Вечный свет - Фрэнсис Спаффорд
– Уф-ф, – мягко произносит он, шутя и не шутя, дразня и не дразня, и тянется рукой к ее бедру.
Свободной рукой она показывает ему два пальца[24] и уворачивается. Кассы кооперативного магазина не ждут. Ей никогда не приходилось работать прежде. Она занималась мальчишками, а его зарплата на Флит-стрит обеспечивала им весьма неплохую жизнь. Они и до этого обсуждали ее возвращение на работу, но никогда не договаривались ни до чего конкретного. Теперь же, когда Алек получал лишь семьдесят долларов профсоюзного пособия по забастовке, им резко понадобилось, чтобы она вышла на работу и Алек сказал бы, что она была рада вернуться в мир, начать жить не только семьей. Она постоянно болтает о людях, стоящих с ней за кассой, которых он ни разу не встречал, но в конце концов, думает он, в том, что он постоянно пересказывал ей сплетни из своей наборной, смысла было едва ли больше.
– Я побежала, – говорит она, подойдя к нему и взъерошив ему волосы. – Веди себя хорошо.
– Вообще-то, – осторожно начинает он, – я думал попытаться поговорить с этим ленивцем наверху. Если он покажется, конечно.
– Ох, милый, – хмурится она. – Стоит ли затевать это все опять? Вы оба в итоге только заводитесь.
Это правда, с тех пор как Алек стал больше времени проводить дома, участились и его стычки с Гэри. Алек и его старший сын вместе образуют весьма нестабильную, легко воспламеняющуюся субстанцию. Они оба зависели от Сандры в роли переводчика и парламентера гораздо больше, чем предполагали. Когда они оказываются один на один, все моментально идет наперекосяк. Но Алек не готов отказаться от затеи достучаться до сына; найти нужную отмычку, чтобы взломать загадочный замок, на который закрылся Гэри. Гэри, которому не так давно требовалась помощь, чтобы не свалиться со своего оранжевого «чоппера» за гаражами.
– Буду ходить на цыпочках, – обещает он.
– Хм-м. – Его слова ее не убедили, но ей уже пора бежать. Она целует его и уходит, а ровно через тридцать секунд после щелчка входной двери он, складывая миски в раковину, видит, как ее голова проплывает над шпалерами у дальней стены их карманного садика, срезая дорогу до Ламберт-стрит и магазинов. Ему видна лишь голова, и, судя по тому как дергаются и взлетают ее гладкие светлые волосы, она двигается длинным, размашистым шагом, тоже (думает Алек) оставшимся от той девочки, которая выиграла забег на сто метров в бексфордской средней школе и всегда двигалась так, словно гравитация действует на нее иначе, чем на других людей. В беговых шортах она была похожа на газель. Какие у нее были ноги! Есть. Были. Неважно. А вот выражение ее лица за тридцать секунд стало спокойнее, тверже, непроницаемее.
– Сохранять непроницаемое лицо в публичных местах, – цитирует Алек, наливая в мойку слишком много жидкости для мытья посуды, – мудрее и лучше, чем публичное лицо за закрытыми дверями[25].
Из раковины поднимается большая буханка пены. Алек шарит там в поисках посуды и приборов, вытаскивая каждый найденный предмет на свет, чтобы хорошенько отмыть. Ему приходится смывать пену под большим напором, и все равно, когда он составляет стопки тарелок на сушилку, все они подернуты пузырьками. Так дело не пойдет. Он берет в руки всю сушилку и пытается засунуть ее под кран целиком, чтобы еще раз все ополоснуть, но ему мешает пластмассовая миска в раковине. Он пристраивает сушилку балансировать на правой руке, а левой вытаскивает миску, но теперь ему некуда ее деть. Если он положит ее на сушильную доску, то она тут же покроет пеной всю беспенную зону. Он присаживается, наклоняется и ставит миску на своих «щеночков»[26], точнее на мыски, чтобы уберечь от пены хотя бы пол. Выпрямившись, он левой рукой включает воду, чтобы сполоснуть захваченную пеной раковину. Когда большая ее часть исчезает в сливе, он втискивает сушилку со всем ее содержимым под струю воды и начинает споласкивать. Успех! Пенные следы смываются на удивление оперативно, но он слишком сильно наклоняет сушилку, и миски с блюдцами начинают соскальзывать в раковину, а когда он поспешно отклоняет сушилку назад, то тоже перебарщивает, и посуда с другого конца сыпется на пол, а струи ледяной воды из сливного контейнера брызжут ему прямо на джинсы. Он начинает смеяться, и от этого на пол сыпется еще больше мисок, но они не разбиваются, а просто отскакивают, даром, что все меламиновые.
Сверху доносится звук. Алек смотрит в потолок и перестает смеяться. Он подбирает посуду, убирает с ботинок пластиковую миску и все перемывает, на этот раз успешнее. В шкафу он находит швабру и вытирает пол. Все эти манипуляции он проделывает куда более шумно, чем мог бы, но, когда с уборкой покончено, он снова щурится на потолок, однако на этот раз никакого шума сверху не слышно. Он включает радио на подоконнике и обрабатывает кухню первой радиостанцией. Снова ничего.
Он кипятит воду и готовит чай для Гэри. Ловит себя на мысли, что понятия не имеет, какой Гэри любит чай, поэтому для безопасности с меньшей вероятностью прогадать кладет одну ложку сахара и несет кружку на второй этаж. Поравнявшись головой с покрытой ковролином лестничной площадкой, он видит, что наверху царит полумрак. Дверь в их с Сандрой спальню закрыта; окно в ванной так и осталось зашторено, чтобы утренние водные процедуры Сандры не было видно с дороги; комната Стива открыта, но, уходя в школу, он не раздвинул занавески, и кажется, что ночь никуда не делась, в воздухе все еще витает мрак, плотный, как фланелевая пижама, мягко пронзаемый лучиками света и едким мальчишеским запахом. Запах, надо сказать, и правда едкий; теперь, когда обоняние Алека хорошенько прочистила жидкость для мытья посуды, он чувствует все домашние ароматы, как в первый раз. Пахнет нестираными трусами и другими предметами подросткового гардероба, туалетной водой «Брют 33», лосьоном от прыщей, и все это на фоне общего запашка пробуждающихся подмышечных и паховых желез. Возможно, даже затесался запах смегмы (отвратительное слово,
