Анри Гуссе - Знаменитые куртизанки древности. Аспазия. Клеопатра. Феодора
– Вы лжете! Это неправда!
– Пусть нам запретят носить наше зеленое знамя и увидите, что тогда судьям нечего будет больше делать. Сегодня в городе было совершено убийство и конечно никто не сомневается в том, кто его совершил. Это наперед известно, что если совершено преступление, то виновные принадлежат к партии Зеленых… Нас все подозревают и проклинают. А на деле-то крамольники вы, Голубые, и первый убийца – ты сам!
– Вы все подлежите смертной казни!
Тогда вмешались Голубые:
– Вы и только вы одни – крамольники и убийцы!
– Нет, неправда – это вы сами!
– А кто же по вашему убил вчера торговца лесом?
– Конечно вы!
– А кто убил сына Епагафоса?
– Вы… конечно вы?
– О Боже Милосердый! Куда же девалась справедливость!
– Господь не внимает преступникам, – нравоучительным тоном говорит Юстиниан через мандатора, делая вид, что до сих пор не отказывается от своих религиозных взглядов.
– Если господь не внемлет злодеям, то почему же мы испытываем постоянное гонение? Пускай призовут ученого или отшельника-монаха для решения этого вопроса.
– Ах вы богохульники! Замолчите лучше, неверующие! Не то вас заставят молчать!
– Если ты полагаешь, что мы сказали все, что было нужно, то мы замолчим, государь наш… Желаем правосудию дальнейшего преуспеяния и успеха! Теперь твои приговоры ничто! Мы убежим и перейдем в иудейство. Лучше перейти в язычество, чем покориться партии Голубых!
– О ужас! – восклицают Голубые с насмешкой. – Какая это для нас будет великая потеря! Какого избранного общества, каких достойных людей мы потеряем!
– "Так пусть же тогда будут вырыты из могил кости всех тех, которые останутся в ипподроме на сегодняшнее представление!" – в один голос закричали Зеленые и, воспользовавшись минутным замешательством своих противников, как один человек встали и вышли из цирка.
Это было величайшим оскорблением царского достоинства, какое можно себе представить. Юстиниан тотчас же возвращается в свой дворец и вслед за ним и Голубые выходят из ипподрома, хотя был всего только полдень. Префект Евдемон, рассерженный этой сценой, разыгравшейся в цирке, опасается, что император привлечет его к ответственности за случившееся; поэтому он решается как-нибудь исправить дело. Первым долгом он приказывает арестовать трех субъектов, на которых более или менее падает подозрение в убийстве торговца лесом и сына Епагафоса. Их наскоро судят, приговаривают к смертной казни и полицейские солдаты уводят их в старую Византию на лобное место.
В присутствии массы народа, еле скрывающего свое бешенство и негодование, палач вешает первого из осужденных. Но когда он собирается покончить и со вторым, то лопается веревка и он падает с виселицы. Тогда народ выражает свое одобрение, бросается на стражу и освобождает второго и третьего осужденного. Их сажают на барку и переправляют на другой берег Босфора, где они находят убежище в церкви святого Лаврентия.
Один из освобожденных принадлежал к партии Голубых, другой – к Зеленым. Утром еще Голубые и Зеленые были самыми ожесточенными врагами, теперь они действуют сообща. Несмотря на ночное время, бушующая толпа направляется к воротам императорского замка и требует помилования узников и осужденных. Но император не подает признаков жизни и тогда толпа направляется к дворцу префекта Евдемона. Завязывается схватка между стражей дворца и буйствующей толпой. Перерезав солдат, народ поджигает преторию и огонь, благодаря ветру, быстро переходит на соседние дома и охватывает всю улицу. Тогда бунтовщики направляются к тюрьме, взламывают двери и освобождают воров и убийц, затем начинается грабеж и поджог и по улицам раздаются крики: "Νικα! Νικα! (Будь победителем!)" и возгласы эти повторяются тысячами голосов мятежников.
На следующий день, 14 января, уже утром толпа народа стучалась в ворота дворца. Вышло двое придворных и попытались вести переговоры с мятежниками, предлагая им успокоиться. Но тысячи голосов кричало: "Трибониан! Иоанн Каппадоский! Евдемон! Калоподиос!" В надежде успокоить народ, Юстиниан объявляет, что сместит своих четырех градоначальников и поставит на их места новых. Но это средство нисколько не помогало: бунт превратился в возмущение, касавшееся уже не приближенных Юстиниана, им покровительствуемых, а самого императора. Его уступки не могли уже обезоружить разъяренную толпу.
Пятнадцатого января, Юстиниан, видя что все его мероприятия не ведут ни к чему, дает приказание прекратить восстание силой. Войско герулов, надежное в случае мятежей, как все наемники, но дикое и жестокое, направляется из дворца навстречу бунтовщикам. В пылу сражения варвары опрокидывают священников, вышедших с хоругвями и образами для того, чтобы разнять неприятелей. Тогда в народе раздаются крики: "Святотатство! Богохульство!" и миролюбивые граждане, до сего времени не принимавшие никакого участия в восстании и даже женщины присоединяются к мятежникам. И вдруг на солдат Мондона посыпался град черепиц, камней, с крыш полетели плиты, домашняя утварь и горящие головни, так что наемники в беспорядке обратились в бегство, назад к дворцу Юстиниана.
