Эдмон Фрежак - Гетера Лаиса
Конон снял шлем, и все могли видеть его лицо. Это были все те же энергичные и добрые черты. Только две глубокие морщины перерезали лоб, да серебряные нити показались в темных волосах.
За ним следовал отряд фиванских гоплитов, составлявших его почетную стражу.
Все граждане собрались на агоре. Персы — командиры кораблей выстроились вокруг трибуны. Конон медленно поднялся по ступеням с величественной важностью, подобающей посланнику могущественного царя.
У его ног раскинулись Афины, залитые солнцем, освещавшим крыши храмов и памятников. Ничто не напоминало о былом поражении, кроме остатков долгих стен, осколки которых были рассыпаны по равнине. Его взгляд быстро пробежал по острову Саламину, по голубым берегам Арголиды, сверкающей линии моря, но обнаженным склонам гор, и остановился на Акрополе.
Белые колонны Парфенона и Эректиона сверкали на темном фоне синего неба, словно выточенные из слоновой кости. Копье и шлем Афины отражали солнечные лучи…
Народ терпеливо ждал, пока Конон окончит свою безмолвную молитву…
Наконец, он отвел глаза от Акрополя и окинул взором явившийся на собрание народ. Громким, звучным голосом прочел он предложения Артаксеркса а, когда закончил, все руки взметнулись вверх.
Тогда он поклонился народу, и сделав знак своим гоплитам, не спеша спустился с холма.
* * *Конон шел по узкой тропинке, которая пролегая через долину, соединяла Пникс с Акрополем. По обе стороны между двумя холмами стояли маленькие домики. Совсем нагие дети играли в пыли, а женщины пряли, сидя на пороге. Собаки провожали его заливистым лаем, а петухи, вскакивая на деревянные ограды, орали во все горло, размахивая крыльями.
Скоро дома остались позади. Перед ним поднимались крутые склоны Акрополя, поросшие чахлыми кустарниками. Конон быстро стал взбираться по крутому подъему. Гоплиты следовали за ним шагах в двадцати. За плечами у них были стальные щиты, горевшие на солнце…
По знаку Конона воины остановились у пропилеев. Он один пошел к храму; короткая тень ложилась у его ног. Когда он поднял глаза, то увидел Эринну, стоявшую между колоннами.
Он увидел диадему и его руки опустились.
— Да!.. Великая иерофантида… — прошептала она.
— О, мое божество! Увидеть тебя более прекрасной, чем когда-либо, и увидеть тебя только за тем, чтобы снова потерять! — воскликнул он, в отчаянии закрывая лицо руками.
— О! скажи, что ты снимешь с себя диадему, скажи мне, что все это исчезнет, как дым… Скажи мне, что меня не напрасно влекла сюда надежда на счастье… — как горячая мольба раздавались эти его слова.
Вдруг он выпрямился.
— Ты думаешь, что я остановлюсь перед этой хрупкой преградой. Что мне до твоей диадемы, до твоей религии, до твоего храма! Вся Персия знает мое имя. Мой флот самый сильный на всех морях. Когда я вхожу во дворец Экбатаны, ударяют в медные гонги, и весь город падает ниц и умолкает. Ты поедешь со мною во дворец Экбатаны! Я совершил такой далекий путь не за тем, чтобы уехать без тебя… Ты простишь меня, когда будешь счастлива!..
— Конон, — возразила спокойно Эринна строгим голосом, — сыны Афин любят свое отечество и чтут своих богов…
И она устремила на него такой взгляд, что под тяжестью его Конон невольно опустился перед нею на колени.
— Я виноват, да, я виноват. Я не стану употреблять насилия. Прости меня. Не осуждай меня… я так люблю тебя. Почему ты отталкиваешь меня?..
Она опустила голову… Ей нужно было время, чтобы овладеть собою и ответить ему твердым, а не дрожащим от волнения голосом.
— Я не отталкиваю тебя, я бедная девушка… я, если хочешь, твоя несчастная сестра…
Уверяю тебя, что сердце мое стремится к тебе. Каждый день, в течение этих долгих лет я думала о тебе. Значит, ты не знаешь сердца женщины! Сколько раз я звала тебя… Как безумно хотелось мне увидеть тебя… Я не могу сказать всего: я иерофантида… я дала клятву. Но неужели ты не видишь… неужели ты не видишь…
Она подняла глаза, слезы блестели на ее длинных ресницах.
