Михаил Ишков - Траян. Золотой рассвет

Он сделал паузу, отпил неразбавленного вина, затем продолжил.

— Для того чтобы слова оказались более убедительными, одновременно с вами в столицу прибудут мои испанцы из I Вспомогательного легиона. В первую очередь, Лаберий, возьмешь под охрану Палатинский дворец, Сатурнов эрарий (казнохранилище), храмы и другие государственные учреждения, но, прежде всего, лагерь преторианцев у Номентанских ворот.

Первый Вспомогательный легион, организованный еще во времена Нерона из моряков Мизенского флота, считался в армии личным легионом нового императора. Траян опекал его еще в Испании, участвовал в наборе солдат, его же повел в Германию против поднявшего мятеж Сатурнина. Теперь это было уже не «вспомогательное», а вполне боевое, прославленное во многих сражениях, соединение. Сразу после прибытия в город испанцы заняли лагерь преторианцев за Коллинскими или Холмовыми воротами, сменили охрану императорского дворца.

Преторианцы было всколыхнулись, однако после увещеваний Лаберия и отцов — сенаторов, поддерживавших Траяна, скоро угомонились. При виде такой силы Красс и сенатская оппозиция тоже вынуждены были прикусить языки, а наместник Египта Пальма, которого тоже прочили в императоры, еще осенью отправил Траяну послание, в котором клялся в верности и готовности служить новому принцепсу. В результате, когда новый начальник приказал сдать оружие тем, кто оказался замешанным в убийстве Норбаны и Секунда, они безропотно выполнили приказ. Прятавшимся в городе была обещана амнистия, и они добровольно явились в лагерь.

В день приезда Лонгина и Лаберия вольноотпущенники Траяна во главе с Ликормой заняли храм «богов — советников», где обычно вели дела государственные чиновники, а также государственный архив — табулариум. Гней Помпей Лонгин сразу взял под личный контроль доставку хлеба в столицу и начал менять фрументариев, то есть агентов по снабжению зерном.

Через полтора месяца в августе, когда Ларций Лонг уже сыграл свадьбу с Волусией Фирмой и наслаждался в браке, в Риме, также тихо, появился близкий родственник Траяна, женатый на его племяннице и сестре Адриана Юлий Урс Сервиан. Он сменил прежнего префекта города.* (сноска: Одна из магистратур, введенных императорами и шедшая вразрез со старыми республиканскими формами управления. Префект назначался принцепсом на неопределенный срок, был ответствен только перед цезарем, имел в своем распоряжении войска (7 городских когорт), мог единолично выносить приговоры по уголовным преступлениям. Главная обязанность — охрана порядка в Риме)

Спустя три дня, когда на всех дорогах, ведущих в Рим, далеко за городской чертой были выставлены усиленные посты, Сервиан объявил в сенате, что императора следует ждать не ранее, чем через три месяца, где‑то к новому году, а уже через неделю, в начале осени 99 года, Траян прибыл в Рим.

Приехал поздно ночью, тайно, вместе с супругой, под охраной сингуляриев. Проследовал в отцовский дом на Авентинском холме, который тот, будучи наместником Азии и Сирии, купил и перестроил еще до своей смерти.

На следующий день к дому на Авентине явилась процессия сенаторов, а также делегации всадников, торговых и ремесленных коллегий, толпы плебеев. Утром Траяна разбудил невообразимый шум, устроенный встречающими. Каждый из них пытался пробиться поближе к порогу, на котором мозаикой было SALVE (добро пожаловать).

Дом Траяна глухим, скучным, как и у большинства частных строений в Риме, фасадом выходил на небольшую, мощеную камнем площадь. Каменные плиты на площади были выщерблены, а местами их и вовсе не было, так что в обширных ямах скапливалась вода, в которой купались гуси. Посереди был устроен фонтан для набора воды, в центре которого возвышался младенец Амур высотой, по меньшей мере, в два человеческих роста.13 Бог — возжигатель любви, сын Венеры, придерживал руками кувшин, откуда лилась холодная, поступающая на холм по акведуку Аппия вода. Ногой возжигатель попирал священного гуся, когда‑то спасшего Рим. Гусь тоже был чрезвычайно велик, он был изображен изогнувшим шею и шипящим.

Скоро площадь оказалась забита до отказа. Скоро зеваки полезли в фонтан, взобрались на мраморного гуся. Мальчишки дерзнули оседлать самого Амура. Когда стало совсем тесно, в бассейн нечаянно спихнули какого‑то важного сенатора. Тот страшно возмутился, начал во весь голос призывать стражу, потребовал немедленно наказать зачинщиков беспорядков. Гвалт поднялся нестерпимый, и поднятый спозаранку Марк Ульпий Траян не выдержал и вышел из дома. Его сопровождали два здоровенных, зверского вида негра из личной охраны императора. Они, шагая, еще застегивали пояса, на которых крепились мечи. Неожиданно один из негров протяжно, не скрывая сладости, а также могучих африканских зубов, зевнул на ходу.

