Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков
– Обоих? – удивился Лупа.
– Да. Он сказал, что цена на мальчишек очень поднялась. Мы решили бежать. От матери мы знали, что в Риме живет наш дядя Лупа. Мы решили его найти и попросить приют. Иначе смерть или позор.
Наступила тишина. Лупа и его стражи пристально разглядывали несчастных.
– Хорошо, – произнес Лупа по-дакски. – Я обеспечу вам приют.
Мальчишка ответил тоже по-дакски, с чудовищным акцентом, но правильно и уместно:
– Ты – добрый человек, и боги возблагодарят тебя за доброту.
Часть II. На грани света и тьмы
Люди, как утверждал Платон,
всю жизнь пребывают в пещере.
Всё, что нам дано узреть —
это только тени на стене.
Так ли это?
Автор
Глава 1
В конце сентября, в самое золотое и сытое римское время, наследник всадника Корнелия Лонга, Бебий ощутил, как на него нежданно-негаданно свалилась слава.
Им заинтересовались, о нем заговорили, ему завидовали, особенно те, кто считал себя обойденным удачей. И все по милости его лучшего друга Марка Аврелия, усыновленного новым императором Антонином.
Новый статус Марка волей-неволей потянул за собой Бебия. Теперь молодой патриций был уже не просто всадником среднего достатка, но «лучшим другом» наследника престола. Он стал вхож в императорский дворец, во время гладиаторских боев Марк усаживал его в императорскую ложу. Правда, ни тот ни другой особой склонности к кровавым развлечениям не испытывали, но вслух пристрастия толпы не порицали, ведь, согласно требованиям философии, недостойно осуждать человека только за то, что он несведущ в понимании добра. Не лучше ли и не полезнее направить усилия на просвещение темных и указания пути заблудшим? Но для этого необходимо было определиться с главным – насколько человек волен в своих поступках и как отличить добродетельное деяние от постыдного? В этом поиске они оба – Бебий и Марк – сходились без всяких зазоров.
Их спорами не брезговал и новый император. Правда, со временем Антонин все дальше и дальше отдалялся от захватывающих дух, но отвлеченных философских рассуждений, направленных на поиск истины. С тех пор, как на восточной границе зашевелились парфяне, а в Риме начала твориться неподвластная разуму чертовщина, и сумеречные знамения, словно назло, подтверждали скорый приход ночи, – ему просто не хватало времени на досужие разговоры.
* * *
– …Ознакомься! – Император протянул свиток Марку Аврелию. – Твой Люпусиан никак не может угомониться. Он прислал мне еще одно письмо.
Принцепс и молодые соправители устроились в императорских покоях, расположенных возле зала Гермеса по другую сторону Солнечной галереи.
Марк Аврелий принял свиток и углубился в чтение.
«Аквилий Регул Люпусиан императору Цезарю Титу Элию Адриану Антонину Августу.
…Не ответив на мое предыдущее послание, владыка, ты не избавил меня от обязанности исполнить долг по отношению к государству, служить которому меня призвал твой предшественник.
Тебе, благочестивый, стоит только приказать, и я умолкну, но до того момента я обязан говорить то, что считаю нужным, особенно по вопросам, имеющим чрезвычайно важное значение для благополучия государства.
…Признаюсь, я долго колебался, прежде чем решился сообщить факты, которые дошли до меня из Египта.
…Твой священной памяти отец всегда считал эту провинцию, и прежде всего ее столицу Александрию, рассадником всяких безумств – от нелепых религиозных сект до не угасшего и поныне духа превосходства, которое испытывает всякий считающий себя образованным грек в сравнении с римским „варваром“.
Верные люди сообщают о неуместных разговорах, которые позволяют себе местные высшие магистраты, в том числе и военные, по отношению к новому принцепсу. Я буду откровенен, потому что умолчание в таких вопросах, тем более льстивые попытки сгладить углы, могут привести к самым серьезным последствиям. Мне не будет покоя, если я поддамся на удочку внушаемого властью ужаса, желания выслужиться или, что еще хуже, тайного злорадства, поэтому пишу как есть.
В высших кругах Александрии открыто обсуждаются перспективы твоего царствования, и обсуждаются в откровенно мрачных тонах – император, мол, слаб, неповоротлив. Его соправители – молокососы, а тут в Африке, в приграничной провинции, творится черт знает что! В Иудее опять зашевелились иудеи – приверженцы наихудшего из культов, возвеличивающих единого бога в ущерб всем остальным небожителям, в том числе и тем, кому поклоняется римский народ. В Киренаике участились случаи набегов кочевников. В самом Египте, являющемся житницей Рима, отмечены факты прямого неповиновения центральным властям, причем, по моим данным, местная администрация мало того, что скрывает эти факты, но, случается, потворствует им.
Более того, кое-кто из местных вояк позволяет себе предосудительно заявлять, что пора Египту самому решать свою судьбу. Рим далеко, в Риме орудуют полчища лемуров и лярвов, власть бессильна, население в панике. Это, мол, дает возможность провинциальным властям самим позаботиться о себе.
Поверь, владыка, я бы не придавал значения всем этим досужим разговорам. Недовольные всегда будут трепать языками, если им эти самые языки не укоротить, – однако во всей этой истории существует тень чего-то более опасного, чем просто пустопорожняя болтовня. По свидетельству знающих людей, все эти разговоры возникают не без подачи из Рима. Кто-то в столице очень ловко будоражит провинции, и не только Египет, но также Сирию и Испанию. Кто этот „доброжелатель“, мне разузнать не удалось. Опыт подсказывает, этот злопыхатель принадлежит к сенатской оппозиции, причем он не из последних, если к его словам прислушиваются командиры легионов на местах и провинциальная знать…»
Марк поднял глаза на приемного отца.
– Неужели и на этот раз не будет никакого ответа?
Антонин кивнул.
Марк Аврелий возмутился:
– Но почему?! Можно хотя бы встретиться с Люпусианом. Это, надеюсь, не возбраняется?
– Возбраняется. Тебе тоже. Ты не принадлежишь себе, Марк, так что будь любезен соответствовать должности. Знаешь, сколько мне пишут? Меня буквально заваливают горами жалоб, кляуз, просьб – что просьб! – требований о помощи! Мне описывают жуткие истории о диких выходках, которые позволяют себе чиновники на местах. Хвала богам, я их не читаю! Так что в нынешних условиях поддаться на организацию встречи с Лупой – значит изменить себе, а это худшее, что может случиться с правителем. Если вольноотпущенник прав, этот самый «кто-то» только и ждет, чтобы мы с тобой оступились.
– Но как он узнает о встрече?!
– Узнает, – вздохнул Антонин. – Как, я сам хотел бы знать… Люпусиан давным-давно находится под