— Разве ты не понимаешь, что я называю тебя своим братом, чтобы не броситься в твои объятия!..
— О! — воскликнул Конон, — иди, они ждут тебя! Я унесу тебя в чудесные страны! Мы увезем из Афин только веточку апельсина в цвету. У меня есть воины, чтобы помочь тебе бежать, у меня есть корабли…
— Бежать, — переспросила Эринна. — Ты предлагаешь мне бежать… Нет. Теперь я мох этих камней. Уже шесть лет, как я дала клятву отречения… Я не имела права покидать святого старца, который называл меня своею дочерью… Я не имею права покинуть землю, в которой теперь покоятся его кости, покинуть священный храм, где еще обитает его душа… Я не могу… Я этого не хочу…
Конон опустил все еще раскрытые руки. Он понял, что дальнейшая борьба бесполезна, смутно, как во сне, слышал он, как она говорила:
— Я не хочу, чтобы ты, вспоминая потом, осуждал меня и считал бессердечной и холодной, как мрамор. Молодою девушкой я любила тебя наивной девичьей любовью. Мое сердце было кадильницей, которая изливала свои ароматы только для тебя, а мое тело — тростником, который искал опоры у твоего сильного плеча. Если бы я стала твоей женой, я любила бы тебя еще больше. Я была бы твоей утешительницей в минуты скорби, твоим верным и надежным советником и в минуты сомнения: часто люди, умеющие одерживать победы, оказываются слабыми и приходят в отчаяние от жизненных неудач. Я долго мечтала об этом. Но теперь у меня не осталось ничего из того, о чем я мечтала. Я потеряла тебя: вместо счастья я обрела лишь одиночество…
В эту минуту неясный гул донесся до Акрополя. Послышались крики. Народ требовал Конона.
Один из гоплитов подошел к храму и в нескольких шагах от ступеней выронил копье.
Конон гневно обернулся, его взгляд приковал воина на месте.
— Господин, — пробормотал он, — народ хочет тебя видеть. Он волнуется…
— Этот человек прав, — сказала иерофантида. — Прощай. Во время битвы думай о своем отечестве. С любого из берегов внутреннего моря ты можешь увидеть сверкающее над Олимпом созвездие Ориона. Наши взгляды встретятся на далекой звезде. И, если богам будет угодно, чтобы один из нас раньше времени отправился в Елисейские поля, другой узнает об этом, взглянув на небо. Прощай, — прошептала жрица.
Она простерла руки, благословляя его.
Конон понял этот жест, как призыв: он обнял ее, покрыл ее лицо поцелуями. Она не отстранилась и подставила ему свои горячие губы.
— Неужели это прощание навсегда? — прошептал он.
— Нет, — отвечала она, — только на земле.
Конон спустился со ступеней храма. Взволнованные гоплиты молча следовали за ним. При выходе из пропилеев, он обернулся. Стоя в темном проеме двери, Эринна смотрела ему вслед.
Вечерний ветер покачивал голубоватые верхушки масличных деревьев. Священные птицы бесшумно кружили над Парфеноном. Солнце спускалось к бесконечному морю, его последние лучи угасали на фронтоне бессмертного храма.
Примечания
1
Пропилеи — великолепная колоннада, при входе в Афинский Акрополь.
2
Пританы — в древних Афинах, пятьдесят выборных лиц, по очереди председательствующих в суде и в народных собраниях.
3
Пникс — место, где проходили народные собрания в древних Афинах, у Акрополя.
4
Зевгиты — третий класс афинских граждан по законам Солона.
5
Гинекей — женская половина в доме древнего грека.
6
Ареопаг — высший уголовный суд в древних Афинах.
7
Академия — название рощи близ Афин, где учил Платон.
8
Агара — народное собрание в древних Афинах.
9
Тесмофорий — в древней Греции, празднество в честь Деметры Тесмофорос (законодательницы), учредительницы гражданского общежития и законного брака.
10
Метеки — чужеземцы, селившиеся в древней Аттике, пользовавшиеся охраной местных законов за плату.
11
Эфебы — в древней Греции, юноши 16–18 лет, посещавшие школы и состоявшие под началом гимназиарха.
12
Архонт — высшее правительственное лицо в Афинской Республике.
13
Гномон — солнечные часы с вертикальной стрелкой, по которым древние греки определяли время.
14
Опистодом — название сокровищниц в древнегреческих храмах.
15
Элизиум — в древнегреческой мифологии — местопребывание праведных, рай.
