— Промолчи она, и все сложилось бы. Но она сдуру ляпнула про один раз, он и испугался. Что с ней надо на всю жизнь.

Страшное здание

Утром первого рабочего дня после новогоднего приема Эву вызывают в здание по адресу, внушающему ужас каждому в этой стране, — улица Антониу Мария Кардозу, 22.

Прощаясь перед ее домом после новогоднего приема, капитан Витор, будто невзначай, обронил, мол, когда ее будут допрашивать в ПИДЕ, о его липком от шампанского кителе можно не говорить. Будто все остальное, что он наговорил на приеме, не тянет лет на десять строгого режима, расскажи она об этом в тайной полиции.

— Почему меня должны в Госбезопасности допрашивать?!

— В какой стране вы живете?!

Утром первого рабочего дня, проходя через строгую пропускную систему в безликое здание самой пугающей организации страны, Эва вспоминает его странную фразу.

Откуда он знал, что ее вызовут?

Вызвали. С утра пораньше дозвонились домой.

— По утрам теперь на свидания бегаешь?

Луиш никуда не ушел. Когда вернулась после приема, он, храпя перегаром, прямо в одежде спал на диване. Видел ли, что до дома ее подвозил незнакомый капитан, или не мог успокоиться с тех самых пор, как его не впустили в телецентр, непонятно, но наутро все началось по новой: подсидела, змея, чужими мужиками от тебя несет, постыдилась бы дочек… Обычный в последнее время репертуар мужа.

— Ты же сказал, что уйдешь!

— С чего это ты так разговорилась?! По ночам неведомо где шляешься! Как шалава!

В голове будто что-то лопнуло.

— Не смей со мной так разговаривать!

— Что! Что сказала?! Много о себе возомнила! Уйду, на коленях будешь!..

— Уходи!

Сказала как выдохнула.

Сказала тому, о ком мечтала, рыдая по ночам в каморке студенческого кампуса в Коимбре, за кем краем глаза подглядывала на лекциях, кому подсказывала на семинарах, от чьей красоты сходила с ума, с кем стояла под венцом, от кого родила дочек, от кого не родила сына…

— Уходи.

— Да кому ты нужна! Просить будешь! На коленях умолять будешь…

Хлопнул дверью так, что едва не вылетели стекла новой квартиры в недавно построенном доме западнее музея Гульбенкяна. Кредит за квартиру она выплачивает со своей зарплаты — у Луиша доходов третий год нет, но в документе о собственности вписано его имя — он же сеньор Торреш! Он же мужчина!

Стекла остались целы, только потрескалась и местами отлетела штукатурка вокруг дверного проема. Новые дома не чета старым — все хрупкое, будто картонное. Дочки, к счастью, ночевали у бабушки в Алфаме, очередной ссоры родителей не слышали, не то расскажут, что папа с мамой кричали, и мать опять начнет свои нотации, что дети не должны такого слышать.