В следующие два дня, 16 и 17-го января, пожары продолжали разрушать город и убийства не прекращались. Если считали кого-нибудь приверженцем Юстиниана, то его прямо душили, или топили в Босфоре как собаку, привязав камень на шею. Лавки и квартиры золотых дел мастеров грабили дочиста и потом поджигали дома их. Более состоятельная и богатая часть населения эмигрировала массами на Азиатский берег. В разных концах города виднеются зловещие громадные костры, и огонь превращает в пепел тысячи домов и городских зданий: Соборы святой Софии, святой Ирины, св. Феодоры, св. Аквилины, баня Александра, Октогон, купальни Зевксиппа со всеми своими украшениями и статуями, убежище Евбула, народный портик, большая больница и проч.– все это превращено в развалины или пепел…
В шестой день восстания, 18 января, евнух Нарзес стал подкупать известную часть Голубых для того, чтобы посеять распрю между инсургентами, принадлежавшими прежде к враждебным партиям. Юстиниан надеялся успокоить возмущенный народ, если открыто выступит перед ним и даст обещание всепрощения. И вот, когда толпа собралась в ипподроме и бурно совещалась, на трибуне появился император, в сопровождении многочисленной свиты, приближенных и стражи. Он держал в руках Евангелие и громким голосом обратился к народу со следующими словами:
– "Клянусь этою священною книгою, что я прощаю вам все нанесенные мне оскорбления. Никто из вас не будет привлечен к ответственности, или наказан, если вы добровольно успокоитесь и прекратите все беспорядки".
И затем, унижая свое царское достоинство, Юстиниан продолжал:
– "Я одного себя считаю виновным, вас же признаю невиновными. Это несчастие послано мне свыше, за мои прегрешения, за то, что я отказывался выслушивать ваши настойчивые просьбы и справедливые жалобы".
После этих слов кое-где послышались крики: "Да здравствует император Юстиниан и супруга его императрица Феодора!"
Но эти возгласы тотчас же были заглушены и покрыты неодобрительным свистом, угрозами и ругательствами:– "Ты лжешь, скотина! слышалось в одном конце ипподрома.– Смерть богохульнику! Смерть убийце!" – слышалось в другом. Когда Юстиниан услышал эти угрозы, он поспешил вернуться во дворец, не смотря на то, что его трибуна считалась совершенно неприступной.
Тогда народ, желая выбрать себе нового императора, направляется к дому Ипатия, племянника Анастасия. Гордость и боязнь боролись в душе Ипатия, когда он узнал, чего требует от него народ. Но пока он колебался принять или не принять предложение народа, жена его плакала, опасаясь, что народ намеревается его убить. Не дожидаясь решения Ипатия, толпа насильно увлекает его и брата Помпея за собою до форума Константина; там поднимают Ипатия на руках, усаживают на щит и торжественно провозглашают императором. Вместо короны ему украшают голову золотым ожерельем. Теперь толпа хочет непременно идти к дворцу и покончить с падшим тираном, но один из сенаторов, участвовавший в восстании, останавливает толпу и говорит:
– "Обождем лучше, пока наши военные силы увеличатся, тем более, что Юстиниан и не думает нападать на нас, а вскоре будет искать случая спастись бегством… Если мы не будем слишком спешить действовать, то без всякой борьбы сделаемся победителями".
Народ следует совету сенатора и, чтобы продолжать пародию коронования, отправляются снова в ипподром, усаживают Ипатия на императорскую трибуну и приветствуют его всевозможными овациями.
Между тем Юстиниан оставался в глубине священного дворца полумертвый от страху. Он уже все испробовал с народом: уступки и сопротивление, угрозы и силу; он обещал ему всепрощение я даже унижал свое царское достоинство, но все было тщетно, народ не удовлетворялся этим… Со стороны Халкеи он видит пламя, угрожающее его дворцу, со стороны ипподрома слышит крики и ругательства, слышит как народ угрожает убить его и в то же время превозносит его наместника, Ипатия. Инсургенты нападают на арсенал, завладевают оружием и вооружаются и теперь только бронзовые ворота отделяют Юстиниана от разъяренной, жаждущей его крови толпы мятежников. И кто же остается верным ему, на чью защиту он может рассчитывать? При нем осталась только какая-нибудь тысяча заслуженных воинов Велизария и две тысячи варваров; что же касается императорской гвардии, прислуги, кубикуляров и придворной стражи, то на их верность рассчитывать нельзя было никогда. Юстиниан, хотя и многократно умел одерживать победы при помощи своих генералов и войска, не обладал военной храбростью, мало того, у него не было и гражданского мужества. В своем воображении он видел уже, как его полумертвого от страха ведут на казнь, подобно какому-нибудь Интеллию, его бьют и издеваются над ним.
