Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Падение в бездну
Хитрый Фрасилл пережил Тиберия, хоть и обещал умереть раньше. С тех пор Агриппина не верила предсказателям.
Посмеявшись над убранством комнаты, Агриппина подошла к кривобокому столику. В прозрачной бутыли, стоящей на столешнице, виднелось что-то круглое. Агриппина, прищурившись, рассмотрела бутыль и отпрянула в ужасе. В мутноватой жидкости торжественно плавал человеческий глаз. Серо-коричневый, с расширенным зрачком, он безжизненно смотрел на молодую женщину. Стиснув дрожащие пальцы, она поспешно отошла от столика. Ей стало страшно. Даже нетопыри и череп, прежде вызывавшие смех, теперь пугали её.
— Приветствую тебя, домина! — звездочёт появился из соседней кубикулы.
Агриппина мимоходом оглядела его. Невысокий бородатый азиат, разрисовавший восточный хитон жёлтыми звёздами. Доступны ли ему тайны человеческих судеб?
— Скажи, что ждёт меня в будущем? — матрона приосанилась и величественно показала звездочёту мешочек с монетами. Она старалась не смотреть на расшатанный стол, с которого за ней неотрывно наблюдал плавающий глаз.
— Назови число твоего рождения, — астролог развернул толстый свиток, изображающий движение небесных светил.
— Пятнадцатый день до июньских календ.
Звездочёт долго водил пальцем по замусоленному свитку, бормотал на непонятном языке, закатывал глаза, страшно сверкая желтоватыми белками. Агриппина нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Неучтивый перс не догадался предложить императорской сестре присесть.
— Ты будешь царицею Рима! — наконец восторженно проговорил он и склонился перед, почти касаясь пола длинной нечёсаной бородой.
Агриппина усмехнулась, услышав восточный титул, вызывающий у римлян негодование. Юлия Цезаря убили, когда он захотел стать царём. Октавиан Август поступил осторожнее — придумал новый титул, не столь ненавистный: принцепс — первый гражданин.
— Уверен ли ты? — уголки тонких женских губ иронично дрогнули.
— Да, домина. Звезды не лгут.
«Наверное, плут спутал меня с Друзиллой. Не знал, какая именно из сестёр императора близка с ним и потому нуждается в таком предсказании!» — подумала Агриппина.
— Какова судьба моего новорождённого сына? — спросила она прежде, чем уйти. — Он родился на рассвете восемнадцатого дня до январских календ.
Перс снова уставился в грязный свиток. Его бормотание почти превратилось в завывание. Оторвавшись от криво начертанных созвездий, он молча уставился на Агриппину. Она безошибочно уловила колебания звездочёта.
— Говори без страха, — велела она.
— Он будет царствовать, но убьёт мать, — шепнул перс, скорчив сочувствующее лицо.
Слушая его, Агриппина рассеянно взглянула в угол. Мёртвый глаз завораживающе уставился на неё. Матрона испугалась не предсказания, а страшного неподвижного взгляда. Астрологам она по-прежнему не верила.
— Пусть убивает, лишь бы царствовал! — взяв себя в руки, насмешливо выкрикнула она.
Бросив на стол деньги, Агриппина поспешно выбралась из удушающего логова. Глаз, плавающий в мутной жидкости, следил за ней.
Ливилла ждала сестру в носилках. Агриппина быстрым шагом подошла к ней и уселась рядом, плотно задёрнув шёлковые занавески. Рабы подняли носилки и медленно двинулись к особняку Домициев.
— Что предсказал тебе звездочёт? — любопытно блестя глазами, спросила Ливилла.
Агриппина скривила губы в насмешливой улыбке:
— Золотые горы.
— Теперь ты веришь?
— Я поверю лишь тогда, когда предсказанное сбудется.
Агриппина отыскала между подушек и покрывал флакончик с благовониями. Жадно вдохнула цветочный аромат. Прелая затхлая вонь конуры звездочёта рассеялась. В синем небе парили голуби, из распахнутого окна ближайшей инсулы доносились звуки флейты и детский смех. Торговцы, стоя на пороге, зазывали прохожих внутрь лавочки. Агриппина с радостной улыбкой смотрела на привычную римскую суету. Но стоило вспомнить взгляд мёртвого глаза — становилось невыносимо жутко!
XXXI
Вернувшись домой, Агриппина прошла в кубикулу сына. Предсказание тревожило её. Но, скептически улыбаясь, она гнала прочь неясные страхи.
Войдя, она увидела тёмную бесформенную фигуру, склонившуюся над колыбелью и заслонившую собою пламя светильника. Посещение звездочёта мигом вылетело из головы Агриппины. Она поспешно метнулась к колыбели, вырвать сына из чужих, враждебных, тёмных рук. Заколотила слабыми кулаками по мясистой сгорбленной спине.
Агенобарб обернулся и грубо оттолкнул от себя Агриппину.