Площадь вмиг притихла.

Траян помог старику — сенатору выбраться из водоема. Тот начал отряхиваться, призывать гражданина в свидетели — пусть подтвердит, до какой степени пали нравы в Риме, если отцов народа запросто спихивают в воду. Сенатор потребовал, чтобы подобному святотатству был немедленно положен конец! Он, видно, не сразу разобрал, кто помог ему вылезти из воды. Когда же разглядел пурпурный плащ, глаза у него округлились, он с неописуемой радостью на лице закричал еще громче.

— Цезарь! Август! Император! Божественный!..

Император поморщился, положил ему руку на плечо и попросил.

— Помолчи, а — а?

Тот сразу успокоился.

Траян встал на кромку кирпичной кладки, ограждавшей фонтан, и, оказавшись над толпой, объявил.

— Граждане, зачем вы явились в такую рань? Жену разбудили. Я всю ночь провел в дороге, не слезал с коня. В полдень выйду на форум. Там поговорим.

Мертвая тишина осела на площади. Наконец ошеломленный, переставший выжимать край тоги сенатор, удивленно поинтересовался.

— А теперь как быть?

— Ступайте по домам. Доберите сна, займитесь хозяйством. Ну, я не знаю, чем римляне обычно занимаются по утрам. Пристаньте к женушкам, наконец. Если будут отпихивать, предупредите, чтобы не ерепенились. Скажите, что император приказал исполнять женское дело со страстью и любовью. Это приказ можете считать моим первым эдиктом.

В толпе засмеялись. Смех, как огонь в сухом лесу, побежал понизу, скоро вся площадь сотрясалась от смеха. Теперь никто не обращал внимания на безостановочно продолжавшиеся зевки невыспавшегося негра.

Люди начали расходиться, кто помоложе, разбегаться. Понесли по городу весть о приезде божественного цезаря и о его первом, окрылившим всех жителей Рима приказе — женщинам не ерепениться и добросовестно исполнять свою женскую работу.

Последними площадь начали покидать сенаторы. Кто‑то, с мольбой вскинув руки в сторону возвращавшегося в дом Траяна, с отчаянием в голосе воскликнул.

— Божественный, а как же панегирик?!

Император отмахнулся

— Потом. На торжественном заседании в курии. Там и прочитаете.

Сенаторы тут же, у фонтана, начали спорить, кто первым приветственным словом встретит дарованного богами цезаря. Марк Аквилий Регул заявил, что поскольку здесь, на площади, ему не дали огласить приготовленную речь, он вправе первым зачитать ее в сенате. Его сторонники, которые в этот утренний час оказались в большинстве, горячо поддержали Регула. Почувствовав поддержку, Марк Аквилий потребовал немедленного оповестить всех отцов — сенаторов — пусть, не теряя ни минуты, соберутся в курии и до начала торжественного заседания примут решение преподнести долгожданному спасителю отечества Марку Ульпию Траяну титул Отца римского народа. Кто‑то из энтузиастов добавил

— И воздвигнуть на государственный счет статую!

Его сосед, — тот, который призвал Марка на восходе солнца послушать панегирик в свою честь, — потрясая сжатыми кулаками, подхватил.

— В три человеческих роста!

Кто‑то из стоявших рядом сенаторов возмутился.

— Почему в три? В пять человеческих ростов! Непременно в пять!..

Его поддержали и добавили.

— И обязательно из золота!

Тут все обрадовались как дети, подхватили — обязательно из золота! Только из золота. Оппоненты, в числе которых оказался и Плиний Младший, возразили — где вы столько золота отыщете? Казна пуста.

Регул, почувствовавший себя ответственным за такое важное мероприятие, тут же отмел возражение.

— Объявим сбор пожертвований! Заодно поглядим, кто в восторге от пришествия великолепного, а кто по — прежнему прячет камень в складках тоги.

— Тебе ли, Регул, — упрекнул его Корнелий Тацит, — поднимать голос в защиту нового принцепса?

Сенаторы сразу замолчали. Сторонники Регула насторожились, противники заулыбались.

Наконец Регул сделал шаг вперед и ласково поинтересовался.

— Чем же, любезный Корнелий, я так провинился перед тобой, перед новым цезарем, сенатом и римским народом, что ты взял себе в обычай упрекать меня во всех возможных пороках? Я всегда стоял на страже государственных интересов, свои личные пристрастия задвигал на самое донышко души, чтобы ничего личного не могло затуманить мои мысли. Я всегда стремился по мере сил помочь Римскому государству обрести подлинное величие.