Курская битва. Огненная дуга - Александр Михайлович Золототрубов
— Пока я в отлучке, снимите смазку со снарядов, что находятся в ящиках на машине, — распорядился старшина. — Работать с боеприпасами строго по инструкции. Понял, да? И вот ещё что, — продолжал он, — проверьте с Буряком прицел. Буряк жаловался, что на прицеле есть царапины. А я в недоумении: откуда они появились?
— Будет исполнено, товарищ старшина.
«Наверное, капитану стало лучше, если не звонил на батарею», — подумал Шпак, широко шагая по пыльной тропе. Но его ждало разочарование. Увидев старшину, медсестра Мария обрадовалась:
— Хорошо, что ты, Василий Иванович, пришёл, врач уже хотел послать за тобой санитара.
— Позвонила бы на батарею.
— Звонила, но никто не ответил, дежурный связист сказал, что артиллеристы принимают боезапас.
— Верно, было такое, — признал старшина. — А что случилось?
Мария сообщила, что капитана осмотрел врач. Ранение у него тяжёлое — осколок в правом лёгком. Решено отправить Кольцова в госпиталь и там сделать ему операцию.
— Видимо, Кольцову удалят лёгкое, где засел осколок, — добавила медсестра. — Мне даже стало жаль его, такой молодой и вдруг будет инвалидом. Наверное, после такой операции твой любимый командир батареи на фронт уже не попадёт, а поедет домой...
— Вот уж Галя обрадуется ему! — вырвалось у Шпака.
— А кто она, эта Галина? — спросила медсестра.
— Его жена, к тому же она ждёт ребёнка. — Старшина с минуту помолчал. — Значит, нам пришлют нового командира батареи. А смена командиров перед тяжёлыми боями не на пользу. И потом к Кольцову я привык, он меня понимал с полуслова, и я его тоже. А кем окажется этот новый командир батареи — бог знает. Может, такой ворчун придёт, что ребятам не будет спокойной жизни.
Мария взглянула на него.
— У тебя, Вася, характер душевный, и ты с новым командиром батареи сработаешься, — похвалила она его.
— Как сказать, Маша, — взгрустнул старшина.
Шпак уже пережил одну драму, чудом жив остался. А случилось это во время ожесточённых боёв под Сталинградом. Утром, едва над Волгой стаял туман, на город налетели десятка три «Юнкерсов» и начали его бомбить. Расчёт ПТО как раз менял боевую позицию. Стремясь укрыться от врага, артиллеристы бросились кто куда, а Шпак и ефрейтор Рябов укрылись в стоявшем у дороги доме. Бомба разорвалась во дворе, и дом наполовину рухнул. Шпак не сразу понял, что произошло. Когда посыпались камни, он отскочил к стене, прижался к ней. Он знал, что, если обрушится весь потолок, его придавит к полу.
У Шпака было такое в детстве. Когда они с отцом брали глину в карьере, верх обрушился, отца накрыло, а он, Вася Шпак, прыгнул к стене, и лишь у ног его оказались комья глины. Отец тут же выкарабкался и, подскочив к нему, схватил за плечи: «Тебя не оглушило?..» В ответ десятилетний сын произнёс: «А я, батя, успел к стене прижаться, и ничего!» — «Молодец, сообразил», — похвалил его отец.
Сейчас, когда в подвале, где прятались бойцы, стало темно, как в глубоком колодце, Шпак понял: случилась беда. Пожалуй, никогда ещё он не испытывал такую растерянность, как в этот раз. Мысль о том, что камни преградили ему выход, бросила его в холодный пот. Где-то рядом находился ефрейтор Рябов, и Шпак во весь голос крикнул:
— Игнат, ты где?
В этом крике было что-то безвыходное, отрешённое. «Что будет со мной, выберусь ли? » — только и подумал он.
Наконец Шпак пришёл в себя, отдышался, хотел было шагнуть, но не мог — очень болела нога чуть ниже колена. С трудом он сделал шаг и, глядя в черноту, снова окликнул ефрейтора:
— Рябов, я ранен, у меня нет больше сил! Где ты?
В ответ ни звука. И хотя эта зловещая тишина ещё больше насторожила старшину, он не терял надежду на спасение. Он начал лихорадочно разгребать камни, чтобы хоть немного продвинуться к выходу. Наверное, Рябов в другой комнате, возможно, ефрейтор сам попал в каменную ловушку? Шпаку стало неприятно, тяжело и тоскливо. «Успеть бы выбраться, не то ещё задохнусь...» — терзала навязчивая мысль. Он устал так, что уже не мог шевелить руками. А правая нога гудела от боли. Шпак вытер с лица пот и вновь окликнул Рябова. Но Игнат не отзывался. И вдруг послышался шум в другой комнате, тоже заваленной камнями и кусками досок с потолка. Шпак отчётливо понял, что кто-то пробирался через завал.
— Игнат, это ты? — крикнул он во весь голос.
— Я, товарищ старшина, — наконец откликнулся Рябов. Голос у ефрейтора был громкий, в нём не ощущалось тревоги. — Сейчас помогу вам...
Игнат яростно хватал кирпичи, бросал их в сторону, не переводя дыхания. От пыли у него во рту горчило. Остальные ребята из орудийного расчёта были где-то на улице у пушки. Теперь лишь он, Рябов, мог помочь старшине. Он выпрямился и крикнул в темноту:
— Где вы, товарищ старшина?
— Тут я, Игнаша, в каменной ловушке, — невесело отозвался Шпак. — У меня нога болит и нет сил пробираться к выходу. Помоги, а?
— Потерпите ещё немного, я уже недалеко от вас, — успокоил Рябов старшину.
Наконец Шпака освободили из каменного плена. Ефрейтор Рябов вывел его из разрушенного дома на воздух.
— Сидите тут, а я ребят позову, они где-то неподалёку. — Мне бы прилечь, Игнат, — подал голос старшина. Ему сделалось хуже, кружилась голова, появилась тошнота, боль в ноге стала ещё острее. Но говорить ефрейтору об этом он не решился: парень и без него намучился.
— Мне бы прилечь... — вновь попросил старшина.
Рябов снял с себя защитного цвета гимнастёрку и расстелил её на влажной земле, а под голову Шпаку положил противогаз.
— Полежите, товарищ старшина, я мигом ребят позову.
Лежал Шпак тихо, неподвижно, словно спал. Лицо его стало тёмным, неживым, а брови туго сошлись на переносье.
— Нога... — вдруг отчётливо произнёс он и открыл глаза.
Только сейчас вернувшийся