— Что с тобой, мегера? — удивлённо хмыкнул он. — Или мне, отцу, не позволено посетить ребёнка?
Падая, Агриппина наткнулась на стену. Сделав усилие, она выравнялась и отбросила со лба выбившуюся из причёски прядь. Дыхание женщины было частым и тяжёлым. Агенобарб вытащил из колыбели плачущего Луция. Прижал к груди и, стараясь успокоить, игриво пошевелил толстыми пальцами перед красным сморщенным личиком. Мальчик хныкал, открывая беззубый влажный рот.
— Оставь ребёнка, — устало попросила Агриппина. — Ты пугаешь его.
— Я — его отец! Он не должен бояться, — возмутился Агенобарб.
Агриппина посмотрела на мужа, не скрывая злой иронии:
— Луций чувствует в тебе детоубийцу!
— Я детоубийца?! — заревел Агенобарб.
Агриппина не двинулась с места. Знала, что он не сумеет добраться до неё. Агенобарб грубо сунул мальчика в колыбель. Из угла поспешно выскользнула кормилица Эклога, вытащила Луция и унесла его подальше от ругающихся родителей.
— Ты детоубийца, — спокойно подтвердила Агриппина. — Помнишь: прошёл месяц после нашей свадьбы. Ты катал меня на колеснице по Виа Аппия. Мальчик лет десяти перебегал дорогу, догоняя удравшую собаку. Он находился далеко от нас, но ты нарочно нахлестнул коней. Лошади затоптали ребёнка, наша колесница едва не перевернулась. А ты поспешно бросил горюющей матери несколько монет и снова хлестнул коней.
— Мальчишка был всего лишь плебеем, — растерянно оправдывался Агенобарб.
— В тот день моя любовь к тебе пошла на убыль.
— Зато в ту ночь ты стонала от страсти на ложе любви, — хмуро отозвался Гней Домиций.
— Ты стал похож на отвратительное, вонючее чудовище! — искренне высказавшись, Агриппина почувствовала облегчение.
Протянув ладони к хрупкой шее жены, Агенобарб угрожающе надвигался на неё. Он бессильно волочил ноги, будучи не в состоянии оторвать их от пола. Он задыхался, натужно краснея от ярости. Агриппина смотрела на него с презрительной насмешкой.
Агенобарбу оставалось сделать два шага. Но силы покинули его. Агриппина была близка и далека одновременно. Гней Домиций Агенобарб любил и ненавидел её. Ненавидел за строптивость, непокорство и дикий нрав. Любил за особый прищур серо-зелёных глаз, в которых терялся, как в тумане на лесном болоте. Тянулся к ней, не зная, что сделает в следующий миг: нежно обнимет или прибьёт…
Почти дотянувшись до Агриппины, он пошатнулся. Страшно выпучив глаза, Агенобарб издал ртом булькающий звук. И, схватившись за сердце, с грохотом повалился на пол. Больно ударился затылком и неподвижно замер.
Агриппина поспешно присела около мужа. Подложила ему под голову маленькую детскую подушку. Спросила участливо:
— Тебе больно?
Он замычал, жутко вращая зрачками. Присмотревшись, Агриппина уловила в его взгляде необъяснимое выражение — близость смерти. «Сейчас или никогда! — решила она. — Прежде, чем умереть, Агенобарб узнает мою месть!»
— Я изменяла тебе! — радостно выдохнула Агриппина в лицо Агенобарбу.
Он нервно дёрнулся. Застонал от бессильной злости. Толстые пальцы судорожно шевелились, но уже не складывались в кулаки.
— С… кем?.. — едва слышно прошептал он.
Агриппина ликовала, забыв о сострадании:
— С твоим лучшим другом и родственником, Гаем Пассиеном Криспом! — как можно внятнее выговорила она имя, милое ей и неожиданное для мужа.
Ненависть исказила лицо Агенобарба. Он забился в судороге. «Это — агония!» — безошибочно поняла Агриппина. Жадно всматриваясь в лицо умирающего мужа, она походила на злобную гарпию.
Отмеряя время, падали капли в клепсидре. Агриппина дождалась, когда голова Агенобарба упала на пол. Между неровными желтоватыми зубами высунулся кончик языка. Матрона припала к его груди, прислушиваясь к биению сердца. Тишина, ни звука, ни хрипа…
Она поднялась и вышла из кубикулы. Подкашивались ноги, дрожали колени. Нервные, лихорадочные слезы стекали по воспалившейся коже щёк. В мозгу билась настойчивая мысль: «Я свободна, свободна!»
Медленно добредя до атриума, она крикнула неистово и страшно:
— Агенобарб умер!
На крик госпожи сбежались рабы и домочадцы. Агриппина ничком упала на широкую скамью и зарыдала. Мокрое от слез лицо она прятала в складках покрывала. Никто не увидел безумной усмешки, искривившей губы вдовы Агенобарба.
